Pater Noster

Бог вызывает у Коннора раздражение. Это даже не вопрос веры или религии: когда слышишь, что Всеотец и Создатель ненавидит тебя за то, кто ты есть, сначала появляется страх и злоба на нерадивого папашу, который наплодил выродков, а теперь отказывается принять их. Когда кара небесная всё же не обрушивается на твои плечи, остаётся только вечное усталое пренебрежение, серо зыбящееся под грудиной на каждое гневное "Грешники". А ещё - тайный след страха, что эти узколобые идиоты были правы. И кара придёт. Чёрт побери, Коннор очень много в своей жизни грешил. Когда ты уже отщепенец, бояться нечего, а других нравственных ориентиров, кроме религиозных, родители не удосужились ему предложить. И он был сильнее их всех, независимее, и ни один тучный педофил в рясе не смог бы сковать его фразой: "Сие не угодно Богу, сын мой", облапав одним только взглядом масляных глазок. Однако, они всё равно пытались. Когда Коннор встречает Оливера, и всё странно выходит, но всё же выходит, ему хочется задокументировать каждую секунду собственного счастья, и обрушить тонну бумаги на головы всем холодным и надменным священникам, сочувствующим пастырям, добродетельным отцам, которые клали руку ему на плечо и говорили, как наученные попугайчики: "Ты будешь гореть за это, сын мой. И на земле не будет тебе счастья". Коннору хочется крикнуть этим призракам прошлого в лицо: у вашего Бога нет надо мной власти. Я преступал его законы больше раз, чем все продавцы кокаина Массачуссетского университета вместе взятые, и даже если бы к ним присоединились все взяточники, все проститутки и все магазинные воры, им меня не переплюнуть. Ваш Бог - пустышка, хочется сказать Коннору. Ему хочется освободиться от нагнетающей тревогу тени возмездия, убедив себя и всех, что нечему эту тень отбрасывать. И когда убийство Сэма просто сходит с рук всем причастным, а Оливер тает и принимает его обратно, когда наркокартель снова уходит от ответственности, а убившего педофила священника сажают на тридцать лет, Коннор осознаёт окончательно - ответственности не будет. Некому карать свыше. Наказание приходит от людей, и не по справедливости, а по наиболее убедительной версии. И смотреть на мир становится проще. Теперь Коннор чувствует реальную власть над своей жизнью. Если что-то происходит, то только из-за его ошибок, а не из-за того, что бородатый дядьдка решил, что он был плохим мальчиком, и должен получить мешком угля по голове. И что бы ни произошло - дышать всё равно легче, когда знаешь, что ничто не предрешено. Пока Оливер, целомудренный и хороший Оливер, который не убивал людей, не изменял и не врал любимым, не разрушал чужую помолвку, не смотрел на окружающих, как на дерьмо, не говорит, что у него ВИЧ. И всё встаёт на свои места. И Коннору всё ещё не хочется верить в мужика на небе, который запрещал есть моллюсков и любить людей своего пола, но разрешал убивать сыновей и заводить рабов. Но кому не плевали в лицо фразой "Чтоб вы от СПИДа все умерли, мрази" бабули и отцы семейств, возвращающиеся домой с воскресной службы? Знание того, что в любой момент единственный значащий человек в твоей жизни может сгореть за считанные недели - разве это не кара? Мотива для мести у Бога было предостаточно. Серьёзно - его бы даже Эннализ не отмазала. Подсудимому инкриминируется заражение самого прекрасного и чистого человека в жизни Коннора ВИЧ на основе ненависти к мистеру Уэлшу. Но даже если Бог его ненавидит - Коннор это переживёт. Коннор не хочет думать Боге и его оскорблённых чувствах. Сейчас главное - это Оливер у него на руках, который старается закутаться в одеяло и не прикасаться к любимому, будто бы замарать боится. Но Оливер - чист и невинен. Это ему бы лучше не касаться окровавленных грязных рук и держаться подальше от Коннора. Страшно, страшно до дрожи. Как будто они все были правы. Как будто ад уже разверзается под ногами. Но чёрта с два Коннор будет просить прощения.