Горечь

Она проматывала плейлист плеера до тех пор, пока в наушниках не зазвучал бодрый голос Алекса Тернера. Было 7:30 утра понедельника, пару минут назад Адам первым ушел в душ, а Джейн решила не быть бесполезной и приготовить завтрак. Она без спроса надела его вчерашнюю рубашку и теперь испытывала одновременно удовольствие от собственного вида и легкое беспокойство, что он это не одобрит, но желание закрыть гештальт с рубашкой было сильнее боязни вызвать его неодобрение. На самом деле Адам вряд ли подал бы вид, что ему не понравился ее поступок, даже если бы это было действительно так, — успокоила она себя. Адам действительно милый парень. Действительно милый парень, с которым было бы здорово встречаться. Джейн было без двух месяцев девятнадцать, и она еще ни разу не встречалась ни с кем по-взрослому. Все другие парни или быстро надоедали, или вели себя глупо, или оказывались религиозными — в общем, ей не особенно везло, поэтому она надеялась, что с Адамом наконец все срастется, и она сможет частенько намазывать тосты джемом на этой кухне и брать его рубашки, как в клише из кино. Адам был симпатичный, умный, вежливый и не занудный, и Джейн, хоть и понимала, как это глупо и преждевременно, не могла не представлять себе идиллические ситуации из их общего будущего, где они ездили на пикники к Великим озерам, читали друг другу или спорили о немецкой классической философии. Она специально сдерживала свою эйфорию, чтобы не разочаровываться. В конце концов, они впервые заговорили три дня назад, а до этого Джейн пару месяцев просто поглядывала на него издалека и читала его страницу в Фейсбуке, где он постил в основном музыку и ссылки на научные статьи, что мало говорило о его личности. Надо стараться не быть навязчивой. Джейн как раз думала, не пойти и не снять ли все-таки его рубашку, пока не поздно, когда в поле ее зрения попала чья-то рука и забрала чайник с подставки. Рука была узкая, с обрезанными под корень ногтями, торчащей косточкой и покрытым тонкими темными волосками предплечьем. И это определенно не могла быть рука Адама. Даже несмотря на волоски. Сбитая с толку Джейн обернулась и выдернула наушник, чтобы увидеть, как хозяйка руки обогнула кухонный стол, залила кипятком кофе в чашке и уселась перед открытой и придавленной тарелкой книгой, не возвратив чайник на место. Джейн сглотнула, не зная, как реагировать на ее появление. С виду ей можно было дать двадцать или двадцать один, ростом примерно пять-четыре*, пожалуй, S, но не XS, темные волосы, носки из разных пар, тонкие белые линии растяжек на бедрах. От вида последнего в испуг Джейн влилась доля недовольства, и дело здесь было не столько преступлении против красоты, сколько в том, что ей вообще пришлось увидеть ягодицы незнакомки, которая вышла к завтраку в черных трусах из тех, что продают по десятке за семь штук (надо признать, у Джейн такие были тоже, но на свидания она их не носила), и в синей футболке. Футболка, затмив дешевое белье, вызвала вспышку воспоминаний недельной давности, в которых Адам в очень похожей футболке сидел в библиотеке. Джейн особенно хорошо запомнила спину и торчащий ярлык этой футболки, которые разглядывала битых три часа, но незнакомка сидела лицом к ней, поэтому удостовериться было нельзя. На то, чтобы ошеломление сменилось на обиду, понадобилось несколько секунд. Во-первых, Адам не сказал ей, что снимает квартиру не один. Во-вторых, ей очень хотелось быть единственной полуголой девушкой на кухне, раз уж не вышло быть просто единственной девушкой, и она не могла придумать незнакомке и Адаму ни одного правдоподобного оправдания, поэтому окончательно растерялась. В оставленном на месте наушнике уже неуместно весело гремел солист Arctic Monkeys, а из второго, который болтался у живота на проводке, музыка звучала писком, и Джейн зажала кнопку отключения звука. — Э-э… привет. Ты кто? — она не могла толком решить, должны ее слова звучать обвинительно или нет. Потенциальная собеседница, видимо, не очень уважала этикет. По крайней мере, глаз от книги она не подняла. — Я поздоровалась. Ты не ответила, — она спокойно перелистнула страницу. — Он любит черный. — Что? — Джейн вообще была не из робких, но спокойствие девушки за столом оставило от ее уверенности жалкие ошметки. Прежде чем ответить, незнакомая соседка Адама медленно выдохнула через нос. — Чай. — О. Джейн оглянулась на стол перед собой, где в одинаковых стеклянных чашках были заварены два пакетика зеленого чая. Но ведь не далее как вчера Адам сам заказал в кафе именно зеленый. Джейн немного воспрянула духом: хоть в чем-то она была уверена. — Вы… э-э… соседи с Адамом? Девчонка за столом кивнула, не поднимая глаз. Почему он все-таки не сказал о том, что живет с девушкой? Или это девушка друга или брата Адама, с которым они снимают квартиру? Но почему она тогда берет его футболки? Или у них одинаковые? Адам счел нужным появиться на кухне как раз вовремя, чтобы застать обеих в молчании. — О, вы уже, — спокойно пробормотал он, зевнув. — Агнес — Джейн. Джейн — Агнес. Прости, забыл сказать, что она переночует. Стало быть, они все-таки не постоянные соседи. Джейн облегченно улыбнулась. — Все в… порядке, — конец фразы сошел на нет, когда Джейн запоздало поняла, что Адам, похоже, обращался не к ней, а к Агнес за столом. Та в очередной раз кивнула, и Адам, проходя мимо, молча провел пальцами у нее за ухом, а та, не отвлекаясь от чтения, наклонила голову навстречу. Джейн нахмурилась, осознавая, что что-то не так. По крайней мере, ей определенно не понравилось чувство, которое она испытала при виде этого жеста, — как будто она лишняя. Они настолько близкие друзья? Спрашивать об Агнес при ней самой было как-то неловко. — Выспалась? — по дороге Адам забрал со стола чайник, взял с полки чистую чашку и теперь шуршал картоном в шкафчике. Кажется, он не был против, что она взяла рубашку. — Да. Я приготовила тебе чай, — предприняла попытку реабилитироваться Джейн. — О, — он опустил взгляд на чашки на столе и улыбнулся, пожав плечами. — Прости, я утром пью черный. Но все равно спасибо. Джейн не удержалась и обернулась на Агнес. Та не потрудилась поднять голову от книги, но один угол ее рта был как будто немного выше, чем раньше. Куцый остаток завтрака втроем они провели в молчании. Странная соседка Адама, не допив кофе, без слов поднялась из-за стола, как только за него села Джейн, и с чашкой и книгой в руках ушла в свою комнату, ногой захлопнув дверь. Сейчас Адам заметил, каким взглядом ее проводила Джейн, и заботливо погладил ее по руке. Она искренне понадеялась, что не покраснела. — Все в порядке? Агнес иногда кажется странной, но на самом деле она классная. «Сейчас он скажет, что мы подружимся», — мрачно подумала Джейн. Ей не очень хотелось ближе знакомиться с Агнес. — Она не станет нам мешать. Адам умел улыбаться обезоруживающе. Теперь точно покраснела. — Почему ты с ней живешь? — не выдержала Джейн. — А не с каким-нибудь другим студентом-парнем? Вы такие близкие друзья? Знакомы с детства? Секунду Адам глядел на нее недоуменно, а потом рассмеялся. — Она тебе не сказала? Я думал, ты поняла. Агнес — моя сестра.

***

Пока двое на кухне доедали завтрак, а остатки кофе остывали в чашке, Агнес лежала в постели, глядела в стену и, слушая невнятные отголоски реплик Адама с кухни, вспоминала, как поняла, что, выбирая себе колледж, одновременно выбирает колледж и ему. Без его ведома. Ему и не нужно было знать. Тогда, летом, когда ей было семнадцать, а ему пятнадцать, они целыми днями смотрели «Сверхъестественное», лежа рядом на кровати в ее комнате, ели из одной тарелки, пили из одной бутылки, засыпали на одной подушке под одним одеялом. Тогда за окном лил августовский дождь, а в доме было душно и темно. Агнес нашарила в коробке под кроватью свой дневник, толстую тетрадь в кожаной обложке, и пролистала до августа 2009. Запись от 12 августа состояла из семи слов: «Адам, живот, первый день 9/10, Адам руки сон». Как и все записи на странице, она начиналась со слова «Адам». Запись от 12 августа 2009 означала, что Агнес в первый день месячных валялась в постели и выла от боли, а Адам обнимал ее со спины и гладил горячими ладонями живот, уткнувшись лбом в поясницу. Когда боль стихала и Агнес успокаивалась, он переворачивал ее на спину, укладывал голову ей на живот и гладил место, где сосредотачивался спазм, лбом и щекой. Во сне она пыталась его спихнуть, но он не давал, и тогда ей хотелось поджать к животу колени, чтобы он надавил лбом сильнее. За год, который Агнес провела в колледже без Адама, она нашла отличные обезболивающие, но она использовала их меньше двенадцати месяцев. Коробочка с ушедшим сроком годности лежала где-то в глубине тумбочки. Рядом с Адамом было больно, и когда было больно, рядом был Адам. Таблеткам в этой схеме не нашлось места. Она боялась, что этот год в колледже и выпускном классе разделит их — и что место освободится. Она была почти уверена, что он боялся тоже. И оба, кажется, осознавали, что этот год был необходим. По большей части ему. Чтобы в очередной раз вырасти. Агнес помнила, как он радовался в двенадцать лет, когда после возвращения из летнего лагеря выяснилось, что он вырос на несколько миллиметров выше сестры. Позже он поняла, что это значило для него: что рост дал ему право быть достойным того, чтобы оставаться рядом с ней. На равных, как сверстнику. Он никогда не хотел быть лучше нее. Он хотел быть лучше любого, кто захочет быть рядом с ней. Он слишком рано появился в ее жизни, и поэтому Агнес казалось, что она всегда была скорее «мы», чем «я». Сначала просто потому, что она чуть лучше владела словами, а потому могла объяснить взрослым, что нужно брату, а потом потому что он все время желал быть рядом с ней. Наверное, она могла бы заставить его отделиться, если бы захотела. Но Агнес не захотела. Они часто дрались в детстве. Разозлить Адама было проще простого, но заставить уйти — невозможно. Агнес помнила, как они вместе плакали — ей семь, ему пять или уже шесть. Она плакала, потому что было больно, он плакал, потому что узнал, что дерется лучше сестры. В последний раз они дрались, когда ей было девять. И потом еще раз в самый последний раз, тем самым летом, когда ему было пятнадцать, а ей семнадцать. Хотя Агнес не была уверена, что это была драка. Вернее, что там не было ничего, кроме драки. А теперь он сидит в кухне с Джейн и говорит нейтральные дружелюбные реплики. У Джейн голос звонче, чем у него. Еще одна любительница озвучивать свои эмоции в перерывах между поцелуями. Но Адам умница. Агнес знала, что, когда ночью звуки девичьего голоса, достигнув громкости, которая уже мешает спать, становились глуше, это он закрывал им рот ладонью или вжимал их лицом в подушку. Что-то вроде этого. Агнес поднялась с постели только после того, как входная дверь захлопнулась за спиной Джейн. Легкие шаги босых ног Адама остались единственным звуком, доносившимся с кухни. Потом к ним добавился стук тарелок в раковине. Агнес подождала, пока он не выключит воду, а потом бесшумно выбралась из комнаты и уселась за стол. Он уже скрылся в своей комнате и стучал ящиками шкафа. В ожидании она разглаживала пальцами скатерть. — Она ничего. Даже не так похожа на меня, как предыдущая, — бросила Агнес, когда Адам показался из комнаты, уже полностью одетый и с рюкзаком. — Только шумная. — Я старался, — хмыкнул Адам. «Старался» — это затыкал ей рот. Она шутила про специфическую внешность его девушек не в первый раз и даже не в десятый, но все равно испытала неприятное чувство под ложечкой после его ответа. Агнес на пару секунд стало совестно — пока она не напомнила себе, что сама не приводит никого высокого и темноволосого, хотя порой желание еще раз посмотреть в искаженное смесью доброжелательности и злобы лицо Адама бывает велико. Больше совестно не было, но она все равно подошла к брату, когда он уже забирал с полки возле двери свои ключи, и погладила его — проехалась кончиками пальцев от вихра на макушке до торчащего позвонка за воротом футболки. Если бы она не коснулась сейчас его на прощание, он коснулся бы сам. — Мне звать ее сегодня еще? — не просьба о разрешении, а просто вопрос. «Мне принести помидоры к ужину?» «Мне сделать тебе чай?» «Мне трахать сегодня Джейн?» Агнес прикрыла глаза и сделала глубокий вдох. — Как хочешь. — Значит, не хочу, — усмехнулся Адам. Она смела в мысленную урну несколько уже выстроенных следующих реплик — тех, где Адам отвечал ей «Агнес» металлическим голосом, будто с фальшью зажимал две соседние клавиши в низкой октаве, а она поднимала подбородок и говорила «Ты хочешь, чтобы я сказала да? Да. Да, давай. Не придется менять постельное белье», и у него заострялся угол челюсти, потому что он сжимал зубы. В реальности Адам плотно затягивал шнурки в кроссовке и не собирался сжимать зубы. Адам, который всегда оказывался лучше, чем она ожидала. — Скоро они кончатся, если использовать по одному разу, — Агнес прислонилась плечами к стене рядом с ним и скрестила руки на груди, улыбнувшись. — Может, они кончались бы чуть медленнее, если бы ты перестала выходить к завтраку в белье? Мне приходилось бы гораздо меньше объяснять, — он встал напротив и, пародируя ее позу, скрестил на груди руки. Адам начал первым, и Агнес невольно включилась в эту ежедневную игру в адекватных людей. В реальности он бы, пожалуй, напрягся, если бы ей пришло в голову разок выйти к завтраку полностью одетой или дружелюбно вести себя с очередной его гостьей. Если бы ей вообще пришло в голову как-нибудь перемениться. — О, прости, что разрушаю твою личную жизнь. Впредь буду вести себя прилично. — Очень мило с твоей стороны. — Я вообще очень милая, — Адам смотрел в глаза, она тоже, и ей не надо было опускать взгляд ниже, чтобы знать, что там с неизбежностью раковой опухоли шире расползается от каждого ее слова улыбка. — Идеальная сестра. — Верное слово. — Почти. — Почти? — Гоняет девушек из моей постели. — Какой кошмар. — А могла бы сама там спать. Агнес закатила глаза, оборвав игру, и слабо, без размаха хлопнула Адама по щеке. Он спокойно принял удар, подставив щеку, и наклонил голову, чтобы ее ладонь задержалась. Она опустила пальцы в волосы у него за ухом, а потом опять посмотрела ему в глаза, со слабой улыбкой покачав головой, словно ребенку. Адам, опять нарушаешь правила. Так не ходят. «Так не ходят, потому что ты знаешь, что я не захожу в твою комнату, где ты спишь с ними, потому что это место более чужое, чем улица, потому что ты меняешь простыни каждое утро, а я раз в несколько месяцев, потому что мы спим вместе, потому что твоей спальни вообще не должно существовать, и ты это знаешь, знаешь, знаешь». Его улыбка перестала быть веселой, повторив, наверное, ее собственную: усталый взгляд и слабая горечь там, на языке. Он опустил руки, но не разорвал расстояние. Это — мимолетное «извини» и «достаточно». И хватит давай сбежим извини я я я я ты мы мы мы не уходи давай я не уйду сбежим сбежать сбежать вранье там комната постель одеяло ты мы мы они к чертям их к чертям зачем другие если есть ты мы да мы нельзя но пожалуйста но нельзя нельзя нельзя нельзя нельзя пожалуйста нельзя ты ты ты ты ты ты ты... Она первой опустила взгляд, чтобы разорвать связь и освободиться от этого слишком понятного потока, который возникал, стоило им оказаться рядом и замолчать. — Агнес? Ее ладонь съехала с затылка Адаму на плечо и уперлась, не давая ему придвинуться ближе. Он выдержал секунд десять молчания. — Извини. Она молчала, не поднимая глаз. Потом рука на плече ослабла, соскользнула на грудь, и, словно эта демонстрация бессилия была триггером-разрешением (была), он обнял ее. Они, почти не двигаясь, соприкоснулись щеками, потом лбами, а потом, когда он потянулся к ней, Агнес подняла глаза и закрыла Адаму рот ладонью. — Ты хоть чистил зубы? — «…после нее?» Адам, щекоча ей пальцы дыханием, терпеливо кивнул — больше глазами, чем головой. В глазах бесконечность «разумеется, конечно, Агнес, конечно же, да, Агнес, Агнес, Агнес» и немного раздраженное «неужели ты думаешь, что могло быть иначе». Агнес медленно опустила руку и почувствовала, как его пальцы, будто успокаивая, соскользнули по ее локтям, предплечьям и запястьям, царапнули ногтями ладони и ухватили их. А потом они снова столкнулись взглядами. Не моргай. Не моргай и гадай, кого он видит, когда смотрит на тебя. Еву с яблоком в руке. Они не моргали, пока не встретились губами, и держали глаза открытыми дальше, хотя в дюйме, что их разделял, все уже расплывалось. Агнес проиграла, на секунду прикрыв глаза, когда сжался живот, и Адам закрыл глаза следом. Теплая ладонь сгребла футболку на боку, Адам толкнул ее к стене, и Агнес, шире открыв рот, плотнее сжала веки. В поцелуе и объятиях не было мыслей, была бездумная горячая сладость разрешения, слабая горечь оборванной мысли о том, что это долго не продлится, — и безопасность самого глубокого подвала Пентагона. Главная, главная, главная, главная главная главная главная главнаяглавнаяглавнаяглавнаяглавнаяглавная... — Пожалуйста, хватит, — Адам дышал около виска и опять удерживал ее ладони. Она держала глаза закрытыми. — Давай обойдемся без них, мне это не нужно, и тебе тоже, хватит, — просьба без попытки сделать вид, что это предложение. Защитная реакция мгновенно захлопнула дверь за Агнес, которая еще не пришла в себя и могла согласиться. — Лучше спать с девушками, чем доводить их до суицида. Это была пощечина. Она знала — сильнее, чем любая, что она могла дать ему физически, и, конечно, сильнее, чем тот хлопок. Знала и не смогла себя остановить. Адам замолчал — теплые пальцы соскользнули, освободив ее руки, и Агнес, вонзив ногти в ладони, отвернула лицо. Они стояли молча, переслушивая в унисон звучащие в тишине аргументы друг друга. У Адама подрагивали руки, и Агнес было противно думать о себе как об орудии расплаты за то, что он случайно дал себе заглянуть слишком глубоко в реальное положение вещей. Через минуту Агнес попыталась уйти, но Адам остановил ее и, держа рукой за подбородок, заставил взглянуть себе в лицо. — Хорошо. Забудь, что я сказал, хорошо? Это не имеет значения. Все хорошо. Забудь. Агнес, — он слабо улыбался ей, не пряча горечи в улыбке, и она любила эту искренность в каждой черточке его лица. И ненавидела горечь. «Не приводи их больше», — хотела сказать Агнес. «Давай уедем в другую страну», — хотела сказать Агнес. «Давай вместе вены порежем», — хотела сказать Агнес. — Давай напьемся вечером. Принеси что-нибудь, — сказала Агнес, обессиленно улыбнувшись, и почувствовала, как поцелуй разгоняет горечь во рту.