Танец на крови Императора

Чтобы выбраться из этой войны, Клозе было необходимо отрастить крылья и улететь. Но единственный человек, который мог подтолкнуть и запустить этот процесс, был мертв. И это была отнюдь не Изабелла. Ведь сейчас она была жива и здорова, хоть и в неволе. А вот его император, его единственный сюзерен – нет. Конечно, он скучал по своей женщине, да что там, он волком выть хотел, так сильно она нужна была ему сейчас, на этом чертовом корыте «прокаженных». Она бы поддержала его, сказала бы что любит и вообще… Но Юлий. Этот чертов засранец! Он не должен был умереть вот так, он должен был…жить?.. Ну уж нет! Клозе хотел ему отомстить за все, что этот урод натворил. Он хотел собственными руками придушить этого ублюдка, испортившего его «сладкую» жизнь обычного пилота, сделав ему такую «блистательную карьеру». «Он сам загнал себя в могилу, - уговаривал себя Генрих, - Он сам виноват в том, что теперь лежит в могиле. Сам виноват!». И все же, он понимал, что смерть его сюзерена отчасти лежала на плечах самого Советника. И этот груз давил на него, прижимая душу куда-то к сердцу, близко-близко. И очень больно. Смотреть на свой игрек-крыл было неприятно. Даже тошнотворно. Клозе понимал – тот идеальный пилот из семьи Морган никогда не вернется за штурвал своего любимого «игрека», который он разве что не целовал. Черт, да этот Морган был и правда во всем идеальным! Даже императором он был…замечательным. В ушах все ещё стоял плач Пенелопы, а перед глазами был бледный и еле живой, но все же улыбающийся Юлий. Он помнил, как тот радовался, когда Бо сказал о своем величайшем открытии, как танцевал с Пенелопой и Изабеллой, кружась по своему кабинету и отмахиваясь от Клозе, мол, ты для меня слишком тяжелый. Он помнил его вот таким: удачливым засранцем, счастливым братом и…бледным полутрупом, ещё живым, но уже почти потерявшим ту стать Морганов и пошедшему по пути мужчин своей семьи. «Морганы никогда не умирали в бою» - говорил Юлий, когда держал в руках свой офицерский сороковой, ещё тогда, на Сахаре. «Все Морганы жили ради Империи, а не ради человека, что сидел на троне». Он помнил многое из того, что говорил Юлий. И бережно хранил эти воспоминания. Но он боялся, боялся их потерять, как тогда на Сахаре утратил чулок Изабеллы. Хотя…даже тот чулок не был для него настолько дорогим. Ведь женщина все же отдала ему второй, оставшийся после той бурной ночи. А воспоминания о его сюзерене не вернуть, однажды их утратив. Всего не рассказать. Всего не написать. Всего не запомнить. Однако за одно воспоминание он будет держаться так крепко, как только сможет. Однажды ночью, когда у Бо был очередной «прилив сил», он почему-то пошел не к своему сюзерену с новостями. Он пришел к нему, Клозе. Перебудил пол дворца своими криками, разозлил Изабеллу, которая зарылась в одеяло по самую макушку, выгнав их обоих из комнаты. «Если он придет с такими криками к Юлию, - подумал тогда Клозе, - Он уже не уснет…а спит он и так мало. Лучше я сам к нему схожу!». Отправив Бо куда подальше, Генрих мягким и неспешным шагом направился в имперские покои, прокравшись мимо «шкафов» у двери Моргана. Может, они и заметили барона, но останавливать его все равно было бесполезно, хотя бы потому, что он (Клозе до сих пор тошнило от этого слова) друг императора. В темной комнате той ночью буквально плавали клубы дыма. Набитая сигаретами пепельница почти сваливалась со старого дубового стола, за которым спал Юлий, откинувшись на спинку кожаного кресла. Клозе тихонько хихикнул. Не каждый день увидишь своего сюзерена в таком неприглядном виде. «Чтож, лучше не надо ему мешать, - подумал он, осторожно подходя и поднимая на руки Моргана, - Пусть лучше спит, ничего с этим Бо не станется». Про себя отметив, что тело императора слишком легкое для мужчины его возраста, Генрих аккуратно уложил его на свежие простыни, снял с него обувь, расстегнул несколько пуговиц на воротнике рубашки и на манжетах, укрыл одеялом. От давящего дыма можно было задохнуться даже ему, заядлому курильщику. Он тихо, стараясь не тревожить сон августейшей персоны, приоткрыл окно, вдыхая свежий аромат из сада, расположившегося при дворе. Ночной поток воздуха заставил лежащего на кровати Юлия поежиться. Сон его был чуток, а потому один лишь шорох ветра, затерявшийся где-то в плотных шторах пафосно-алого цвета, разбудил его. Медленно открыв глаза, Император огляделся и тут же резко сел в кровати, будто испугавшись. Хотя нет, он и правда испугался. Внимательно всмотрелся в ночь и увидел темную фигуру у стола, со свечой в руках. -Да я это, я, - пробормотал ещё немного сонный Клозе и Юлий вздохнул свободней. -Ты меня перетащил в кровать? – строго спросил сюзерен, протирая глаза. -Я. Тебе надо спать. Хотя бы три раза в неделю. -Два. И достаточно. Барон покачал головой и, подойдя к кровати, поставил золоченный подсвечник на прикроватную тумбочку, присел на кровать и насильно вдавил своего напарника по покеру в простынь за плечи. -Спи, - приказным тоном прорычал Клозе, убирая руки от несопротивляющегося Императора, - Пенелопа волнуется за тебя. -А ты не волнуешься? «Что за идиотские вопросы. Если ты сдохнешь, вся Империя покатится к чертям!». -Не волнуюсь. -Ясно. «Все, разговор окончен». В последнее время именно этой фразой заканчивались все разговоры. Больше Юлий не хотел говорить ничего своему советнику, которого еле притащил во дворец. Клозе думал, что это все из-за Изабеллы. Он все ещё побаивался, что сюзерен пустит в него что-нибудь потяжелей бокала. Однако бывший граф вел себя спокойно в присутствии женщины. Даже слишком спокойно… Юлий схватил своего советника за руку, не давая ему уйти. В его пустых глазах был ненормальный огонь надежды и веры, который без труда разгадал Клозе, тяжело вздохнув и присев поближе. -Хочешь, да? -Очень. Он знал его достаточно, чтобы разгадать потаенные желания его тела. Он же мужчина, в конце концов, и без секса не может, как ты ни крути. Ещё и эта Изабелла со своими принципами… Осторожно, как будто боясь спугнуть, Клозе убрал одеяло и, поудобней устроившись, коснулся мертвенно-бледной кожи груди сюзерена, расстегивая плотную рубашку, проводя руками по плечам, аккуратно, совсем как девушка. Он знал, это доставит много больше наслаждения Юлию, нежели его собственные, грубые и быстрые руки. Он изучил его. Он знает каждое слабое место этого тела. Прикусить кожу между ключиц, скользнуть рукой по правому боку, касаясь лишь кончиками пальцев чувствительной кожи, так же осторожно расстегнув ремень и ширинку на дорогих брюках, медленно стянуть их вместе с бельем… Император выгнулся, прося ласки, настаивая на ней, слегка раздвигая ноги. Да, Клозе не ошибся. Мужчина под ним был слаб и жаждал лишь владения, величия над ним. «Пожалуйста, ну хоть ты не называй меня Сиром…». Морган прикрыл глаза, томно выдыхая, когда влажный рот покорно вобрал в себя его достоинство. Когда-то он был против, всячески отпихивался, но напарник по покеру знал лучше, что нужно, а что не нужно его сообщнику и всегда настаивал хотя бы на минете, потому что иначе от назойливого возбуждения не избавишься ни холодным душем, ни рукой. Аккуратно посасывая, барон прикусил орган у основания, слегка оттянув кожу. Внизу живота у него самого свернулось змеей тугое желание, и он быстро расстегнул свои штатские джинсы, приспуская их и лаская рукой свой полу возбужденный член. Он сам не знал, откуда в последнее время в Юлии столько сексуальности, может проблема в том, что он стал императором и теперь владеть им – что-то вроде запрета? Или же все дело в появившейся в его фигуре хрупкости и, да простит его Юлий, кукольности? Да, теперь он был похож на маленькую, но все же статную и красивую куклу, которую хочется взять в свои теплые объятья и никогда не отпускать. Никогда. Все же Юлий наблюдал за ним из под пальцев, потому как, все так же гордо и почетно, перевернулся на живот и встал на четвереньки. Он тоже не был дураком, и давно знал о том, что барон не за «спасибо» делает ему минет, пусть и немного грубый, но все же крайне нежный. За все надо платить, считал Император, не чужой, так своей кровью. Клозе быстро смазал себя прохладной мазью, лежавшей у Императора на тумбочке и, плюнув на все предосторожности, медленно вошел в своего сюзерена. Застонав от неприятных ощущений, Юлий впился зубами в кулак, насаживаясь на член Советника, слегка виляя бедрами. Орган несколько раз прошелся по простате, пока Генрих, тоже еле сдерживая стоны, понемногу толкался в узкий проход. Ему было хорошо, даже лучше, чем с Изабеллой, правда он осознавал это лишь тогда, когда она лежала под ним, горячая и готовая на все, а не это строптивое, прохладное тело, с трудом принимающее в себя, но отдающееся полностью, без остатка. Вспомнив о Юлии, Клозе низко наклонился к нему, лаская его член, потирая головку большим и указательным пальцем, прикусывая ухо и делая движения резче, глубже, быстрей. Сюзерен уже не стесняясь давился стонами, подаваясь бедрами навстречу, насаживаясь ещё глубже, прося каких-то немыслимо пошлых вещей… Барон никогда не кончал внутрь своего Сюзерена. Он считал, что тем самым раздавит его как мужчину, причинит боль. В этот раз он тоже, дав кончить Моргану себе в руку, быстро вышел из него и кончил на чистые простыни. Юлий упал рядом, прикрывая глаза запястьем, он тяжело дышал, лежа на спине - голый и удовлетворенный. Клозе, сев на край кровати, прямо возле Юлия, взял с тумбочки сигарету и, прикурив её от пламени свечи, вдохнул никотин. Потом он обернулся, ложась на своего сюзерена и вставляя в его губы наполовину выкуренную тонкую сигарету, которую он тут же ловил худыми белыми пальцами. - Хорошо, - простонал правитель, выдыхая дым и наклоняя голову, чтобы посмотреть в глаза имперцу, который тут же отводит смущенный взгляд, переводя его на перепачканную в сперме руку. Император никогда не боялся смотреть в глаза барону, даже после такого. Он уважал и любил его, по-своему любил. Тогда, на болоте Сахары, он вручил ему свою драгоценную жизнь, утопив свой «игрек». Советник ещё раз вздохнул, вытерев руку о простынь, забрал у партнера сигарету, докуривая её, и выдохнул дым прямо ему в лицо, зная, что он мило сощурится и кашлянет. В такие моменты Клозе всегда хотелось лечь рядом с Морганом и целовать его, пока тот не потеряет пульс. Но он остановил себя, вновь сев в кровати и затушив окурок о подсвечник. -Там Бо…опять с какими-то радостными новостями и… -Подождет. Император спит. -Но… -…в конце концов, имею я право хотя бы спать? Хотя бы иногда? -Конечно. Клозе одевался быстро. А надо-то всего лишь застегнуть брюки и надеть «домашние» тапочки, коими он называл черные пушистые тапки, подаренные Пенелопой по приезду в резиденцию. Он ещё раз присел на кровать рядом с Юлием и открыл рот, чтобы ещё что-то сказать, но не успел. Страстный поцелуй запечатал его губы навеки. Император, как будто изнемогая от жажды, глубоко и дерзко целовал его, изучая языком рот, встречая столь же страстный ответ и крепкие, поистине мужские объятья. Пилот сам разорвал поцелуй. Вначале посмотрев в блестящие глаза своего сюзерена, а потом вновь легко коснувшись его губ, насильно укладывая его на кровать. -Спи. Пожалуйста. Морган кивнул, зарываясь носом в подушку, а Клозе тихо ушел, не сразу расслышав, как Юлий буркнул: «Я все ещё жду вашей свадьбы». А потом, чуть позже, сюзерен умер. Загнал себя в гроб. Хоть и хотел сделать это много раньше. Потому что ни один Морган не умер в бою. И Клозе было больно потерять его. Пусть он дурак, пусть он пытался залить пожар войны своей кровью, из своих вен…он не мог себе простить того, что не выполнил последнего желания своего Императора. Да, решил он для себя, я никогда не забуду тебя, мой Император. Морганы служили Империи, а не человеку, сидящему на троне. А я буду служить тебе, Юлий. И навсегда запомню наш с тобой недолгий Имперский танец на твоей крови.