Вечер откровений

В 12 ночи где-то там, Разрезав тортик пополам, Герр Гитлер в комнате сидел, В надежде отдохнуть от дел, Хотел устроить беспредел. Он думал, с кем бы затусить. Решил он Хайни позвонить, Но вдруг услышал он отказ, Ведь Генрих с Гейдрихом в тот раз (О, Гиммлер, что за пи***ас) Затем он Гесса звать велел, Но тот, зараза, улетел. Остался Геринг, но беда - Он жирный, просто в никуда! (Иначе б Герман тортик съел, А Фюрер тортик сам хотел) Расстроился Адольф совсем, Ведь плохо, если не любим никем, Ведь грустно, если одинок, И не с кем съесть торта кусок... В печали фюрер сел к окну, И стал смотреть он на луну, Светившую безжизненно-белесым светом На корочку родного партбилета. "Ах, Йозеф, знал бы ты, мой ангел черноокий, Какой без тебя вечер одинокий! Догадываешься ли ты о том, Уединяясь с дневником? А коли так, Я обменял бы весь Рейхстаг Лишь за возможность видеться с тобою, Любуясь полную луною. И кушать тортик..." И вдруг Адольф услышал голос адъютанта - "к вам рейхсминистр пропаганды!" - Он громко объявил. Полуночи хрустальной тишину он вдребезги разбил. С надеждой фюрер обернулся, Ушам не веря, содрогнулся И, обернувшись, увидал, Как Йозеф перед ним стоял. И черных глаз глубокий взгляд Очарованьем был объят. И в лунном свете силуэт - Его прекрасней в мире нет! "Навеки я в плену его очарованья, И сладкий яд проник в мое сознанье." - Не ожидал увидеть вас Сегодня в этот поздний час. - Сказал он вслух, а про себя: "О, Йозеф, я люблю тебя!" Сам дьявол ли на крыльях ночи Тебя принес ко мне, а впрочем, Это ерунда, неважно, как попал сюда, О ты, мой крошка-ангелочек!" Но вот, в приветствии формальном, Вдруг Геббельс руку вверх поднял "Хайль Гитлер!" - тихо он сказал Так скромно и слегка печально. - Ах, Йозеф, что ты, прекрати! К чему все эти жесты деловые Бесчувственные и сухие?! Ведь мы же здесь одни. Ах, Йозеф, руку опусти! - Прошу прощения... Мой фюрер, я всю ночь не спал, Я думал: вот же он, настал - Наш миг триумфа, - слаще нет! Покинул я свой кабинет И к вам спешил, чтоб в этот миг Подальше быть от скучных книг. Мой фюрер, как же я без вас Могу встречать победный час? К тому же, мне так одиноко - Меня обидели жестоко! Все: Магда, Лида, Лени... О, мои нервы! Испортили они все, стервы! О, боже, как же я устал! Мой фюрер, я всю ночь не спал! - Ах, милый Йозеф, у меня Сейчас такая же фигня. Сейчас я так же одинок, Как мой потерянный носок. Ни в чем не нахожу я толк, Лишь вою на луну как волк. Майн Год, ведь я безмерно рад, Что ты ко мне пришел, камрад! Ведь кушать тортик без тебя - Что без искры разжечь огня. Прости за глупые сравненья - Все результат ночного бденья, Все потому что чувств кипенье В моей душе доходит до предела, Что аж мурашки бегают по телу, При виде взгляда твоего. Любовь - и больше ничего! О, боже, я все это вслух сказал?! Меня как демон обуздал! Я был как будто бы в бреду, И мне гореть теперь в аду! Неужто чувство то, которым Моё горит всецело существо Не значит вовсе ничего, А все слова мои ты счел полнейшим вздором? Что я наделал?! Не-ет! Последствий тяжесть осознав, Он бросился к окну стремглав. Лицо руками он закрыл, - "О, боже, что я натворил!?" Тут Йозеф к Ади подбежал И за руку его он взял. Взгляд его искренний и ясный Был будто свастика прекрасный. Он улыбнулся так несмело, И в лунном свете заблестела Слеза, как маленький осколок бриллианта. О, милый рейхсминистр пропаганды! - Адольф, я помню этот вечер, Мгновенье нашей первой встречи, И этот взгляд глаз голубых, Запомнил я навеки их! Когда предстал ты предо мной, Стал думать о тебе с тоскою! Тогда я, покорясь судьбе, Стал жить лишь мыслью о тебе! И сколько бы в душе я не пытался То чувство подавить, Сияние глаз твоих забыть, Навеки образ в сердце твой остался! Стеною между нами стали Твои идеи. И я с тех пор в печали!.. Ведь жизни нет мечте заветной, Моя любовь была запретной! Майн Год, как я страдал, Когда вечернюю порою Я для народа речь писал, И об одном тогда мечтал - Лишь быть замеченным тобою! Танталовы страданья! Ведь я тогда и не мечтал О слове твоего признанья, Лишь неземного обаяния Безмолвной жертвой пал. Так близок ты бывал И так недосягаем! Лишь потому ночами я не спал - В огне любви я заживо сгорал, Коварной совестью терзаем! И вот, настал тот час, Когда нет сил уже терпеть мученья эти! И я решился: уж сейчас, Иль никогда. Устал держать любовь свою в секрете! И я решился: будь что будет. Уж лучше расскажу, что чувствую к тебе, И пусть слова мои меня же и погубят, И пусть сурово за любовь мою меня осудят, Но знаю: лучше гордо пасть в борьбе! Да, лучше я сейчас в мгновение сгорю в огне, Чем буду тлеть всю жизнь как уголек, Все мучаясь от безысходности ужасной, Пока, в конце концов, и вовсе не погасну, Тепло моей души растратив понапрасну. А ты, как прежде, будешь холоден и так далек... Нахлынули на Йозефа воспоминанья О том, как тяжки прежде были все его страданья. Он взгляд отвел и залился слезами, Закрыв прекрасное свое лицо руками. - Ах, Йозеф, посмотри же на меня! Ведь я В любви своей к тебе признался - В том, чего так долго я стеснялся! О, Йозеф, милый, что с тобой? - Тут Ади вытер со щеки его слезу рукой. От неожиданности Геббельс содрогнулся И от печальных мыслей будто вдруг очнулся. И снова на Адольфа он взглянул тем самым взглядом Своих бездонных черных глаз: - Теперь никто и никогда с тобою не разлучит нас! Клянусь, теперь всегда я буду рядом! - Вдруг прошептал он страстно, И, не устояв перед соблазном, К Адольфу бросился на шею, И, от волнения бледнея, К нему прильнул еще сильнее. И в пальцах тонких свой значок партийный трепетно сжимая, Бессвязно что-то он шептал О том, как только что он счастлив стал, А Ади крошку-Йозефа так нежно обнимая И от волнения задыхаясь, Ему прерывисто он отвечал: - Мой милый Йозеф, то сиянье твоих бездонных жгучих глаз Прекрасней пропаганды на плакатах, Прекрасней вермахта солдатов, Прекрасней опер Вагнера всех вместе взятых!.. Довольно же пустых и глупых фраз! И вдруг две тени на полу, Трепещущие в лунном свете, Внезапно вновь слились в одну, Но лишь бесстрастная Селена - единственный тому свидетель... Что было дальше - я оставлю в тайне. Лишь можно вместе с Гамлетом произнести: "Дальнейшее - молчанье!" Одно скажу лишь в замечанье, Чтоб каплю ясности внести: Что в первый раз на совещанье Герр Геббельс прибыл с опозданьем, Лохматый, сонный, молчаливый, Но почему-то дьявольски счастливый...