Двое в капелле

О, как Камарилья ненавидит себя. Она обманывает себя, она охотится на себя и пожирает сама себя. Все против всех и все против Князя. Молись и благодари еженочно своего Сира, - говорят они. За то, что тебя не обратил один из Шабаша. Один из Анархов. Один из Носферату. Один из Малкавиан. Один из Тре... Хотя нет, один из Тремер ее и обратил. Мелисса не собирается благодарить своего Сира за что-то. Этот ублюдок бросил ее по уши в дерьме. Обратил вне пирамиды, обрек карабкаться вверх с самого дна и бросил. - Он не бросил тебя, птенчик, он умер - флегматично замечает Джек. Ему не нужно умение читать мысли, чтобы знать что у нее на уме. Мелисса часто заходит в "Девятый круг", и он знает все ее маски. Ей это нравится. Никто не читает ее с такой легкостью, даже Макс. Регент капеллы, Максимилиан Штраус, один из тех, кто заявил права на владение новообращенной. В том смысле, что у примогенов появилась новая девочка на побегушках. Среди Анархов ей проще, Сородичи просто проводят время вместе в грязном баре под рвущую перепонки музыку и ничего не требуют от нее. Она с ними и в то же время не одна из них. Мелиссе хочется послать свое неонатство далеко и надолго. Каждый просто считает своим долгом дать ей поручение из разряда: принеси, укради, убей. Каждый долбаный вампир в этом сраном городе. И люди не лучше, но ими хотя бы можно кормиться. Да вообще можно делать все что угодно, лишь бы это не нарушало Маскарад. Ночная жизнь была бы прекрасна и беззаботна, если у нее было время. В последние ночи Мелисса заходит в "Confession", только чтобы забрать деньги у хозяйки клуба и наскоро хлебнуть крови у знакомой лесбиянки. Удивительно, при жизни женщины на нее так легко не клевали. Да и мужчины тоже. Что бы сказал хозяин Ромеро, узнав? Все-таки трахаться и пить кровь чужого гуля все равно, что пользоваться чужой зубной щеткой. Мелиссе, в общем и целом, все равно. Она зла, дергана, загнана в угол городом, раз за разом пытающимся ее убить. Вне клана или секты, на поводке у Князя, она жмется к капелле в поисках укрытия. "Впустите меня. Я сделаю что угодно, лишь бы стать частью пирамиды", — читается в измученных желтых глазах за стеклами очков. И регент не остается глух к этому молчаливому воплю. Новообращенная входит в двери дома под мистическим солнцем, и его тьма смыкается вокруг, обволакивает ее, баюкает и мурлычет вкрадчиво: "Добро пожаловать, неонат". Темнота, тишина, мягкий свет торшера у кровати, плотно зашторенные окна, книги, никаких шумных соседей. Эта квартира очень быстро становится для нее настоящим домом. Мелисса хотела бы остаться здесь навсегда. Очень легко поверить, что за стенами капеллы не существует ничего столь важного, чтобы покидать ее. Но Князь с его приказами никуда не исчезает. "Найди cаркофаг!" — требует Вентру, и Мелиссе раз за разом приходится отрываться от книг по тауматургии, довольствуясь обрывками знаний, и отправляться в город. Ее сила растет, и Мелисса замечает, как улыбка трогает уголки губ Максимилиана Штрауса, а в глазах вспыхивает интерес, когда она рассказывает ему о своих находках. Она словно на исповеди, говорит ему вещи, которыми не делилась ни с Джеком, ни с Беккетом, ни тем более, с ЛяКруа, охотясь за этой улыбкой. Она чувствует, что привязывается к регенту чуть ли не сильнее, чем была привязана к своему Сиру, по которому, хоть и называла вслух чертовым ублюдком, все равно в душе тосковала. Это полузабытое чувство, откуда-то из ее прошлой жизни. Если бы эмоции, терзавшие ее в прошлом, еще имели значение, она сказала бы, что влюбилась в регента. Но теперь, когда она стала вампиром? Что значит любовь по сравнению с вечным голодом? Нужно ли ей это? Что более важно, нужно ли это Штраусу, живущему не первую сотню лет? Такая вещь как секс? С ней, новообращенной, еле выцарапавшей для себя место в пирамиде? Мелисса смеется про себя и отправляется на Голливудское кладбище. Ромеро всегда рад ее видеть, а она, сидя на его коленях и вцепившись в плечи, пока гуль, опустив голову, прихватывает губами ее соски, закусывает губу, чтобы не назвать его ненароком чужим именем. Джек долго ржет, когда слышит краем уха, как Мелисса рассказывает о своих проблемах Дамзел, с которой у нее завязывается подобие дружбы. Бар почти пуст и девушки сидят на потертых кожаных диванчиках - каждая на своем, Мелисса - обхватив худые колени руками, а Дамзел - вытянув ноги во всю длину и пытаясь курить. Удовольствия от марихуаны она больше не получает, но сам процесс вызывает ностальгию. Она глубоко затягивается, а потом возмущенно кидает в Джека окурок. — Эй, не мешай нам с кэмми общаться как девочка с девочкой! — Она вынуждена подобрать ноги, когда Джек плюхается на тот же диванчик и наклоняется к Мелиссе. — Не слушай тех, кто говорят, что у вампиров нет любви, птенчик. — говорит он, наконец, перестав смеяться. — Да, мы не размножаемся так как люди и не нуждаемся в доме за белым заборчиком, но! - он наставительно поднимает указательный палец, с бог весть когда стриженным в последний раз ногтем, — Такая штука как любовь - это часть нашей человечности, а что я тебе говорил? Береги в себе человечность! В конце концов, вспомни историю Каина и Лилит - что они делали? Любили друг друга! Первородные вампиры. Другое дело, что это плохо кончилось, — договаривает Джек в сторону. — Но тебе-то ничто не мешает попытать счастья - весело скалится он, оправдывая свое прозвище. "Мешает" — думает Мелисса позже, свернувшись клубком в кресле капелльской библиотеки с тяжелым томом, посвященным кадаврам, и перекинув ноги через резной подлокотник. — "Потому что я - всего лишь ученик, а Тремер свято чтут иерархию. Потому что даже Велвет Велюр со своим тореадорским обаянием оставила Максимилиана Штрауса равнодушным. Потому что все что я могу сделать в данный момент - это служить на благо клана. Может, когда-нибудь. Ведь вечность - это так долго..." Победа сладка. Штраус, сидя на месте Князя Лос-Анджелеса, улыбается ей так, что ноет в груди давно остановившееся сердце, называет ее лучшей своей ученицей, гордостью капеллы. В этот момент Мелисса точно знает, что сделала правильный выбор. Она отрешенно улыбается своим мыслям, когда регент берет ее руку в свою и касается губами пальцев. Мелисса, не привыкшая к старомодной европейской галантности, не ожидавшая подобного жеста, отшатывается. — Всего лишь знак признательности, неонат, — успокаивающе говорит Штраус, глядя в ее широко распахнутые глаза. — И восхищения твоими успехами. — Спасибо, — все еще немного нервно отзывается Мелисса. — Я... просто не ожидала. Регент, а скорее, новый Князь, прячет усмешку в углах губ. — Ты должна понимать, что многие Сородичи, особенно те, что прибывают сюда из Европы, довольно старомодны. Пусть тебя не удивляют их и мои манеры, ведь нам с тобой отныне придется много общаться с новоприбывшими. Я думаю, что никто лучше тебя не справится с ролью Шерифа этого города, — поясняет Штраус. — Остатки Шабаша после смерти Цимисхе боятся тебя как огня, Анархи и Носферату уважают. Разумеется, я не буду, как ЛяКруа, безрассудно рисковать твоей жизнью, но будь готова принять на себя роль моей правой руки как Князя Лос-Анжелеса. — Можно подумать, у меня когда-то был выбор, — бормочет Мелисса, мысленно прощаясь с мечтой засесть в библиотеке, вплотную занявшись тайнами тауматургии. — В качестве компенсации за твои прерванные исследования, я готов лично учить тебя тому, что знаю, — голос Штрауса искушает, в нем нет и тени сомнения в ее согласии, Мелисса улыбается. — Как я могу отказать? — Прекрасно. — регент отходит к окну, отвернувшись от нее. — Я все чаще жалею, что я не твой Сир. Хотя он и был Анархом, отвернулся от клана, но его выбор кандидата для Становления оказался воистину прекрасным. — Моя верность принадлежит вам, — Мелисса криво улыбается в его спину. — Не только как Князю. Вы знаете, кому я доверилась, когда была обязана сделать выбор. — Знаю, — соглашается Штраус, оборачиваясь и снова глядя на нее. Потому и предлагаю тебе место Шерифа. Это то, чего ты добилась, неонат. "Быть постоянно рядом, желая большего, вот чего я добилась" — мрачно думает Мелисса. — Я постараюсь не подвести вас, — говорит она вслух. — И клан. — поколебавшись: — И Камарилью. — Именно в таком порядке? — регент поднимает бровь, возвращая ей ее давнишний вопрос. — Боюсь, что так. — говорит она, внезапно набираясь храбрости. Делает шаг к нему, рукой в кожаной перчатке нежно проводит по его щеке. В глазах регента ни капли удивления, словно он только и ждал знака от нее. Он склоняется к ее губам, скрепляя их союз. Двое Тремеров, медленно изучая друг друга, стоят на самой вершине принадлежащего им города, на какое-то время совершенно об этом городе позабыв.