Кто ходит в гости по утрам...

В наши дни многие могут похвастаться тем, что бывали в настоящем дворце или замке. С развитием туризма это стало чем-то обыденным, не стоящим особого упоминания. Разве что, вернувшись из отпуска, люди делятся впечатлениями о многочисленных замках долины Луары, всех этих Шамборах, Блуа, Шеверни, о стремящемся к небу сказочном Нойшванштайне, приземистых шотландском Сталкере и валлийском Чирке… Люди теперь, лишь заплатив за билет, гуляют по тронным залам, личным покоям императоров и королей, спускаются в темницы и винные погреба, поднимаются на крепостные стены и в башни. А ведь каких-нибудь лет сто-сто пятьдесят назад это было немыслимо. Крестьяне работали на полях, рабочие — на заводах, и только небольшая прослойка высшего класса имела доступ ко всем этим чудесам архитектуры. Вот он, прогресс, на наглядном примере. Впрочем, самим дворцам и замкам подобные изменения вовсе не пошли на пользу. Они перестали быть чьими-то домами, превратившись в холодные обезличенные музеи. Ведь здания, не важно, простая ли это деревенская изба или же Зимний дворец в Петербурге, очень остро реагируют, когда в них прекращают жить. Особенно хорошо это видно в Сумраке. Поэтому мы, Иные, не слишком-то любим музеи. Тем из нас, кто родился уже в двадцатом веке, грустно смотреть на их истинный облик: покосившиеся стены, зияющие провалы окон и крыш. Да, конечно, в Сумраке так выглядят отнюдь не все музеи, в основном — некрупные, те, у которых нет своих Хранителей-Иных. Лувр, например, или тот же Эрмитаж, и в Сумраке остаются столь же великолепны. Старшие же Иные, те, чей возраст насчитывает хотя бы век-полтора, музеи старательно избегают. Наверное, им, еще недавно жившим во дворцах, усадьбах и замках, особенно печально смотреть на то, как изменяются их дома. А может, причина и в чем-то другом…как-то прежде я этим вопросом не слишком интересовался. Но сейчас я как никогда хорошо понимал, сколь велика разница между замком-музеем и его жилым собратом, пусть даже хозяин и появляется в нем нечасто. Я стоял во дворе, окруженном со всех сторон массивными серыми стенами. Земля здесь была выложена сглаженной временем и сотнями ног брусчаткой, подогнанной камешек к камню так плотно, что в щели не пробивалось ни единой травинки. У входа в сам замок, по обе стороны от массивной двери, словно стражи, в кадках стояли две стройные пихты. Это было единственное зеленое пятно в царстве камней и кое-где видимого железа. Наверное, картина должна была бы показаться мрачной, да любой человек, пожалуй, так бы этот замок и воспринял, но я смотрел на него одновременно и обычным взглядом, и через Сумрак. На первом слое, там, где все теряет цвета и кажется куда более унылым, чем наяву, замок преображался. Он все еще оставался серым, но оттенок был совершенно другим. Более теплым, более уютным. Брусчатка камней под ногами в Сумраке выглядела ровным полом, причем почему-то не каменным, а деревянным. На окнах отсутствовали решетки, а вместо них стены оплетали декоративные лианы. Синего мха здесь не было и в помине. Ну да неудивительно, учитывая, кто именно являлся хозяином замка. — Нравится? — раздался у меня за спиной голос этого самого хозяина. — Да. Впечатляет. — Я запрокинул голову, чтобы посмотреть на вздымавшуюся к небу башню. Причем в Сумраке было видно, что она на несколько этажей выше, чем казалось. Знакомый прием…так вот откуда взялась идея невидимых этажей в здании Дневного Дозора Москвы! Или, наоборот, здесь они появились позже?.. — Хочешь осмотреть его изнутри? — Конечно. Завулон, а именно ему принадлежал замок, сделал пригласительный жест рукой, одновременно легким магическим пассом открывая входную дверь. Тяжелые, наверняка по несколько тонн, кованые створки сдвинулись без малейшего скрипа. Хорошо быть Иным! Людям для поддержания столь же идеального состояния замка понадобился бы не один десяток слуг и целая уйма денег. Мы вошли внутрь и после короткого коридора (сквозь Сумрак было видно, что все три или четыре метра его длины — это реальная толщина наружных стен) оказались в большом зале без окон. Его украшали многочисленные гобелены, от которых не отказались бы ведущие музеи мира, стоящие по углам доспехи и охотничьи трофеи. За огромным массивным столом наверняка когда-то сидел барон-феодал со своими верными воинами. Был ли это сам Завулон?.. Навряд ли. Я никогда его не спрашивал о том, где он жил и что делал в средневековье, но жизнь землевладельца не в его характере, как и служба при королевском дворе. Нет, наверное, этот замок он приобрел позже. Или… — Я сам его построил, еще в тринадцатом веке, — словно бы прочитав мои мысли, что, конечно же, было невозможно, учитывая все наложенные на меня Гесером, Светланой и Надей ментальные щиты, сказал Завулон. Потом, чуть подумав, добавил: — Но практически никогда здесь не жил. — Почему? Завулон пожал плечами, не посчитав нужным что-либо объяснять. Усмехнулся и тоном заправского экскурсовода произнес: — Обрати внимание, такое устройство замка весьма характерно для тринадцатого века. Доминантная башня, толстые стены… феодалы тогда стремились укрепить собственную власть и всячески противопоставляли себя королю. На первом этаже находились склады с запасами оружия и провианта на случай осады, на втором этаже жили хозяева замка, на третьем — слуги и воины. Терраса на крыше тогда использовалась для дозорных… Идем наверх, оттуда открывается потрясающий вид. Лестница была узкой, крутой и деревянной, наверняка спроектированной так, опять же, на случай осады. Хотя какой осады?! Кого мог бояться Высший Темный Иной?! — Ты правда боялся, что на твой замок могут напасть?! — Конечно. Хотя нет, не боялся, я искренне и с нетерпением этого ждал. Времена тогда, сам знаешь, были неспокойные, а среди баронов и феодалов рождалось немало Иных. Веке в тринадцатом, да и вообще до появления Договора, мы со Светлыми от души воевали. Бывали и взятия крепостей. — Ого. Хотя да, чему я удивляюсь. Логично. И как, выдержал этот замок осаду? — К сожалению, нет. На меня почему-то так никто и не решился напасть. — Действительно, почему бы это, — фыркнул я. — Напрасно смеешься. В те времена было много Иных, и Темных, и Светлых, кто вполне мог бы… рискнуть. — Ну, рискнуть и сейчас многие могут. Толку-то. — Эээ, не скажи. Сейчас мы все связаны Договором. И ни я, ни Гесер, ни кто-либо еще из Высших Иных всерьез воевать не станет. А все прочие дурачки не считаются. — Скучаешь по былым временам? — Ты знаешь, пожалуй, нет. Меня все устраивает. Да и некоторые Светлые не дают мне скучать, — он обнял меня за талию и притиснул к себе. Я повел плечами, высвобождаясь. Хотя мне было и приятно его внимание, я все еще не привык к тому, что он пользуется любой возможностью, чтобы меня потрогать. Нет, я не был ханжой, но любые заигрывания вне спальни меня смущали. Наши весьма странные отношения с Завулоном длились уже около месяца, а я все еще не был уверен, что правильно поступил, когда согласился попробовать стать с ним любовниками. Света, Ольга… да все наши, Дозорные, пытались меня отговорить. Илья даже заподозрил приворотные чары. И только Надя, Кеша да Гесер спокойно отреагировали на мой выбор. Вообще-то, детям о том, что связался с Завулоном, я говорить не собирался. Но разве можно что-то скрыть от Абсолютной Волшебницы, к тому же плотно общающейся с Пророком? Она сама затронула эту тему, когда я однажды вечером ужинал у Светы в гостях. За столом нас тогда было пятеро: Надя, Кеша, сама Света, ее новый муж — тоже Высший Светлый, француз по происхождению — и я. Надя, невинно улыбаясь, поинтересовалась, почему я пришел без «дяди Завулона», и можно ли ей приходить в офис Дневного Дозора в гости, раз уж его Глава теперь член семьи. Я растерялся, не зная, что ей сказать, как объяснить, что хотя мы с Завулоном и любовники, но я вовсе не считаю его «членом семьи». Положение, к счастью, спасла Света. Она объяснила Наде, что не следует лезть в отношения пары, и что папа сам все расскажет, когда посчитает нужным. Кеша тогда, кстати, чему-то молча кивнул. Как бы то ни было, с Завулоном мне на удивление хорошо. Он, как мы и договорились в самом начале, не смешивает личные отношения с рабочими, не пытается что-либо у меня выведать или помешать выполнять служебные обязанности. Мне с ним спокойно. Не так, как было со Светой, когда мы на протяжении нескольких лет жили «по-товарищески» и сами не заметили, как из любящих людей стали просто хорошими друзьями. Нет, рядом с Завулоном все было иначе. В наших отношениях присутствовали и нерв, и волнение, и неожиданно бурные страсти, но при этом он ощущался надежной скалой. Ему хотелось доверять, и мне, чтобы окончательно не растаять, приходилось напоминать самому себе, что Завулон — Темный, а Темным, как известно, верить нельзя. Получалось не слишком хорошо, и я лишь надеялся, что Завулон не понимает, какую власть получил надо мной. И что если он все же задумает что-то плохое, Надя с Кешей узнают об этом вовремя, и меня предупредят. — Сюда, — Завулон как будто бы не обратил внимания на мою попытку высвободиться из его рук, направил в сторону низкой и неприметной дверцы. Мы вышли на крышу замка, и у меня перехватило дух от открывшегося величественного вида. Насколько хватало глаз, вокруг раскинулись виноградники, разноцветно-клетчатые поля, редкие фруктовые рощицы… Замок стоял на самом высоком холме, но чуть в отдалении зелеными волнами поднимались из земли холмы поменьше. Справа извилистой лентой протекала река, ее воды поблескивали на ярком солнце. Возле нее виднелась деревушка, отсюда казавшаяся почти игрушечной, нарядно-праздничной, с яркими черепичными крышами. По краю террасы тянулась белая балюстрада, кое-где были расставлены наполненные землей кадки, фигурные решетки для плюща с местами сохранившимися засохшими плетьми. На полу валялись мелкие камешки, кусочки глины, еще какой-то не очень понятный мусор. При этом, что удивительно, терраса не выглядела мрачно или тоскливо. Напротив, в этом запустении было странное очарование. Не удержавшись, я посмотрел на нее через Сумрак, и обнаружил на первом слое подтверждение собственным мыслям. Здесь сад вовсе не выглядел заброшенным. Террасу пересекали выложенные ровной плиткой дорожки, вдоль них в кадках и вазонах росли цветы и деревца. И хотя краски были приглушены, сад выглядел великолепно. Каким же красивым он должен был быть наяву… — Сад нравится? Его тут разбила одна из моих учениц. Скрывалась в замке от Инквизиции пару столетий, потом ушла. А память о саде осталась. — Наверное, он был очень красивым. — Пожалуй. Я не большой ценитель растений. Мне всегда больше нравился открывающийся отсюда пейзаж. — Да. Он прекрасен. Я подошел к балюстраде и посмотрел вниз. Под высокими стенами темнел крепостной ров, глубокий и ровный, нетронутый временем. Мост через него был поднят, будто замок все еще в любой момент ожидал осады, словно не знал, что на дворе уже не тринадцатый век, а двадцать первый. Сзади ко мне подошел Завулон, снова обнял, но на этот раз я не стал отстраняться, наоборот, спиной прижался к его груди. Не знаю, сколько мы так стояли. Может, десять минут, а может, и все полчаса. В лицо дул несильный, приятный ветер, над головой гомонили птицы, и небо казалось близким, как никогда. — Пойдем, я тебе еще кое-что покажу, — сказал, наконец, Завулон, и наша экскурсия продолжилась. Спускаясь с террасы все по той же крутой и узкой лестнице, я думал, как мало все же знаю об окружающих Иных. Еще сегодня утром я и не подозревал, что у Завулона есть собственный замок. Это обнаружилось совершенно случайно, когда я вскользь обмолвился о своем желании в свободное время поехать в Эдинбург на экскурсию. Я ведь, хотя и был там довольно долго, толком ничего не видел. Ни королевского замка, Венца Всего, ни окружающих многочисленных крепостей. Надо было видеть реакцию Завулона! Его искреннее возмущение при слове «музей» выглядело даже смешно. Нет, я, конечно, не стал открыто потешаться над Древним магом, но про себя повеселился от души. И едва не пропустил тот момент, когда Завулон, нахохлившись, предложил мне сходить на экскурсию в его собственный замок. Поначалу я даже не понял, что он имеет в виду. Почему-то прежде я никогда не думал, что Завулон, Гесер — да любой из старых Иных — могут владеть столь ценной недвижимостью. А ведь они жили во времена, когда замки были чем-то столь же естественным, как сейчас — крупные офисные здания и небоскребы. И вот я здесь, в древнем замке, в сопровождении еще более древнего Иного, хожу по помещениям, которые выглядят точно так же, как и пять, и восемь веков назад. Непередаваемое ощущение! — А это моя оружейная, — с неподдельной гордостью сказал Завулон, когда мы оказались перед очередной дверью. — Ты же говорил, что арсенал на первом этаже. — Арсенал — на первом, а оружейная — здесь. — А в чем разница? — Сейчас увидишь. Он открыл дверь, и мы оказались… думаю, Завулон бы оскорбился, если бы я сказал «в музее», но именно так комната и выглядела. Стены, пол и даже потолок здесь были обшиты янтарного цвета деревянными панелями, по всему периметру стояли застекленные витрины: одни — в человеческий рост, другие — всего лишь по пояс. По центру комнаты обнаружилась банкетка, совсем как те, что можно встретить в залах любой крупной картинной галереи. А в витринах… в витринах располагалось холодное оружие. Нет, пожалуй, Оружие — исключительно с большой буквы. Здесь были и европейские, и азиатские клинки, короткие, длинные, изогнутые и прямые. Мечи и кинжалы, рапиры и ятаганы, кортики, что-то метательное, палаши… Для половины из представленных тут экземпляров я не знал названия, про часть — только догадывался, что это, основываясь на американских фильмах Причем лишь в одной, самой дальней витрине оружие было богато украшенное, парадное и наградное. Все остальное же явно некогда было боевым и, наверняка, отведало немало крови… Даже сейчас, за стеклом, повешенное на стенды или же уложенное на бархатные подушечки, оно выглядело хищно, опасно и завораживающе-красиво. Все-таки, у мальчиков любовь к холодному оружию в крови. Я подошел вплотную к ближайшей витрине и замер, восторженно рассматривая лежащие в ней кинжалы. По большей части все они были в ножнах — богато украшенных или скромных, потертых или кажущихся совсем новыми, — но некоторые лежали обнаженными. Все лезвия были ухоженными, остро наточенными, поблескивающими в холодных лучах электрической подсветки. Кстати, насколько я заметил, электричество в замке было лишь в этой комнате — в остальных помещениях горели факелы или свечи. Интересно, а магические артефакты среди этих красавцев есть?.. Я взглянул через сумрак, и испытал короткое, но острое разочарование: оружие было совершенно обычным. Если, конечно, так можно назвать подобные произведения кузнечного искусства. — Думал, я храню здесь артефакты? — насмешка в голосе Завулона прозвучала довольно обидно. — Ну мало ли… — я демонстративно пожал плечами. — А где ты их, кстати, хранишь? Завулон фыркнул, затем, не удержавшись, расхохотался в голос. Подошел ко мне вплотную и, не переставая смеяться, уткнулся лбом в плечо. Я непроизвольно его приобнял, успокаивающе погладил по спине. При этом на моем лице наверняка появилась дурацкая широкая улыбка. Однако когда он поднял голову с моего плеча, и мы встретились взглядами, в его глазах смеха не было и в помине. Его зрачки чуть расширились, лицо приобрело хищный вид. Точно так он выглядит в спальне перед тем, как подарить мне особенно жаркую и бурную ночь. — Хочешь его потрогать? — жарко дохнул он мне в ухо. Я тут же представил, как кладу руку ему на пах, через тонкую шерсть костюмных брюк трогаю член. Затем медленно, дразнясь, расстегиваю ремень и пуговички, стаскиваю с бедер лишнюю ткань… я судорожно сглотнул, уже почти чувствуя вкус его плоти у себя на языке. Внезапно севшим голосом прошептал: — Хочу. Он вдруг отстранился и подошел к соседней витрине. Провел над ней рукой, деактивируя охранные чары, поднял стеклянную крышку. — На. Возьми. Я сделал глубокий вдох, отводя взгляд. Было немного обидно, что меня развели, как мальчишку. Поманили обещанием удовольствия, раздразнили и…а что «и»? Ничего еще не закончилось. Тем более что в эту игру можно и нужно играть вдвоем. Погоди, Завулон! Однажды ты пробудишь настоящего монстра. Хотя…я мысленно хмыкнул, уж ты-то со своей любовью к экстриму точно не будешь против. — Покажи… покажи мне его. Как ты его называешь? — я чувствовал себя немного глупо, произнося подобную пошлость, но выражение лица Завулона, его расширенные зрачки и сбившееся дыхание показали, что я все делаю правильно. От его пристального взгляда у меня по спине побежали мурашки, вставший член болезненно натянул ширинку. Завулон демонстративно посмотрел на выпуклость в моем паху, переступил с ноги на ногу, так что четче проступил контур его собственного стоящего члена, затем наклонился к витрине и осторожно взял в руки изогнутый кинжал в простых кожаных ножнах. — Хорошо. Подойди поближе, посмотри. Это кукри, национальный непальский нож. Он у меня с шестнадцатого века. Хорошее оружие как вино: с возрастом лишь вырастает в цене. Приобретает выдержку. Дай мне руку, потрогай его. Чувствуешь, какой он гладкий? Вот так, да, погладь рукоять… это рог водяного буйвола. Нравится? — Да… Моя ладонь в его руке вдруг стала сплошной эрогенной зоной, и каждое движение его пальцев, будто случайно поглаживающих меня вместо рукояти кукри, отдавалось внизу живота сладкой волной. Голос Завулона соблазнял, завораживал, близость его тела пьянила, как то самое выдержанное вино. Гладкость и прохлада отполированного рога водяного буйвола создавала сводящий с ума контраст с его горячей и немного шершавой кожей. — Хочешь увидеть его без ножен? Хочешь потрогать его, оценить его крепость?.. — Да… — Жаль, это не Анг Кхола, там бы ты смог оценить и… ммм… его толщину. — Для меня и этот… достаточно толстый, — поспешил ответить я, заподозрив в словах Завулона намек на его сумеречную форму. Все то время, что мы с ним вместе, он пытается развести меня на секс с его демоническим видом, но всякий раз я от этого категорически отказываюсь. — Ты не знаешь, чего теряешь, — подтверждая мою догадку, мурлыкнул Завулон. Но не стал настаивать, плавно и как-то очень нежно вытащил клинок из ножен. Изогнутое лезвие хищно сверкнуло отполированной гранью. Я трепетно погладил холодный металл. — Посмотри на этот изгиб, правда же, он прекрасен?.. Его называют «крыло сокола». Аккуратнее, не поранься: он очень острый. Я лично все их точу. Оружие ведь всегда должно быть в боевой готовности. Аккуратно, подушечкой пальца, я провел с разных сторон лезвия. Заточено оно было лишь по внутренне грани, но настолько остро, что могло бы сравниться с бритвой. На моем пальце тут же образовался тонкий порез, вспухший капелькой крови. — Ай-яй-яй, что же ты так неосторожно? — в голосе Завулона прозвучало такое довольство происходящим, что я готов был его заподозрить: он хотел, чтобы я порезался. Но тут он поднес мою руку ко рту, широко облизал порезанный палец, и все мысли из моей головы разом куда-то исчезли. Вместо них взбунтовавшееся подсознание подсунуло мне столь возбуждающие картинки, что я невольно то ли застонал, то ли замычал. Завулон вобрал мой палец в рот и с таким видимым удовольствием его засосал, словно бы был вампиром, а моя крошечная ранка — единственным доступным ему источником крови. — Хочешь еще? — наконец отстранившись, спросил он. Я не смог найти в себе сил на связный ответ, и лишь кивнул. И снова Завулон сделал вовсе не то, чего я ожидал, чего так хотел от него. Вместо того, чтобы так или иначе заняться моим жаждущим разрядки телом, он вновь отошел к витрине. Аккуратно, издевательски медленно обтер мягкой тряпочкой лезвие кукри, убрал его в ножны, вернул на почетное место. А вместо него достал следующий клинок. Посмотрел на меня цепко и жадно, так, что у меня от одного его взгляда захватило дух и встало бы, если б уже не стояло, и низким, полным желанием голоса, спросил: — Антон, ты мне доверяешь? — Что? А, да… Кажется, сейчас бы я ответил «да» абсолютно на любой его вопрос. Завулон явно подумал о том же, раздосадовано поморщился и сказал: — Нет, так дело не пойдет. Я бы, конечно, мог тебе сейчас поверить и сделать то, чего очень хочу, но нам еще вместе жить, и совершенно не хочется драться с тобой, если ты вдруг… кхм… в процессе на меня нападешь, ни выслушивать потом обвинения. Давай еще раз: ты мне доверяешь? Несмотря на горящий взгляд и напряженную позу, его тон был абсолютно серьезен, и я мимолетно восхитился его выдержкой и самоконтролем. Задумался над его словами. Доверяю ли я ему? Сложный вопрос. И да, и нет одновременно. Мне хочется ему доверять, но… слишком много между нами существует всяческих «но». — Смотря в чем, — честно ответил я. Завулон насупился, он явно ждал именно такого ответа, но надеялся на другой. Кивнул, рассеянно посмотрел на короткий клинок, который все это время держал в руках, словно бы не понимая, откуда тот взялся, развернулся назад к витрине, положил оружие на место. Я почувствовал острое разочарование. Не знаю, что там Завулон хотел со мной сделать такого опасного, но теперь он явно передумал. А я… я хотел знать, от чего отказался. Нет, не так. Нужно быть честным хотя бы с собой: я очень хотел согласиться. Завулон постоянно затевал в спальне нечто особенное, то, что поначалу меня пугало и смущало, но каждый раз в итоге я получал от его действий немыслимое удовольствие. Так что же такого он придумал сейчас? И почему так легко отказался? — Погоди, — сказал я. — Что ты хотел? — Не важно. Ты все равно не… — Откуда ты знаешь? — Потому что я знаю тебя. Если ты мне не доверяешь, то не согласишься. — Но я доверяю! — противореча самому себе, возразил я. И тут же поправился под его осуждающим взглядом: — Просто пока не во всем. — Я понимаю, тебе вовсе не нужно оправдываться. Ладно, пойдем отсюда. У нас на очереди еще весь первый этаж. — Нет. Стой! — я подскочил к нему и схватил за руку, не пуская. Завулон удивленно приподнял брови, но промолчал, позволяя мне продолжить начатое, объяснить, чего я хочу. И я, собравшись с мыслями, заговорил. — Я знаю, что у тебя есть определенные пугающие меня желания. И что их… ммм… немало. Я не буду сейчас утверждать, что соглашусь попробовать все, что бы ты ни предложил. Это было бы неправдой. Есть вещи, которые для меня неприемлемы. Но не думаю, что это касается всех твоих…гхм, идей. Поэтому давай договоримся: мы оба не будем решать друг за друга, что для нас допустимо, а что нет. Тем более, ты же знаешь: я не слишком опытен во всех этих играх и порой сам не представляю, что мне понравится, а что нет. Я… даже странно, что мне приходится говорить об этом. Мне казалось, ты и сам все прекрасно понимаешь. — Понимаю. — После моих слов напряжение ушло из позы Завулона, он улыбнулся, перехватил мою ладонь и нежно погладил ее тыльную сторону. — Точно так же, как ты, должно быть, догадываешься, чего именно я хочу от тебя здесь. — Он демонстративно окинул взглядом витрины. Я кивнул и тоже посмотрел на окружающее нас оружие. Его намек был достаточно доходчив, так что да, я знал, чего он хочет. Вот только в своих желаниях уверен не был. Но тут не попробуешь — не поймешь. В принципе, мысль о холодном изящном лезвии на моей коже, казалась не такой уж и страшной. В конце концов, всегда есть Авиценна! Зато Завулон, когда я соглашался на что-то новое, бывал нежен и страстен, как никогда. — И что? Ты согласен? Я снова кивнул: — Давай попробуем. Он хмыкнул и покачал головой. — Нет уж, Антон. Не «давай попробуем», а мне нужно твое полное и осмысленное согласие. — Ты что, хочешь, чтобы я упрашивал… меня порезать?! — Это было бы интересно, — его взгляд сделался мечтательным, он явно представил какое-то очередное непотребство. — Но нет. Не в этот раз. Сейчас я хочу лишь твоей полной уверенности. Знаешь, что… посмотри вероятности. — Зачем? — Просто делай, как я говорю, не нужно вопросов, — он отвернулся, подошел все к той же витрине и принялся перебирать лежащие в ней кинжалы и ножи. Я сглотнул. Любопытство любопытством, а все-таки мне было страшновато. Добровольно подпустить к себе Темного мага с ножом, расслабиться перед ним, довериться… эдак не успеешь даже понять, что происходит, если он вздумает перерезать тебе горло. После такого не поможет и Авиценна. Да, пожалуй, Завулон прав, снова прав: лучше я заранее посмотрю вероятности, и если там будет что-то сомнительное… Интересно, хоть когда-нибудь я смогу доверять ему без оговорок? Впрочем, нет. Плохая идея. Не хочу повторения судьбы Алисы. Ведь Завулон говорил, что любил ее… ко мне же, наверное, не испытывает ничего, кроме желания и любопытства. Как же! Прокачавшийся Фуараном Высший Светлый! Диковинный зверек Городецкий! Ну и пусть. Пусть будущее не для нас. Я тоже не хочу от него ничего, кроме счастливого настоящего. Если я чему и научился за последнее время, так это ловить момент. Не морализаторствовать и не рассуждать о причинах и следствиях, как в начале отношений со Светой, а просто жить. И кажется, таким образом я нашел свой личный философский камень. Свой рецепт счастья. Осознав, что тяну слишком долго, я посмотрел линии вероятностей. Они, как обычно, ветвились, образуя информационное дерево, но, к моему огромному облегчению и, признаться, удивлению, все ветви заканчивались лишь бурным сексом. Завулон в самом деле не собирался мне навредить. Более того: он превосходно контролировал ситуацию и даже случайно не сделает мне ничего плохого. По крайней мере, сегодня. Я облегченно вздохнул. Оказывается, росток сомнений все это время своими корнями дробил фундамент моего спокойствия и уверенности. Зато теперь я мог расслабиться в полной мере, целиком отдаться происходящему… и Завулону. Я подошел к нему со спины, положил руки на плечи. Он, несмотря на кажущееся спокойствие, все еще был напряжен. Ждал моего решения. Я наклонился, потерся щекой о его шею, легонечко прикусил ухо. Шепнул: — Так что еще ты хотел мне показать? — Многое. Ты даже не представляешь, сколько всего. Но начнем мы, пожалуй, вот с этого. — Завулон вытащил из витрины узкий прямой клинок сантиметров пятидесяти в длину с весьма любопытной гардой. Развернулся, оказавшись ко мне лицом, жарко зашептал: — Посмотри: это уже европейское оружие. Кинжал для левой руки — дага. Она удивительна, правда? Такая изящная, такая непредсказуемая. Поразительно, что до пятнадцатого века даги считались оружием простолюдинов. Многие их не воспринимали всерьез. Но их простота лишь кажущаяся. Вот, взгляни. — Он ласково провел кончиком пальца по эфесу, очертил расположенные между клинком и рукоятью изогнутые пластины. Вновь зашептал: — Потрогай ее. Познакомься с ней. Посмотри, какие она имеет идеальные ловушки. Вот здесь, между этих изогнутых линий, пропало немало шпаг и эспад. Даги часто имели устройства-ловушки, предназначенные для того, чтобы разоружить противника. Он вытащил дагу из ножен, и я увидел тройное лезвие. Но не успел удивиться тому, что к основному клинку по бокам примыкало еще два, поуже и покороче, как Завулон на что-то нажал, и лезвия с тихим щелчком раскрылись. — Это трезубчатая дага или, как ее еще называют, немецкая. — Завулон снова привел в действие механизм, и дага сложилась. Я придвинулся поближе, бедром соприкоснувшись с пахом Завулона, осторожно коснулся даги. Все три ее лезвия были остро наточены, и я содрогнулся, представив, во что такая дага может превратить человеческую плоть, если ее раскрыть, не вынимая из раны. — Хочешь познакомиться с ней поближе? Я вскинул на Завулона взгляд. Его лицо казалось застывшей бесстрастной маской, и лишь детали выдавали владевшее им напряжение. Зрачки были расширены, а ноздри хищно трепетали. При виде этой полускрытой страсти, я почувствовал острую волну возбуждения. Показалось, что если Завулон сейчас дотронется до меня, не важно, рукой или дагой, то я кончу буквально в десятки секунд. Я поспешно отодвинулся от него и перевел дыхание. Попытался снова представить то кровавое месиво, что оставляли после себя немецкие даги. Но на этот раз вместо ужасающей сцены подсознание подкинуло мне картину того, как Завулон ласкает меня тройным лезвием. Аккуратно проводит им по коже, пугая и дразнясь, но не оставляя даже легких порезов. Кажется, я издал сквозь стиснутые зубы какой-то звук, и Завулон принял его за сигнал к действию. Он шагнул следом за мной, сходу положил свободную руку на пах, сжал член у основания. Спросил хрипло: — Что это у нас тут? Никак тоже дага? Такая твердая, готовая к бою. Не пора ли и ее освободить из ножен? А то ей там тесновато, в разложенном-то виде. — Пора, — выдохнул я, сосредоточившись на плотно обхватывающей мой член руке. Завулон не ласкал меня, лишь удерживал, но это воспринималось неожиданно приятно. Как подтверждение той власти, что я сам вручил ему над собой… Власти обоюдоострой, которую он имел надо мной, а я — над ним. Завулон взялся за ремень моих джинсов, быстро и деловито расстегнул его, вжикнул молнией, рукой проник под белье. Огладил меня по всей длине, сжимая и разжимая пальцы, дошел до головки, размазал по нежной кожице выступившую смазку. Я глубоко и громко вдохнул, наслаждаясь запахом секса, его прикосновениями, его горячим, полным желания взглядом. И хотя мне было слишком хорошо, чтобы о чем-то думать, я нашел в себе силы прошептать: — Стой… не надо… я сейчас… — Кончишь? — мурлыкнул мне прямо в ухо Завулон. — Так давай же. Кончай! Прежде, когда я встречал упоминания о том, что кто-то кончает по команде, от одного лишь позволения или приказа, это казалось мне преувеличением, но сейчас, услышав слова Завулона, я не сдержался, излился ему в руку. Мной овладело странное состояние. Это одновременно была и послеоргазменная нега, и небывалая ясность сознания. Я вдруг увидел эту комнату и себя самого в ней будто со стороны. Музейная строгость стен, стеклянные витрины и стеллажи с экспонатами, обтянутая красным бархатом банкетка посреди комнаты… и на фоне всего этого — я, со спущенными штанами, раскрасневшийся и запыхавшийся, слишком очевидно только что наслаждавшийся сексом. На какой-то жуткий миг я забыл о том, где нахожусь, о том, что Иной… да обо всем! И мне показалось, что я — вообразивший себе Бог знает что подросток, впервые приехавший в Москву на экскурсию и вот так незатейливо осквернивший музей. Что сейчас в зал войдет строгая старушка-хранительница, увидит меня и… наверное, она не сразу поймет, чем я тут занимался. Но заметит спущенные штаны, следы спермы на руке моего спутника, и глаза ее расширятся, лицо покраснеет, и она громко закричит — одновременно и на нас, и вызывая охрану. Воображаемая картина отозвалась во всем моем теле волной дрожи. Сладким страхом, пьянящим чувством опасности. Безусловно, в действительности я бы никогда не совершил ничего такого. Ни будучи человеком, ни, тем более, умеющим отводить взгляды Иным. Но… в жизни всегда есть место запретным, пугающим, но от этого ничуть не менее сладким мечтам. — Ты так красив сейчас. О чем думаешь? — ворвался в мои грезы голос Завулона. Я чуть улыбнулся. Сначала робко — лишь уголками губ, затем широко и, надеюсь, проказливо. — Да так… подумал, что эта комната очень похожа на музей. И что если сейчас сюда войдет хранительница… — А ты затейник, — в голосе Завулона послышалось одобрение. Он опустил руку на мою задницу и круговыми движениями погладил ее. — Только хранитель зала, да и всего замка, уже здесь. Застал тебя… мммм… в весьма неприличном виде. И очень хочет арестовать тебя за непристойное поведение. Тут он поймал мои руки в запястьях. Свел их, стиснул в кольце своих пальцев словно в наручниках. Посмотрел жарко, но при этом с дьявольской хитринкой, выдохнул: — Итак, молодой человек, что вы можете сказать в свое оправдание? — Простите, господин хранитель, я не хотел! — Не хотел? — Завулон притворно нахмурился, перехватил мои запястья одной рукой, а свою ладонь поднес ко рту. Лизнул испачканные моей спермой пальцы, покачал головой и сказал: — Не похоже. К обвинению в непотребном поведении добавляется обман должностного лица. Как же мне наказать тебя? Что предпочтешь: тюрьму или разберемся на месте? — На месте. Пожалуйста, господин хранитель, я не хочу в тюрьму! Я сделаю что угодно. Все, что хотите! — я легонько качнул бедрами, потерся о бедро Завулона пахом. Соприкосновение мягкой костюмной шерсти к обнаженной коже показалось настолько возбуждающе-приятным, что я охнул. — Все, что угодно, говоришь? — Завулон довольно зажмурился и вдруг отстранился, отпуская мои запястья. Сел на банкетку, закинул ногу на ногу и резким голосом приказал: — Хорошо. Раздевайся. — Прямо здесь, господин хранитель? — я с притворным смущением оглядел витрины с оружием. — Но если сюда еще кто-нибудь войдет? — Значит, тебе не повезет, и придется делать «все, что угодно» и для него тоже. Ну, мне долго ждать? — Простите, господин хранитель! Я поспешно избавился от джинсов и от белья, расстегнул рубашку. — Иди сюда. Ложись на спину. Завулон похлопал рукой по банкетке рядом с собой. Тут же, около его руки, лежала позабытая мною дага. Я облизнул пересохшие губы и медленно, словно бы с каждым шагом преодолевая смущение и страх, подошел к Завулону. Сел на банкетку, а затем, подчиняясь нажатию его рук, лег на спину. Банкетка была лишь немногим короче моего роста, а потому свисающие с ее конца ноги до пола не доставали. Я вдруг почувствовал легкую панику: лежать так было странно. Слишком уж поза вышла открытой, беспомощной. — Руки за голову, — словно бы в ответ на мои мысли приказал Завулон. — Ухватись за ножки. И держись за них, не отпускай. Или мне привязать тебя? — Нет-нет, господин хранитель, я буду держаться! — я вновь облизнул пересохшие губы. Завел руки за спину, нащупал гладкие деревянные ножки. Да, такая поза была еще более открытой. Еще более волнующей и многообещающей. Вдруг я почувствовал, как моего плеча коснулось что-то холодное. Я вздрогнул и скосил взгляд на руку Завулона, которой он водил вдоль моей груди, по рукам и предплечью. В ней хищно поблескивала тройная дага. Опасная, острая… но пока не причиняющая мне боли. Завулон легонечко проводил острейшим лезвием по моей коже, но не надавливал на него, не ранил. — Господин хранитель, что… что вы делаете? — дрогнувшим голосом прошептал я. — Наказываю нарушителя. Лежи смирно, не дергайся. Мы же не хотим, чтобы ты поранился? — последняя фраза прозвучала как вопрос, причем произнесена она была совершенно не игривым тоном. — Наверное. Я не знаю. Если… если только чуть-чуть, — столь же серьезно ответил я. — Попробовать. — Хорошо, — Завулон кивнул. Но вопреки ожиданиям, так и не нажал на дагу сильнее, не вдавил ее острое лезвие в мою плоть, а продолжил водить ею над кожей, поворачивая то плашмя, то, ненадолго — будоражащей тонкой гранью. Тут он наклонился и провел языком вдоль моей ключицы. Отстранился, подул на оставленный влажный след. Я охнул и заерзал, пытаясь принять позу поудобнее. — Тшшш! Лежи смирно! — Завулон перекинул ногу и сел на мои бедра верхом. Мой пах соприкоснулся с его, член оказался прижат к распирающей брюки выпуклости. Он положил дагу мне на грудь, а сам провел раскрытыми ладонями от шеи к животу: ощупывая, поглаживая, лаская. Мне тут же захотелось прикоснуться к нему в ответ, и я отпустил ножки банкетки, потянулся к Завулону. — Нарушаем приказы? Какой плохой мальчик! — довольно оскалился он, наваливаясь на меня всем весом, вновь заводя руки за голову, но на этот раз, как и грозил, чем-то фиксируя их. Я подергал путы, проверяя их на прочность. И хотя это было что-то широкое и мягкое, они не поддавались. Я оказался совершенно беспомощен перед Завулоном. Обнаженный, связанный, жаждущий его внимания. — А плохих мальчиков нужно наказывать. Например, так. Он снова взял дагу, нажал на раскрывающий ее механизм и тремя лезвиями провел через всю мою грудь к животу. Я ничего не почувствовал: ни особо сильного нажима, ни боли, но, приподняв голову, увидел, как моя кожа вспухла алыми каплями. Ярко-красная дорожка на белой коже смотрелась неожиданно красиво, завораживающе. Завулон громко сглотнул, но не произнес ни слова. Вместо этого он вновь наклонился надо мной и слизал кровь. Он вылизывал меня широкими движениями, при этом то и дело поднимая лицо, заглядывая мне в глаза, как бы без слов спрашивая: «ты в порядке?». Я улыбался ему, также безмолвно отвечая: «дааа!» Его руки, следующие за языком, творили что-то невообразимое. Он ласкал меня так правильно, так идеально, что я буквально тонул в наслаждении, растворялся в нем. Терял самого себя. Завулон тоже уже едва сдерживался. Его движения становились все более жадными, а язык — настойчивым. Наконец он прекратил вылизывать мою кровь и потянулся к губам за поцелуем. Его вкус был соленым, пьянящим, отдающим каким-то диким первобытным безумием. Он пил меня, а я — его. Его силу, его магию… свою кровь. Когда он отстранился, я недовольно заворчал. Облизнул губы, потом еще раз и еще. Посмотрел на вставшего надо мной во весь рост Завулона. И, прочитав в его взгляде ту же одержимость, что владела и мной, усмехнулся, раздвинул ноги. Завулон не заставил себя ждать. Он торопливо, с совершенно не свойственной ему суетливостью, расстегнул собственный ремень и ширинку, приспустил брюки. Удерживающие меня путы в тот же миг пропали будто сами собой. Завулон ухватил меня за ноги, подтащил к краю банкетки, согнул практически пополам, открывая себе доступ к моей заднице. От очередного его взгляда меня охватила дрожь нетерпения. Я не собирался больше ждать его решений и его действий. Он и так медлил чересчур долго! Оперевшись на локти, я придвинул бедра к нему, приподнял задницу, раскрываясь еще сильнее. Незнакомым, низким и властным голосом сказал: «Ну!» и подался ему навстречу. Завулон не удержался. Перехватил мои ноги поудобнее, единым толчком вошел в меня. Легкая боль моментально сменилась мощнейшим наслаждением. Завулон вбивался в меня жестко, сильно, не щадя, и я не отставал от него во встречных движениях. Не знаю, как и когда, но мы поменяли положение, и теперь наши лица оказались вровень друг с другом. Мы целовались, вылизывали друг друга, кусались и царапались. И двигались, двигались, двигались… Наверное, на меня нашло какое-то временное помутнение рассудка. Потому что никогда прежде я не вел себя настолько необузданно, ничего не стесняясь и не боясь. Не представляю, сколько это продолжалось: то ли миг, то ли вечность, но финал был как та самая пресловутая «маленькая смерть». Казалось, будто вместе со спермой из моего тела вытекает и дух. На мгновенье я будто стал кем-то бесплотным, как те обитатели Сумрака, что я иногда встречал. Но не успел испугаться, как вернулся назад, в свое тело… измотанное, чуть саднящее, покрытое спермой, потом и кровью, но, Свет и Тьма, до чего же удовлетворенное! Какое-то время мы с Завулоном лежали, сплетенные в единый комок. Затем он пошевелился, и я отпустил его из объятий. Оказывается, мы лежали уже на полу, холодном и жестком. Но только сейчас я почувствовал его неудобство. — Ты как? — обеспокоенно спросил Завулон, помогая мне подняться. Я чуть поморщился, прислушиваясь к собственному телу. Кое-что из испытываемых ощущений мне нравилось, даже очень, но кое-что, вроде того же начавшего саднить пореза поперек груди, было явно лишним. — Жить буду, — хохотнул я. Завулон посмурнел и произвел диагностику моего организма. Я хихикнул. Такая забота была приятной, но непривычной. Да и я — не хрупкая девица, а многое прошедший боевой маг. — На самом деле… у меня нет слов, чтобы сказать, как это было. И как я себя сейчас чувствую. — Тогда ничего не говори, — кивнул Завулон и легонечко поцеловал меня в губы. Мы оделись, отчего-то не глядя друг на друга. Завулон обтер дагу от моей крови и убрал ее назад в витрину. Я же было собрался исцелить свою царапину Авиценной, но чуть подумав, решил ее ненадолго оставить. Пусть послужит хоть и кратковременным, но напоминанием о том, что здесь сегодня произошло. — Ну что, домой? Или продолжим экскурсию? — наконец нарушил молчание Завулон. — Продолжим, конечно! И пообещай, что ты позвал меня сюда не в последний раз. Мне тут понравилось. К тому же… я так и не познакомился с большей частью твоей коллекции оружия. — Если ты этого хочешь — познакомишься. У нас еще все впереди. И в этот момент я отчетливо понял, что Завулон прав: у нас с ним еще все впереди.