D.

День тихим был, а солнце опаляло, И зноем искажался силуэт Мужчины и надгробья, что стояло, Как символ кем-то не прожитых лет. *** За что убит был, до сих пор не ясно. За чей же грех был юноша казнен? Да, он виновен, спорить тут напрасно... Но чем по-сути был он очернен? Тем, что он слыл: пиратом сильным, вором, Убийцей становился много раз. Или же тем, что было за затвором, Не для чужих ушей и лживых глаз? *** Все началось в далекие те годы, Когда король пиратов был живой. И лишь ему служили верно воды, То не везеньем было, а судьбой. Пират, чье имя, ставшее мечтою, Гремевшее на весь бескрайний свет, В день теплый вдруг увидел за кормою Весенний остров, коего прекрасней нет. Но Ди не знал в ту тихую минутку, Что, не успеет миновать и пары дней, Судьба-плутовка с ним сыграет шутку Погубит воина - владыку всех морей. Уж Оро Джексон к берегу причалил, Команда Роджера спустила паруса. А капитан, раздумьем опечален, Сошел на сушу, глядя в небеса. Но сердце, словно чувствуя тревогу, Как будто чуя ветер неких перемен, Силками отводило на дорогу, Так сладко зазывало в нежный плен. И час пришел! Мгновение настало! А взор пленила сила в искренних глазах. И сердце раз за разом замирало, Как замирает компас в проклятых местах. Любовь пришла! Явилась столь же гордо, Словно пират в излюбленный кабак. Не думая, что жить ему недолго, Иль что в душе наступит кавардак. И так два сердца, встретившись, запели, Ведь для любви не может быть преград. И следом птицы счастья прилетели, Ведь им плевать, кто истинный пират. Прошел так день, неделя пролетела, Морским волкам пора б и честь уж знать. Но вот душа, какая ж сволочь, пела! И крылья не хотела обрезать... Их расставанье было жарким, страстным, Глаза горели с толикой слезы. Но Роджер обещанье счел напрасным - Он обречен. В том нет ее вины. *** Лучи заката уж мешались с тьмою, Бушприт давно смотрел на новый курс, Но грезы Гол Ди. заполнял собою, Прекрасный образ Портгасы Де. Руж. Он помнил все: ее румянец, тело, Дыханье тихое и самый нежный взгляд... И вновь истомой сердце заболело, Все повторить бы сотню раз подряд!.. Но Батерилла позади остался, Весенний островок без шалой суеты, И тот цветок, что алым наливался В шелковых прядках воплощения мечты. А Портгас все стояла у причала, Скрестив свои ладони подле живота. Она уже тогда все понимала: В ней загорелся пламень жизни, теплота... Король пропал, растаяв в горизонте. Ушел не на день, а, возможно, навсегда. Обиды не принес. А как? Извольте: Он честен был и чист, как талая вода. Вот так расстались двое окрыленных, Всю спину ощипав от белого пера. Здесь не поможет злато покоренных, Их разделила сама смерть, а не игра... *** И, все-ж, недели тихо проплывали, Но в море Роджера уже не реял флаг. А люди в городах еще не знали, О громкой вести, что ценнее сотни благ. Опять тот остров, свежая газета, И пальцы нежные страницами шуршат. Но выдержит ли сердце до рассвета, Проведав новость, о которой все гудят? Вот взгляд ее скользнул по заголовкам, По фотографии - знакомые черты... И горло, словно поддалось веревкам, Душа ее познала бездну пустоты. Но женщина от горя не сломалась. Не кинулась клясть небо и кричать мольбы. Она всего лишь тихо содрогалась, Так, как дрожат в муссон гибискуса цветы А в памяти, не поддаваясь воле, Мелькали образы, его и их вдвоем. И те наброски, что в ее альбоме Еще не сожжены безжалостным огнем... Но вдруг, не вытерпев подобной боли, Огарочек под сердцем вспыхнул и затлел. Де Руж очнулась, сжав остатки воли, Ведь с нею ангел, что с небес к ней прилетел. И так по-новой потекли недели. Неумолимо казни приближался день. Но беды, словно чайки, налетели И погрузили многих женщин в свою тень. Молва прошлась среди народа в мире, О том, что где-то есть отродье Сатаны. И что таким - созданиям из гнили, Права на жизнь, без обсуждений, не даны! И Портгас все, конечно, осознала: Как только слухи эти попадут в дозор, Разыщут их, во что бы то ни стало. Ведь для правительства иной расклад - позор. Но женщина решилась на абсурдность: Природе, вызов бросив, в схватке победить. Родить не в сроки, наплевав на трудность, Тем самым в корне подозрения изжить. И снова дни. В народе, так обычно - Пустые толки о дурацких мелочах. А Портгасе теперь уже привычно - Нести все тяготы на узеньких плечах. *** Но час настал, и зарыдало небо, Над дальним островом разнесся перезвон. Отец убит. Казнен. Так было верно, Ведь нету места монстру под лучистым днем. Но только - не монстру. Он - сын океана! Король всех пиратов, морей и путей. Он жил так прекрасно: свободно и рьяно! Один раз живя, но за сотню людей. Но вот его нет. Не сверкает корона. А блики не ловит шальной океан. Но есть эшафот. Он стоит вместо трона, Открытый всем взорам и жарким лучам. Но Роджер не канул забытым в забвении, Оставил наследье, что многих ценней. И раз не нуждался он в божьем прощении, Грешить мог посмертно, дурманя людей. В минуту до казни раскатистым громом И ядом, чей вкус мог напомнить мечту, Он всем заявил, словно сделав законом: Ван Пис существует! Ищите! Кляну! И бросились люди, желая богатства, В путь долгий, опасный, не помня себя. Пират доказал - жизнь прожил не напрасно! Впечатал свой след в этот мир навсегда! Вот так-то со слов короля и со смерти Эпоха пиратов накрыла весь свет. В умах и сердцах он остался. Поверьте, Он будет царить там, возможно, сто лет. *** А Портгас меж тем примирилась с потерей, Ведь тратить ей силы отныне нельзя. Дозор везде рыщет прожорливым зверем, Де Руж и ребенку лишь смертью грозя. И так, не родившись, дитя стало тьмою В глазах сытых рож и поганой толпы. Какая-то тварь назовет все судьбою, Что с кровью отцовской вбираем все мы. Но вас подери, это что за абсурдность?! Как дети повинны в проступках отцов? За кровь ненавидеть дитя - это глупость. Желать ему смерти - удел слабаков. Однако, увы, многим чужда Фемида, Лишь повод им дай, разорвут на куски. И в мире пустом, где лишь злость и обида, Расти будет мальчик, сжав зубы в тиски.