Братья

Как-то раз, словно в шутку, Оикава сказал: - Будем братьями. Словно даже не спрашивая, а провозглашая негласную тайну, которая тогда казалась ему важной. Вид у него, чуть повернувшего голову и улыбающегося, был заговорщицкий и гордый. С свойственной юному мореплавателю радостью, открывшему новую землю, он провозглашал ее название — так его видел Иваизуми, сидевший в это время на земле. Щурясь из-за яркого солнца, он снизу вверх смотрел на своего друга. Брата? - Что изменится? - спросил он. - Да ничего, наверное, - задумавшись, ответил Оикава, пожав плечами. -Тогда зачем? - не унимался Хаджиме, хотя, наверное, ему было все равно, раз ничего не изменится. Интересно было только, почему вдруг Оикава решил это предложить. - Ну, - быстро нашелся с ответом тот, - Будем называть друг друга братьями и тогда все будут знать, какие мы хорошие друзья. Понимаешь, надо чтобы нас знали! - Да тебя и так все знают из нашего района, по-моему, - коротко усмехнулся Иваизуми, припоминая все те идиотские игры, которые тот порой придумывал. Несмотря, однако, на то, что порой они казались идиотскими, многие дети все равно шли за ним и с удовольствием принимали участие во всех его задумках. - Я про другое, дурак, - улыбнулся Тоору, но поспешил продолжить, дабы вдруг не получить пинок от Иваизуми, который отличался реакцией, которая в разы превышала его собственную, - Да и вообще, не заморачивайся. Так надо. И нам нужен будет обряд. - Какой еще обряд? - Обряд. Посвящение. - Но мы же не рыцари какие-нибудь. - Мы — нет. Ты — да, - Оикава озарил его одной из своих ослепительных улыбок, - А я твой король. Когда он был младше и у него не было переднего зуба, то Иваизуми мог бы назвать этого ребенка милым. Сейчас он просто казался донельзя довольным собой. Говорил так, словно знает какую-то неведомую тайну и устройство всего сущего, черт бы его побрал. - Но сейчас не об этом, это будет как-нибудь потом, - продолжил Тоору как бы невзначай, - Сейчас вот о чем: мы с тобой почти близнецы. Надо что-то одинаковое. - Да я же на тебя совершенно не похож. И ты на меня, - возразил Иваизуми. Тут Тоору цокнул языком, покосился на Хаджиме так, словно тот не понимал какой-то очевидной истины и продолжал задавать глупые вопросы. Иваизуми хотел было вздохнуть, но понял, что придется как-то подыграть, иначе тот не успокоится, а потом еще и обидится на него: непонятно за что. - Хорошо, ты имеешь в виду, что... - Мы — части одного целого, - произнес на мотив напевной тайны Оикава. Иваизуми посмотрел на него: тот словно загадывал загадку. И черт его знает, придуривается ли он, хочет поиграть в каких-то братьев или действительно верит в то, что говорит. - Значит, что-то похожее? - Одинаковое. Они оба задумались. Иваизуми подумал, что же они оба могут иметь одинакового. Его друг говорил еще о каком-то обряде, и эти вещи как-то плохо укладывались у него в голове. Обряд, вещи. Он честно пытался придумать что-нибудь, пока в голову лезли всякие сказки и легенды, связанными с мистическими обрядами. Он никогда ничем подобным не интересовался, поэтому смутно представлял себе, чем это может быть. С другой стороны, нельзя ведь воспринимать слова Оикавы буквально? Одинаковое они могут иметь что угодно: начиная от кроссовок, заканчивая прическами. Он на секунду представил их с одинаковыми прическами и едва не засмеялся. Ну нет, если Тоору предложит что-то подобное, придется ему забыть о своей глупой фантазии. - Кольца. Слово прозвучало так тихо, серьезно и внезапно, что Хаджиме даже переспросил, моргнув. Оикава также тихо, уверено и серьезно повторил. - Женить меня на себе хочешь, что ли? - не удержался Иваизуми, потому что в этот самый момент Тоору так, втянув в себя воздух, на него посмотрел, едва ли не покраснев, отчего выглядел очень смешным. В хорошем смысле. Кто его знает почему, может, Оикаву порой нелегко было терпеть и он мог вывести из себя, но даже когда он и казался придуривающимся идиотом, то все равно так искренне злился при своей неудаче, что невозможно было отказать себе в шутке. Но Иваизуми не собирался извиняться, в конце концов, тот должен был понимать, как звучат его собственные слова. - Что б ты знал, кольца не только парочки носят, - он показал язык, поморщившись. - Да и вообще, даже под угрозой смерти не стал бы я на тебе жениться! - Вот как, - протянул Иваизуми, приподняв брови, - Но зато хочешь быть моим братом? - Ага. Оба замолчали. Небо потемнело, повеяло холодом. Им было по двенадцать лет, они смотрели друг на друга в пустом дворе дома Хаджиме. Скоро родители Оикавы должны были позвать его ужинать. Он услышал суетящиеся звуки, доносившиеся со стороны своего дома: вот скрипнула дверь, отозвались скрипом и половицы деревянного крыльца. - Приходи ко мне на чердак. Там все расскажу, - сказал Тоору. Помедлив, он добавил: - Если хочешь. - Когда? - Сегодня. После ужина. Дождись, когда все улягутся и приходи. - Сегодня? У тебя уже есть кольца? - Они у меня всегда были, - словно нечто само собой разумеющиеся, проговорил Оикава, - Братьями ведь, по сути, не становятся, ими рождаются, верно? - Ну да, - неуверенно проговорил Иваизуми, задумавшись. Потом они расстались. Хотя, наверное, чаще они ужинали не по-отдельности, а у кого-то из них, не сумев увлеченно договорить о чем-то. Мама Иваизуми даже поинтересовалась, не поссорились ли они, потому что тот пришел домой какой-то слишком задумчивый. Хотя, в целом, он и так всегда выглядел погруженным в свои мысли. В ответ на расспросы матери Хаджиме то ли от лени, то ли не зная, что ей сказать, просто пожимал плечами и мотал головой. Нет, они не поссорились. Просто этому дураку нужно было время, чтобы подготовиться. Уплетая приготовленную мамой еду, Иваизуми даже один раз улыбнулся. Родители Оикавы спускали ему многое, прощали любые мелочи, были добры к нему и всячески баловали — так думал Иваизуми, глядя на то, как беззаботно пролетало его детство в родительском доме. Единственное, к чему они относились серьезно, так это к здоровому образу жизни. Здоровый сон — одна из составляющих этого золотого правила. А потому забраться к Тоору ночью приравнивалось к хорошему приключению, проверкой на ловкость и смелость, словно негласно брошенный вызов. Пока Иваизуми перевешивал ноги с подоконника своего окна на улицу, то задался вопросом, намеренно ли тот включил данное условие ко всему прочему или даже не задумывался об этом? Странно было думать об этом. Но, как бы ни было, сейчас Иваизуми и сам начинал чувствовать что-то такое, во что верил или во что играл Оикава — странное возбуждение, азарт, интерес, в котором увиденные днем предметы и уже давно знакомое окружение, которое он, казалось бы, видел день ото дня, в ночное время становилось совершенно иным; таким, словно к нему еще никто не прикасался, не трогал, не видел. Мама и папа спали, спали все в домах, выключив свет, видели сны, словно покинули город на какое-то время, в то время как он остался здесь один, на ощупь пробирающийся к дому-близнецу, который отделялся от его собственного тонкой мембраной кожи — дощечками, выкрашенными в белый, изгородью ровно проходящей вдоль симметричных стен дома. Сейчас он с легкостью преодолел эту отделявшую их преграду, ловко перепрыгивая через низенький заборчик. Его голые ноги лизали стебли нестриженной, мокрой травы. Кроссовки, наверное, потом тоже будут мокрыми, мимолетно подумал Иваизуми. На улице было тихо, и все давалось ему с поразительной легкостью. Вот он обогнул маленький дворик, вот ему показался бок стены. Белый цвет впитал в себя ночное небо, казался темным, более высоким, большим. По сравнению с тем, каким смотрел на двор в дневное время суток. Первое препятствие встало перед Хаджиме сейчас: каким образом ему пробраться на чердак? Словно в ответ сверху послышалось неясное шебуршание. Он поднял голову, увидев, как из окна второго этажа высовывается лохматая макушка. - Сейчас все будет, - послышался сверху громкий шепот. Иваизуми не ответил, решив просто подождать. Он увидел, как из окна стало что-то опускаться. - Это что... Простыни? - И пододеяльники. - По этому нужно забираться? - неуверенно спросил Хаджиме, потягивая ткань в местах, где простыни были перевязаны узлами. - Ты бы мне еще волосы свои в окно выбросил, принцесса. Фильмов, что ли, пересмотрел? Оно вообще выдержит? - Вот мы и проверим, - заулыбалось лицо сверху, опуская подбородок на ладони, словно в ожидании. - Или, если тебе не нравится, можешь попробовать зайти через дверь. Откровенное издевательство: они оба знали, как у этого дома скрипели двери, крыльцо и лестница. Благо, хотя бы пол был новым. - Переломаю себе конечности — твои тоже будут сломаны, не сомневайся, - предупредил Иваизуми, посмотрев вверх и ухватившись покрепче за простынь пальцами. - Со второго этажа ты максимум отделаешься парой ушибов, Ива-чан, - парировал Оикава, - давай, забирайся, иначе решу, что ты струсил. А потом всем расскажу. Иваизуми как никогда захотелось его ударить. Он полез наверх. А Тоору, похоже, того и добивался, рассчитывая, что тот, несомненно, начнет поторапливаться. Карабкаться по канату из простыней было непривычно. И неудобно. Мокрые кроссовки скользили по доскам, напрягались, грозясь с новым ударом об стену разбудить спавших в нем родителей Оикавы. Но вот он, тяжело дышавший, все же преодолел это препятствие, перекинув ноги за подоконник чужого окна и оказался в комнате друга. Тот стоял, прислонившись к стене. Иваизуми посмотрел в сторону: вся простынно-канатная конструкция была обвязана вокруг железной перекладины стула. - Хорошо же ты побеспокоился о моей безопасности. - Я на нем сидел между прочим. Ты ведь не упал, так? Я все рассчитал. - Как бы твои расчеты тебя в другой раз не подвели. - Не подведут, не переживай. И перестань быть таким недовольным. Иваизуми развязал простыни, которые, в целях безопасности, обмотал вокруг своего пояса, отложил их на стул. Снял кроссовки, чтобы в дальнейшем ступать по полу тише. И, едва он собирался что-то спросить, как Оикава, оттолкнувшись от стены, подошел к нему, взяв за руку и потянул за собой. - Нам нужно спешить. - Зачем? Родители проснутся? - Иваизуми последовал следом, стараясь ступать по половицам как можно аккуратнее. Они говорили полушепотом. - Нет, не думаю. Просто мы должны успеть. - Я не понимаю. - До двенадцати осталось всего десять минут! Потом они выбрались из комнаты и, пройдя до конца коридора, оказались возле короткой веревочной лестницы, ведущей на чердак. Этот чердак был их излюбленным местом во время слишком холодной или дождливой погоды. Или тогда, когда просто не хотелось никуда идти. Какое-то время он принадлежал только им, но потом три месяца они не могли туда забраться, потому что отец Оикавы свалил туда какие-то вещи со своей работы, в которых ему на тот момент еще предстояло разобраться. Три месяца они туда не заходили. И вот сегодня Тоору вел его прямо туда. - Уже можно? - спросил Иваизуми, когда Оикава начал забираться. - Да, сейчас все увидишь, - пообещал Тоору, но вдруг перестал забираться, - Нет, вначале мы сделаем то, что должны, а потом будешь спрашивать и рассматривать. Хорошо? - Хорошо. Они забрались на чердак. Иваизуми увидел, что он изменился, стал другим. Тогда они просто сидели там, как придется. Вещи часто были разбросаны, всяческий хлам периодически бывал здесь, оставляемый то ими самими, то родителями Тоору. Сейчас он увидел на стенах рисунки, увидел несколько сундуков, которых не видел раньше, увидел краски, волейбольный мяч. Сломанные гирлянды, тусклые, но красиво освещающие маленькое пространство чердачной комнаты. Он увидел парочку книг, в основном сказки, краем глаза он заметил фамилию Андерсона и братьев Гримм, книгу 'Рифмы матушки Гусыни', раскраски, над которыми издевался Оикава, вырисовывая ужасные морды невиданных чудищ, увидел бутылки из-под вина: коллекция стояла в ряд, на сломанной полке, которая была на полу, начиная от темно-синих, заканчивая абсолютно прозрачными. У всех бутылок отсутствовали этикетки, ни одна из них не походила на предыдущую. Он увидел и пластилиновые фигурки чуть поодаль, картонные листы, на которых возвышался целый пластилиновый город. Под окном он увидел старое детское одеяльце Тоору, не больше метра в длину, мелкие подушки и кучу старых одеял. Рядом, на единственном казавшимся чем-то новым, красивом маленьком столике, стоял старый патефон. Словно вещь, которой гордились здесь больше всего, он поблескивал иглой, отражая красный цвет гирлянды. - Сюда, сюда, быстрее! - перейдя с шепота на обычную громкость, произнес Оикава, привлекая внимание к себе. Иваизуми оторвался от рассматривания интерьера, переведя взгляд на друга, и, глядя на то, что его окружало, ему хотелось задать вопрос: когда? Когда Тоору успел все это сделать? Каждый день он видел его, начиная с самого утра, заканчивая поздним вечером. Когда Хаджиме последний раз заходил сюда, то помнил чердак заваленным, старым, абсолютно не подававшим никаких признаков того, что эту груду наваленного мусора будет возможно разобрать хотя бы через лет пять; хоть он был и невысоким, зато довольно вместительным. Сейчас это маленькое пространство выглядело абсолютно преобразившимся. Но Оикава требовал к себе внимания, причем именно сейчас. Пришлось вспомнить, зачем они вообще здесь оказались. - Я так до сих пор и не понял, что будет. - Мы будем братьями, - улыбнулся он, потом подполз куда-то к тумбочке, достал что-то блестящее. Вернувшись, он сел на колени рядом с Иваизуми, подняв на него свой взгляд. Разжав свою ладонь, тот увидел два одинаковых кольца. Простые металлические кольца. Ни серебренные, ни золотые, ни даже медные. - Где ты их достал? - спросил Хаджиме. - Как я и говорил — я их не откуда не доставал, они у меня были. Иваизуми почувствовал себя одновременно и раздраженным такими формулировками и дураком. Может, ответ был каким-то банальным и поэтому Оикава не хотел говорить ему? Словно пытался придать этому некой загадочности. Иваизуми еще раз посмотрел на кольца. Самые простые кольца. Такие простые, что, казалось, таких нигде больше не найдется. - Сейчас проведем ритуал. Ты готов? - Я готов, - кивнул Иваизуми, решив пронаблюдать за тем, что придумал Оикава. Тогда тот быстро глянул на часы — еще один элемент, украшающий чердак. Старые часы с уже неработающей кукушкой, отчего они и перебрались из гостиной дома Тоору именно сюда. Эти часы Хаджиме помнил. Они работали, только кукушка больше не выпрыгивала. На часах оставалось без трех минут. Оикава второпях вытащил чашку с маком, а с ней и блюдце. Потом взял одну из бутылок, какие стояли в его коллекции; Иваизуми только сейчас заметил, что в них что-то было. Оикава взял темно-синюю. Потом налил из нее красноватую жидкость в чашку, бросил кольца. Они ударились о дно, послышался тихий звон. Тоору провел двумя пальцами по краю кружки, словно в задумчивости. Затем налил немного красноватой жидкости в блюдце, опустился и зашептал что-то, что было не слышно Иваизуми даже в тишине ночи. Он закрыл лицо руками, через несколько секунд поднялся. - Твоя очередь. Опустись и произнеси клятву. - Что именно? - Произнеси мое имя, потом закрой глаза. Принеси в жертву любой свой секрет. Чем важнее он для тебя, тем лучше. А потом дай свое согласие, сказав 'да', при этом думая о том, что я твой брат. И закончи фразой 'братья навеки'. Иваизуми помедлил, ощущая себя немного странно. Может быть, потому что он никогда никому и ни в чем не клялся? При этом слове сердце его екнуло — словно случится что-то важное. Он был всего на месяц старше Тоору, но всегда чувствовал за него ответственность, словно и правда был старшим братом, который должен в случае чего быть рядом со своим, порой доставляющим немало хлопот, младшим братцем. Но у него была своя семья, свои братья и сестры, которых ему хватало. Он знал, что значат эти семейные отношения, что терпеть друг друга порой было совершенно невозможно. Несмотря на некую схожую черту, со своими братьями и сестрами Иваизуми никогда не проводил столько своего времени, не делил общие интересы, не участвовал даже в самых идиотских задумках, не делился мыслями и страхами. Не к сестрам и братьям, не даже к родителям он приходил, когда столь редкое в его жизни одиночество превращалось в пытку. Не их смеха, не их рассказов и задумок ему хотелось. Если бы его спросили, кем он считает Оикаву Тоору, Иваизуми бы, не особо задумываясь, ответил, что считает его лучшим другом. Во дворе было много ребят, со многими было весело и хорошо проводить время, играть вместе. Ходить на волейбол. Но ему было двенадцать лет и только сейчас, смотря на Оикаву со стороны, он начинал понимать, что это, скорее всего, навсегда. Оикава протянул ему блюдце. Его глаза то и дело метались к стрелкам часов, словно он и правда очень спешил. Словно его ждет скорый поезд, и ему срочно нужно уехать, а, если он не успеет, то двери захлопнутся и этот поезд больше никогда не придет за ним. Иваизуми опустил голову вниз, едва не касаясь носом темной жидкости. Какой секрет принести в жертву? У него, наверное, даже никогда их и не было. А если и были, Оикава всяко бы знал о них. Секрет, наверное, был не самый важный, но, по крайней мере, это было то, чего Тоору не знал. Иваизуми шепотом произнес имя своего друга, закрыл глаза. Потом зашептал блюдцу свой секрет, дал согласие, а потом чуть громче закончил: - Братья навеки. Когда он поднял голову, Тоору взял блюдце и снова влил содержимое блюдца в чашку с маком. - Теперь разделим чашу, - торжественно произнес Оикава, вначале подняв ее над своей головой, после чего поднес к губам и стал пить. Они, наверное, никогда не узнают этих секретов друг друга, но будут хранить их теперь с собой всегда, — подумалось Иваизуми. Оикава чуть поморщился, но храбро облизал последние красноватые капли со своих губ, когда протянул чашку Хаджиме. - Что это? - Кровь дракона, - пояснил Оикава. - У тебя от нее живот потом не заболит? - настороженно поинтересовался Иваизуми. - Не знаю. Я ее никогда не пробовал раньше. Вот и проверим, - а потом, опустив руки на пол, облокотился на них, чуть откинувшись назад, - Ну, ты доверяешь мне? - Я не доверяю драконам. - Ива-чан! Ну, была не была. Иваизуми взял чашку в руки и сделал глоток. Горький сладковатый вкус осел у него на языке, разгорячил нёбо. Ничего такого он и сам никогда не пробовал. Слабый запах был знакомым, свинцовым и тяжелым. Нужно было выпить целую половину этого странного напитка. Он постарался не задерживать его во рту, а сразу глотать, чтобы не чувствовать вкуса, потому что другим образом выпить все это быстро у него бы не получилось. Он чувствовал, как эта кровь дракона течет внутри, обволакивая желудок. Словно соленая волна в море, она облизывала стенки, пытаясь впитаться, гладила и пузырилась. - Смотри кольца не проглоти только, - предупредил Оикава. Он проследил за тем, как Иваизуми выпил все до последней капли, забрал кружку, а потом отдал ему одно из металлических колец. Свое он сразу же надел на большой палец; кольцо все равно было чуть больше, чем его тонкие пальцы, поэтому не упало бы только с него. Хаджиме взял свое и осмотрел. В свете тусклых лампочек и падающего света луны через узенькое круглое окошко под самой крышей, он так ничего и не увидел. Но когда начал его трогать, то почувствовал какие-то царапины внутри кольца. Он приблизил его к лицу, но все равно не мог разглядеть, что это было. - Там первый иероглиф моего имени, - пояснил Тоору, заметив, как тот рассматривает кольцо, - Внутри моего кольца — твой. Значит, эти простые кольца все-таки и правда были необычными. Как его имя могло уместиться внутри, когда ширина колечка было не больше трех-четырех миллиметров? - Ты ненормальный, - почувствовав, как голова словно пошла кругом, только и проговорил Иваизуми. То ли от того, что придумал Оикава, то ли от крови дракона. Он улыбался, качал головой, и просто не мог представить, кто еще способен на нечто подобное. - Сочту за комплимент, - кивнул Оикава, словно того и ожидал. Потом посмотрел на Иваизуми, опустил взгляд в пол. Посмотрел на часы, сменил позу, словно ему сложно было просто так усидеть на месте. Словно чего-то ждал, но не хотел этого показывать, он то поднимал взгляд на Иваизуми, то снова отводил его. Может, подумал Хаджиме, на этом его красноречие закончится и он не найдется с тем, что сказать.Так иногда бывало. Иногда он думал, что ничего больше не получается, поэтому замолкал, словно злился или дулся. Хаджиме решил сделать то, чего не мог, когда они поднялись: спросить. - Так когда ты успел все это сделать? - А, да так, иногда не спалось, - бросил Оикава. - Похоже на то, что тебе каждую ночь не спалось. - Ну, почти, - снова пренебрежительно произнес Тоору, пожав плечами. - Почему? - Ну, не знаю. У меня, наверное, бессонница была. Иваизуми посмотрел на него, вздохнул. - Ты врешь, я же вижу. - Зачем мне врать? Ничего ты не видишь. Даже иероглифа моего не увидел. Дурак. - Зачем — пока не знаю. Но если ты врешь, я потом узнаю. Братья все должны знать друг о друге, а? Оикава посмотрел на него, на секунду расширив глаза, потом фыркнул и покраснел. А, может, и не покраснел — просто зеленый цвет гирлянды сменился красным и окрасил его лицо. - Мне нравится, - так и не поняв, почему тот так отреагировал, теперь Иваизуми пожал плечами и подполз к патефону, стоявшему рядом с неким гнездом, свитым из одеял и подушек, - А это у тебя откуда? Потом Тоору подполз к нему и стал рассказывать, как они, разбирая родительский гараж, нашли это сокровище. С ним нашлось и несколько пластинок, правда, каких-то совершенно неизвестных им групп, но Оикава все равно слишком гордился своей находкой. Когда Иваизуми спросил, знает ли тот, как им пользоваться, Тоору сказал, что отец объяснил, как им пользоваться, но он оказался неисправным. Нужно было заменить иглу, какую теперь найти было очень сложно. Но, несмотря на это, Оикава все равно не спешил расставаться с найденной ценностью. - Когда-нибудь, - сказал он, - Мы услышим, как звучат виниловые пластинки и полюбим их. Надо только подождать до этого времени. Потом Тоору устроил ему небольшую экскурсию по чердаку, и, не заметив, как стрелка часов давно пересекла цифру 1, а затем и 2, они продолжали говорить, перескакивая с одной темы на другую. Только потом Иваизуми краем глаза заметил, что маленькая стрелка теперь близится к тройке. Он сказал: - Мы с тобой так поздно никогда не засиживались. - Я где-то читал, что время ночью ощущается иначе. Оно растягивается, как конфета, но его все равно никогда не бывает достаточно. - Нигде ты это не прочел. Только что ведь сам придумал. - Правда, клево придумал? - заулыбался Оикава. - Что, на комплименты напрашиваешься? - приподнял брови Хаджиме, словно это было угрозой. Оикава неожиданно приблизился и, хватая руками воздух, едва ли не упал на колени Иваизуми. - Ива-чан меня никогда не похвалит, только избивать готов, - вдруг заговорил он обиженным голосом, пальцами перебирая футболку, словно слыл за просящего милостыню. - А чего мне тебя хвалить, глупый Оикава? - Иваизуми опустил взгляд вниз, не отнимая рук от половиц, о которые опирался. - Ну, я ведь такой хороший, почему бы меня и не похвалить, - заскулил он, словно и правда выпрашивал похвалу. - А по мне так ты дурак дураком, - проговорил Иваизуми. Ему хотелось спросить, что тот вдруг начал вытворять, но ему вдруг стало так легко и хорошо, что, казалось, теперь легко было представить, откуда у Оикавы взялись те самые кольца. Также легко, как представить струящуюся по жилам драконью кровь. И если Оикава скажет что-нибудь, что могло бы показать странным или неуместным, он тоже сможет представить это и понять, хотя бы немножечко сможет приблизиться к тайному знанию, которым обладал тот. - Только обзываться ты и умеешь! - как-то особенно недовольно произнес он, а потом вдруг толкнулся. Так, что полурасслабленные до этого руки, которые были на полу, у Иваизуми подкосились и он повалился на спину. Собственная голова ударилась об пол, а голова Оикавы врезалась в живот. Тот вздрогнул, услышав, как он громко ойкнул и втянул в себя воздух. - Оикава... - начал было Иваизуми, но тот его перебил: - Это тебе за дурака. Неужели Оикава и правда обиделся? Нет, невозможно. Столько лет и столько раз он уже слышал эти слова в свой адрес, наигранно обижаясь, что сейчас Тоору не удастся его провести. Решил выразить свое недовольство? Тоже нет, Оикава по какой-то причине всегда боялся ударить Иваизуми. Может, потому что знал, что он мог дать сдачи? Даже сейчас Хаджиме почувствовал, как он вздрогнул, словно всего лишь не рассчитал силу, но почему-то не извинился, как обычно это бывало. - Ива-чан, - затихший, переставший сжимать футболку, а просто лежавший на нем, Тоору поднял голову, - Сегодня мы ночуем здесь. Время, пространство, спавшие в доме родители — все это, казалось, вылетело из головы Хаджиме. Нет, по-хорошему он собирался вернуться, еще когда шел к Оикаве. Потому что обычно так всегда и происходило. Они могли сколько угодно возиться у него в комнате или на чердаке, но обычно, когда становилось слишком поздно, то каждый возвращался к себе. Так было всегда. Сейчас Иваизуми не мог сказать — почему. Почему так было или почему в голову не приходит ни одна причина, чтобы сказать нет. Замерев, Оикава смотрел на него. Иваизуми произнес только, спустя мгновение: - Мои кроссовки. - А. Забудь про них, Ива-чан, - улыбается Оикава. Так, как и должно быть. Они встают с пола, Иваизуми протискивается к одеялам, садится. Тоору подползает к полке, достает какую-то тетрадь. Потом садится рядом с Иваизуми, отдает ему тетрадь. - Погляди, скажешь потом, как тебе, - при этом на губах Оикавы все еще скользит улыбка, а потом он начинает рыться в одеялах, пытаясь устроить их поудобнее. Иваизуми в это время открывает тетрадь. Вот он видит почерк своего друга, вот кружки, квадраты и треугольники. Схемы, списки, неумелые зарисовки, названия и расшифровки. Справа вверху надпись 'здесь и далее 1 — Оикава Тоору, 4 — Иваизуми Хаджиме'. - Думаешь, волейбол задержится в списке твоих интересов? - спрашивает Иваизуми. Оикава уже успевает устроиться на подушках и поднимает свой взгляд на него. - Я не думаю, я знаю. Иваизуми задает этот вопрос из чистого любопытства: обычно интересы Оикавы ни на чем долго не задерживаются, как и он сам не способен быть сконцентрирован на чем-то слишком долго. - В нем есть все, что мне нравится, - продолжает Тоору, мечтательно переводя взгляд куда-то вверх, под потолок, - Не люблю драться, но за это я готов бороться. К тому же, все могут играть в него. - Понятно, почему ты взял себе первый номер... Почему у меня четвертый? - спрашивает Иваизуми, скорее, из того же любопытства, и ложится рядом. Раз тот так все продумал, наверное, это тоже должно что-то значить. Оикава вдруг улыбается, пожимает, как легкомысленный придурок, плечами, разом разрушив образ гения и говорит: - Потому что мне нравится это число. Иваизуми смотрит на него, потом беззвучно выдыхает: - Оикава, дурак. Ведь у каждого своя роль на площадке. - Да, да, - сонно бормочет тот, прикрывая веки, - Я все знаю... - Готов поспорить, что нет, глупый Оикава, - говорит Иваизуми, пока еще не настолько уставший и вспоминающий тот секрет, который прошептал над блюдцем. Наверное, Оикава и не слышит его уже. Приоткрыв рот, он уже сопел, лежа в одеялах. Иваизуми поворачивается спиной, накрываясь одеялом. Он прикрывает веки и чувствует, как тело в тепле само по себе наполняется усталостью. Перед тем, как заснуть, словно проникнув в его мозг, подслушав или угадав мысли, до него доносится едва слышное: - И ты тоже, Ива-чан. Ты тоже. *** Они просто носили эти кольца с собой. Казалось, что ничего действительно не изменилось. Разве что они стали больше времени проводить на чердаке. Но всего времени в мире не хватало, чтобы что-то закончить. Летние каникулы подходили к концу: оставался всего месяц. Но они знали, как теперь быстро пролетит это время. Как-то раз они с мальчишками собрались в поход. Пришлось соврать родителям, что они пошли на одну из соседских площадок, потому что в горы их бы никто не отпустил. Вооружившись рюкзаками, Оикава, Иваизуми и другие ребята, шагали навстречу очередным приключениям. С идеей вызвался Ватари, но вскоре эту идею подхватил и сам Оикава, уже прокладывающий приблизительный маршрут, куда им следовало отправиться. - Ты ведь там еще никогда не был, - произнес Иваизуми, наблюдающий за тем, как он на ходу отмечал на карте какие-то крестики и штриховкой соединял их. - Это не помешает мне составить план! У меня есть карта — большего мне и не надо. - Ты ведь и компасом пользоваться не умеешь, дурак. - Зато ты умеешь. - Ты хотя бы север с югом сможешь найти?.. - У меня на это есть ты, Ива-чан! Иваизуми пожал плечами. Ему, видимо, и правда нельзя будет отходить от Оикавы. Там, в горах, они стали рассказывать друг другу страшные истории. Несмотря на дневное время суток, ребята все равно настроились на атмосферу, даже разожгли костер. Перекусывая вкусными бутербродами, Матсукава первым начал свой рассказ. Он говорил о каком-то болотном чудище, и первая его история показалась другим скорее забавной, чем пугающей. Потом говорил Ханамаки, который стал говорить про какой-то дом и привидениями. Типичная страшилка, где души умерших никак не могут оставить место своей смерти в покое, а вместе с ним и души живых, которые по случайности или нет оказываются там. Все уже слышали где-то нечто подобное. Если бы Ханамаки не добавил, что этот дом находится где-то здесь, разваленный и старый, то, наверное, никого бы и эта история не впечатлила. А потом была очередь Киндаичи. Его рассказ отличался от других страшилок. Он рассказывал, как сам бывал в этом лесу еще в детстве с родственниками. Тогда, в конце лета они собирали здесь листья, чтобы вложить в сестринский гербарий. Дошли едва ли не до противоположного склона, разбежались, кто куда. Сам он отошел далеко, даже не заметив этого. Крикнув, ему никто не ответил, а он сам, бегая, никого не мог найти. Он немного перепугался, ведь тогда ему было лет шесть, стал бегать по лесу, пока не услышал крики. Побежав на них, он начал замечать какое-то движение, словно что-то шло за ним. Всего пару раз. А потом он, наконец, увидел, что кричала его сестра. Когда он к ней подбежал, то она плакала. Он спросил, что случилось, но она не могла вымолвить и слова. Сказала только, что нужно скорее найти родителей и убегать, что она не хочет тут больше оставаться. Она стала звать на помощь, кричать. И он тоже. Отойди немного, он пошел туда, где были сломаны ветки в сухих кустах. Когда он уже перебрался, то услышал, как сестра зовет его и говорит не идти туда. А сам он увидел серый, бежеватый мех, белые пятна на нем. Листья закрывали приоткрытую мордочку, но он увидел их — широко открытые глаза олененка, смотрящие в никуда. А потом увидел его тонкие копытца: переломанные под невообразимыми углами. Листья, лежавшие вокруг него и только начинавшие желтеть, пропитались бурым. Потом он, не помня себя, тоже убежал за сестрой. Родители все же потом услышали их крики. Выслушав этот рассказ, все замолчали. - Это правда? - недоверчиво поинтересовался Матсукава. - Была бы тут моя сестра, она бы подтвердила, - обиженно произнес Киндаичи. - Ну дела.. - Матсукава понурил голову и стал смотреть на огонь. - Может, животное какое? Волк там, не знаю, - предположил Ватари. - Какой волк?! Волки ноги не ломают! А если и ловят добычу, то для того, чтобы съесть. - Да и вообще, откуда тут волкам взяться? Тогда бы людям не разрешали сюда заходить. - Ну и что это тогда было? Повисло молчание. Догадки были самые страшные, но они никак не хотели обретать конкретной формы. Никто даже не знал, чего бояться; это, пожалуй, насторожило всех больше всего. - Отлично, Киндаичи, - произнес Оикава, - Я тебе верю. Все подняли на него свои взгляды. Тоору, на удивление, улыбался. Иваизуми вздохнул: сейчас, наверное, еще предложит поискать этого неведомого монстра. Или он только подыгрывает, на самом деле считая их всех дураками, а потом еще и запугает больше всех, нагнетая атмосферу. Кто его знает. - Знаете, есть ведь много легенд про духов, оберегающих лес. Духи похожи на богов, а им нужно приносить что-нибудь в жертву. Так что если... - Оикава затих, щурясь и оглядывая ребят. Отлично. Иваизуми буквально кожей чувствовал, как тот мысленно произносит 'нужный эффект достигнут', и потирая ладони, продолжает сочинять несуразную околесицу, которую другие будут с готовностью проглотить. Мягкое, горькое, сладкое, вкусное, опасное, страшное — люди, кажется, готовы были проглотить все, сказанное Оикавой, стоило ему только приковать к себе внимание. Это делать он, впрочем, как раз умел. Он продолжил: - Что, если люди, знавшие, что тут обитает этот дух, принесли ему в жертву того олененка? Все задумались. Вывернутые конечности — человек вполне был на это способен. Но кто в здравом уме пойдет на то, чтобы так издеваться над несчастным животным? Тут у всех стала зарождаться, словно заброшенная в голову семечка, мысль о том, что гулять в этом лесу какой-нибудь ненормальный может точно. - Вы что, ему верите? - устало произнес Иваизуми, чувствуя себя единственным здравомыслящим человеком в этой компании. Конечно, стойкость по отношению к провокациям Оикавы он считал весьма важным своим качеством, однако, наверное, он всегда будто бы оказывался в меньшинстве. Словно старик среди гурьбы детей. - Да, не верьте мне... Пока до вас не добрался кто-нибудь! - тут Оикава выскочил вперед и вцепился в предплечье Киндаичи. Тот вздрогнул, а Тоору отскочил от него и начал убегать, крикнув: - Кого схватили, того и утащит лесной дух! Другие ребята тут же начали отбегать от него, Киндаичи перепугано огляделся. Он побежал за кем-то, кто был к нему ближе всего. Иваизуми поднялся со своего места. Вот так, в одну минуту, его покинули все, отправившись бегать по лесу, пытаясь схватить друг друга. Он встал и пожалел, что согласился отправиться сюда. Нет, не столько беспокоило Хаджиме то, что, казалось, теперь о нем все позабыли. Он даже мог понять, почему все, несмотря на весьма глупую затею, разбежались. Вряд ли кто-то поверит в то, что схваченный будет утащен. Бедного Киндаичи больше испугал громкий голос, который мог привлечь то выдуманное или не выдуманное нечто из детства. Его детскую страшную тайну, собственную историю, от которой он в страхе убегал тогда. Чувство дежавю, вот что испугало Киндаичи. И Оикава мастерски этим воспользовался, словно знал каждую из слабостей, которые были у его товарищей. Интересно, когда Тоору вырастет, он и правда станет мастерским манипулятором? Учитывая то, каких высот он добился сейчас, вполне возможно. Было непонятно только одно: зачем вообще Киндаичи согласился возвратиться в этот чертов лес?.. Но сейчас Хаджиме стало важнее найти Оикаву. Как бы уверенно тот не убежал в лес самый первый, чтобы никто не успел его догнать, это было весьма опрометчиво. Он с легкостью теперь мог потеряться. Иваизуми потушил небольшой костер, забросил рюкзак на спину и отправился в ту сторону, куда пошел Тоору. Оикава через пять минут бега сбавил скорость и перешел на шаг. Он убежал уже достаточно далеко и не слышал ни единой души вокруг. Если кто-нибудь из ребят и окажется рядом, он их обязательно услышит. Ему нравилось в лесу. Сейчас он ходил там один, совершенно забыв, кажется, обо всем. Сейчас он придумает о нем все, что угодно. Тоору первое время рассматривал лес с интересом, все-таки, это было новое, совершенно неизведанное место. Но пейзаж, в целом, был одинаковый, как бы он не менял свой маршрут. Эту затею Оикава планировал с самого начала. Вернее, с того момента, когда Ватари предложил идею отправиться в поход. Именно тогда Оикава, достав по пути карту, уже отмечал свой маршрут, а потому четко знал, куда направляется. Он чувствовал, словно одурачил всех. Однако, после двадцати минут бесцельной ходьбы, он заметил, что его маршрут заканчивался: оставалось сделать петлю, чтобы вернуться обратно к тому месту, где они развели костер. Он подумал, что, наверное, так и сделает, и, не найдя в лесу ничего примечательного, кроме двух шишек, которые нужно будет сложить в коллекцию, стал идти по пунктиру. Достав карту и встав рядом с ручьем, он решил свериться. Ткнув пальцем в то место, где он, по идее, должен был сейчас находиться, никакого ручья, а, тем более, воды, не было. С ужасом Оикава заметил то, что никаких ручьев на карте не было вообще. Он стал крутить ее в руках. Перевернув карту, он увидел, что это была карта малой горы, а не той, большей, на которой находились они. Оикава Тоору был прекрасным стратегом, но не тактиком. Кроме того, он так и не смог выучить стороны света. Стало очевидно: без своего компаса, без своего брата, без своего номера 4 все его задумки и идеи были бесполезны. Иваизуми начинал терять терпение от злости. Он правда многое мог простить Оикаве, мог терпеть его, но когда тот заставлял пугаться за него, Хаджиме начинало сводить челюсть. Ему хотелось найти Оикаву, хорошенько ударить и высказать все, что он о нем думает. Многие считали его юным гением. Но какой, черт возьми, гений, полезет в самую чащу леса, притом один, совершенно не умея при этом ориентироваться в пространстве? Иваизуми прибавил шагу, перешел на бег. Начал кричать его имя. Он слышал голоса мальчишек — Ватари, Матсукавы. Им уже, кажется, даже начало становиться весело. Почему всем всегда было весело от этих задумок, а одному Иваизуми приходилось расхлебывать те последствия, которые возникали после каждой такой бездумной задумки? Почему Оикава хотя бы не удосужился взять его с собой? На что именно Иваизуми злился больше, он понять не мог. У него было дурное предчувствие. Вот уже солнце не светило так ярко, небо начинало становиться оранжевым. Вдруг Иваизуми увидел, как впереди разлетается с деревьев стая птиц, что-то с той стороны зашуршало, зашелестело и он побежал к тем деревьям. Оттуда, едва ли не жмурясь, на него выбежал Оикава, лохматый куда больше, чем обычно, с стеблями травы на заляпанной какой-то грязью футболке. Он не заметил Хаджиме и едва не налетел на него. Чтобы этого не случилось, Иваизуми позвал его, и Оикава тотчас открыл глаза. Он удивленно, оторопело уставился на Хаджиме, и, быстро дыша, схватил того за руку. Они побежали по тропинке. Оикава бежал впереди как можно быстрее, сильнее сжимая запястье. Так, словно убегал от кого-то. Когда они пробежали достаточно долго, Иваизуми почувствовал, что не способен больше бежать на перевес с рюкзаком и остановился, потянув Тоору на себя. Он встал куда-то за дерево и тоже пытался отдышаться. - От кого мы убегали? - спросил Хаджиме. - Не знаю, там... - начал было Оикава, но замолчал. - Ну?! - нетерпеливо, раздраженно повторил Иваизуми. - Я.. Не знаю, - Оикава подошел к дереву и, прислонившись, стал опускаться вниз. - Ты представляешь, что натворил? Что будет, если кто-то потеряется в этом лесу? Что, если бы... - Иваизуми замолчал. Он поглядел на лицо Тоору. Тот выглядел донельзя перепуганным и будто не слышал его. - Оикава, что случилось? - Хаджиме присел к нему и встряхнул за плечи, чтобы тот посмотрел на него. - Я видел того духа, - произнес Оикава медленно, а потом, с еще большим страхом, словно вот-вот готов заплакать, добавил, - Кажется, он меня тоже. Иваизуми медленно вдохнул, потом выдохнул. Зачем было врать? Сейчас? - Их не существует, брось, - сказал он как можно спокойнее, - Ты меня злишь. - Но это правда. - Какого черта ты от меня убегаешь? - не выдержал Иваизуми. Он настолько перепугался за этого идиота, что уже не мог ничего поделать с этим, несмотря на то, что тот и правда едва ли не начинал плакать. - Зачем называть меня братом, говорить, что нас что-то связывает, если ты даже своей башкой думать не умеешь? Для чего? Иваизуми вытащил кольцо из-под своей майки и сейчас крепко держал его, готовый сорвать с шеи ту нить, на которой оно было завязано. Оикава молчал, словно язык проглотил. Увидев его сейчас, жмущегося к стволу дерева, словно к стенке, никто бы, наверное, и подумать не смог, что этот улыбающийся и манипулирующий всеми дурак порой не может произнести в ответ ни слова. Всегда он находился с ответом, показывал язык, врал, хныкал, жаловался или скулил, придумывал нечто, на что велись остальные, но сейчас, глядя на Иваизуми снизу вверх он словно не мог ничего придумать: ни отшутиться, ни заплакать, чтобы его пожалели. Он мог предложить другим все, чего они хотели, но не мог ничего предложить Хаджиме, возвышающемуся над ним. Это было неприятно. И непонятно, кому из них. Но Иваизуми почувствовал это, поэтому решил больше так на него не напирать. Он не снял кольцо, но стал медленно отходить и отворачиваться. - Я услышал... - вдруг раздался сзади тихий голос Оикавы. Иваизуми подумал, что если он начнет говорить что-то про этого духа, то он точно не выдержит. 'Только не это', - взмолился он. Но Тоору сказал: - Что ты уезжаешь. Я шел к тебе, но остановился в дверях. Услышал разговор твоих родителей: они планировали переезд. - Я об этом ничего не знаю, - произнес Иваизуми, поворачиваясь. Он и правда ничего подобного от своих родителей не слышал, - Они бы мне сказали. - Я слышал это, - настойчиво повторил Оикава, - Я не вру. Они хотели переехать в другой район. Обсуждали школы, которые там есть. Где тебе будет лучше. Оба они замолчали. Хаджиме был уверен, что если бы они планировали нечто настолько масштабное, то точно сказали ему. Он бы явно узнал, часто слыша какие-то их разговоры через стены. Он бы услышал звонок от риэлтора, увидел заметку в газете, вытащенные чемоданы. Врал ли Оикава, таким образом пытаясь перевести тему? - Ты мне не веришь? - спросил Оикава как-то бесконечно грустно. - Ну, - задумался Иваизуми, - Это бы многое объяснило. Но если бы это было правдой, то это и правда бы многое объяснило. Если бы это было правдой, то вся мозаика, которая, казалось, готова была рухнуть, с одной этой деталью становилась законченной, правильной, притягательной и остужающей гнев. Он посмотрел на лицо Оикавы, которое было уже не таким запуганным. Неужели он и правда начал разбирать чердак скорее, только чтобы они посидели там подольше? Предложил ритуал, чтобы обменяться кольцами, словно хотел, чтобы Иваизуми и тогда о нем не забывал? - Почему ты мне не сказал? - спросил он. - А что бы ты сделал? Может, твои родители тоже не хотят, чтобы ты грустил или злился, а просто наслаждался своим последним летом здесь. - Поговорил бы с ними, - предложил Иваизуми, и, подойдя к Оикаве, протянул руку, помогая встать, - А то ты больно быстро сдался и смирился со всем. - Ну нет, - возразил Тоору и, вставая, вдруг положил голову ему на плечо, обхватив руками спину, - Я не сдавался. Они постояли так немного, пока не услышали голоса, доносившиеся издалека. Их звала вся команда. Иваизуми больше никогда по-настоящему на Оикаву не злился.