Поклонник

      Нюша никогда не считала нужным вести какие-либо подсчёты или заполнять что-то вроде дневника своих очевидных побед. Она и без того прекрасно помнила, сколько мальчишек-сверстников жаждало заполучить её расположение; сколько парней постарше были не прочь стянуть с неё юбочку (не самую модную, но достаточно короткую, чтобы в глаза бросались длина и стройность ног, а не заезженность фасона). Конечно, никто из этих посредственностей не предпринимал действительно серьёзных попыток чего-то добиться, ведь все, буквально все знали, насколько ничтожны их шансы.       Что любой из них мог ей предложить даже при самом лучшем раскладе? Свою бюджетную влюблённость, обед в ближайшем Макдональдсе и подвявшую розочку за шестьдесят рублей? Этого было катастрофически недостаточно. Никто из них ничего не свершал, не видел мира – да что там, многие и за пределами их городка не бывали! Нюше и даром не нужны будущие разнорабочие и зашуганные студентики. Она быстро выросла из звания маленькой девочки и уже в пятнадцать точно знала: уверенный в себе, обеспеченный, успешный – вот её формат. Ну, или на крайний случай – интересный. Такой, чтобы с ним её жизнь закрутилась в ярком водовороте событий, заискрилась всеми гранями. Похожих в её районе никогда не сыскать. А те дурачки, что старались крутиться поближе? Пусть. Кто-то же должен был носить тяжёлые сумки из магазина и решать задачи по физике. Она давно не делала подобные глупости сама.       Нюша отлично помнила день, когда в их классе появился новенький, а в её веренице недоухажёров стало на одного больше. Звали его совсем простенько и невзрачно: Борис. Про себя она тут же окрестила этого робкого недотёпу Барашем за пышный ореол пепельных кудрей вокруг добродушно-глуповатого лица. Он в первую же секунду стал очередным в её бесконечном мысленном списке. Как и многие другие, что, пусть со временем и решали довольствоваться меньшим, случая проводить её взглядом не упускали никогда.       Очередной поклонник. Романтичный, искренний, преданно-постоянный... Неприятный, ненужный, надоевший. Как вылезшая на самом видном месте родинка, которую так и тянет расковырять. Он был совершенно, просто абсолютно нелепым со своими нежно-слезливыми стишками, бесконечными восторгами и извечной готовностью услужить. Он изо дня в день крутился рядом верным псом, оказывал мелкие услуги, преподносил претендующие на приятность сюрпризы и ждал малейшей просьбы, чтобы снова доказать свои ненужные чувства. Нюша до определённой поры находила это удобным, но минусы быстро перевесили незначительные плюсы. Даже видеть Бараша было практически невозможно; её передёргивало при каждом воспоминании о нём. Эти отвратительно-голубые ждущие тепла и поощрения глаза, эти тошнотворно-аккуратные, словно специально завитые локоны, эта бестолковая смущённо-заискивающая улыбка... он её раздражал. Невыносимо, буквально до скрежета зубов раздражал.       Неуёмные капризы, безразличие, грубость – у неё была возможность вести себя как угодно. Бараш всё равно был рядом, мозоля глаза и размывая границы её личного пространства, личной жизни, да и вообще – её. Он словно принимал за извращённое кокетство Нюшины устало-недовольные просьбы оставить в покое, едва сдерживаемую злость при виде очередного неуместного букета её желчно-нелюбимых роз. В своей уничижительной покорности Бараш готов был сделать для неё что угодно, кроме отчаянно необходимой малости – вручения права быть самой по себе. Одной. Или, во всяком случае, без него. Создавалось неудобное впечатление, будто ему мнится: чем больше он находится рядом, тем скорее она уверится в его чувствах и воспылает ответными... Неразумный наивный мальчик. Он никак не мог понять, до чего бессмысленны его ухаживания.       Нюша прекрасно помнила и тот день, когда, не сумев сдержать холодно-колкие слова, позволила скатиться с языка многому, о чём регулярно думала. Насколько Бараш никчёмен, насколько несуразны и глупы все его попытки, насколько ей осточертело видеть его практически каждый день. Она бросила ему: «Может, ты наконец исчезнешь? Уедешь куда-нибудь, что-то сделаешь, упрёшь свои бессильные потуги в другую цель». В конце концов, почему он не может хоть что-то из себя представлять? Едва ли она смогла бы забыть встреченный ею тогда отупело-бараний, ничего не понимающий взгляд. Как будто её слова были недоступны для человеческого разума. По крайней мере, Бараш их не прозревал минуту, две, вечность... После его зрачки расширились от осознания; он развернулся, поправил розу, наскоро оставленную в пустой вазе, и осторожно закрыл за собой дверь. Без единого слова.       А на следующий день его не было в школе. Он не пришёл и через неделю, и через три. Он больше не появлялся на её пороге, не звонил, не писал. Рядом с его именем на страничке в Контакте никак не менялась надпись "был в сети 17 марта 2013". Почти через месяц она случайно услышала, что Бараш путешествует и недавно прислал фотографии из Тулы. Слухи пошли быстро, в большом количестве, из разных источников. Все вокруг говорили, что он хочет посетить Третьяковку, посмотреть на Аврору, искупаться в Байкале. Но ни одна живая душа не сообщала, что он собирается вернуться.       Она понятия не имела, откуда у него деньги на любую из этих поездок, как он мог наплевать на сдачу ЕГЭ и поступление, как его отпустили опекуны. До самого окончания школы то тут, то там она слышала о новом рывке Бараша в другой город; его Instagram ломился от бесконечных фотографий средней привлекательности пейзажей, дышащих на ладан построек или старых картин в огромных вычурных рамах. Периодически в сети появлялся очередной длинный бесполезный стишок его авторства. Поначалу это были мутные восторги красотой природы, талантами людей, чьи имена ей ни о чём не говорили, великими поступками, совершёнными непонятно кем и непонятно когда. После – льстивые излияния в адрес какой-то абстрактной "богини яркой новой эры". Иногда Нюше становилось почти интересно, героиней какой книги Бараш пытается её заменить. Перешёптывания однокашников о том, что у него в дороге появилась подруга, она же – новая муза, были откровенно нелепыми.       День, когда она случайно узнала, что Бараш возвращался в город, чтобы возобновить учёбу, она уже не помнила. Помнила лишь услышанное: он быстро закончил школу и поступил в университет то ли в Питере, то ли в Москве, а потом продолжал обучение за границей. Кажется, что-то связанное с литературой. Будто в жизни нет ничего интереснее чужих и собственных выдумок. Нюша криво усмехалась, сознавая: он, несмотря ни на что, даже в этом оставался жалким. Она с мрачным удовлетворением воскрешала в памяти его докучливые ухаживания, слепое восхищение, подобострастную услужливость... Он тонул в своём раболепном отношении к ней – и в конце концов сбежал, чтобы утыкаться в нудные книжки подальше от неё. А силы вернуться так и не нашёл.       Нюше не нужны были ничьи рассказы и доказательства. Единственное, что она знала точно (со времён одиннадцатого класса), – Бараш никак не пытался с ней связаться, писать же самой – ниже её достоинства. Она нашла его новую страницу, следила за всеми обновлениями, читала каждое свежеопубликованное стихотворение, ещё более непонятное, чем предыдущее, и всё крепче уверялась: он просто трус, решивший не расшибать лоб о пустые попытки добиться её. И все эти новые места, стишки, фотографии рядом с какой-то шатенкой, скалящейся в слишком широкой улыбке, – немощные потуги забыть о ней. Потому что подобное ещё никому не удавалось. И уж конечно этого не мог сделать блёклый, беспросветно мечтательный простачок вроде Бараша. Она точно это знала.       Пройдут годы, а он всё так же будет числиться в списке её поклонников.