Взращенное

      Солдаты, воины, рыцари, легионеры - их издавна затачивают под одну форму, чтобы каждый смог заменить другого, чтобы они одинаково думали, синхронно действовали, были единым целым. Для контроля, в конце концов. Все это порождает такие отношения между людьми, о которых в пору писать поэмы. Уже писали. Эти люди, вычесанные и вычищенные от лишних мыслей, влюбляются друг в друга. Они рады видеть друг друга, они заботятся друг о друге. Они плачут вместе, злятся вместе, смеются вместе, боятся вместе. Они идут в бой, и страх, как их вечный и неизменный спутник, идет с ними, и они разделяют его между собой так, что каждому достается лишь маленькая толика холодящего тягучего чувства. Он перестает их тормозить, потому что они забывают о нем, ведь рядом, совсем близко, буквально в нескольких метрах за хлипким укрытием прячется от пуль товарищ. И понимание того, что паники в нем нет, воодушевляет.       Они знают группу крови друг друга, знают резус фактор. И они так влюблены друг в друга! Это такое необъяснимое теплое чувство, которое проявляется в том, что в общей столовой стоящий на раздаче, лукаво улыбаясь, наливает своим бойцам больше супа, чем остальным. Они желают друг другу спокойной ночи и беззлобно шутят. Они отрабатывают удары друг на друге, прося бить в полную силу, иначе это не будет полноценной тренировкой. Они не говорят друг другу теплых слов, потому что все свои чувства они превращают в действия. Они прикрывают друг другу спины, они ругаются, даже дерутся. Их взгляды разнятся, моральные принципы сильно варьируются, но они пытаются уберечь друг друга от непоправимых ошибок.       Воины впадают в боевой транс* синхронно. Они теряют себя, будто бы достигая нирваны. И от этого момента и до окончания боя или даже жизни, они призваны только сеять смерть. Они забывают о боли, страхе, несчастье, о смерти и о мире. Отныне существуют только они и никого больше на этой планете нет. И даже самой планеты нет. Только товарищи и ты, растворившийся в бесконечном потоке порывов храбрости, накатывающих волнами, приливающими к голове. Они даруют крылья и воины ощущают себя всесильными. Они издают боевой клич синхронно, но не сговариваясь. Мысль, возникшая в голове одного, заражает всех, не имея звукового воспроизведения. Они - улей, легион, система.       Сабал пребывал в боевом трансе лишь один раз. Его толкнула в эту горящую пропасть смерть членов его отряда. Вина пришла позже, а в этот момент не было ничего, и ему казалось, что товарищи тоже живы. Они были живы внутри него, в его руках, беспрестанно выполняющих заученные действия. Ему так это понравилось, что он искал соединения с отрядом в каждом бою, каждом столкновении. Но деструктивная эйфория больше не возвращалась.       А потом появился Аджай. Сын Мохана действовал на повстанцев ободряющее, они словно ели амброзию перед боем. И Сабалу так нравилось ходить с ним в бой, что он никогда не упускал возможности. Осознание того, что рядом с ним стоит сын его кумира, опьяняло и было похоже на тот самый транс. И хоть это был не он, но хватало с избытком, льющимся через край безудержными эмоциями, которые Сабал иногда был не в силах сдержать. С Аджаем в отряде они одерживали такие триумфальные победы в сложных боях, что лидер повстанцев переставал быть лидером на несколько мгновений и прекращал контролировать дисциплину, становясь главным нарушителем. Он не думал о том, что воинская привязанность перешла в нечто более глубокое.       Сабал после боя всегда несдержанно хлопал Аджая по плечу и хвалил, словно доставляя больше удовольствия себе, чем самому Аджаю. И сейчас он ждал окончания боя, чтобы наконец выполнить свой маленький ритуал. Он не сомневался в его неизбежности и на секунду забыл, что существует иной вариант развития событий. Проигрыш стал для него чем-то чужим и далеким. И когда Золотой Путь все же сокрушили, когда они с позором бежали с поля боя, ненароком упуская друг друга из виду и теряясь в лесу, Сабал не прекращал корить себя за безрассудство и самонадеянность.       Аджай и Сабал шли по утреннему лесу, пахнущему свежей зеленью и холодом. Сегодня ветер был особенно сильным, но кроны деревьев с густой изумрудной листвой служили хорошей защитой, и в неизвестном месте было даже в некотором роде спокойно. Аджай чувствовал себя подавленно, а Сабал злился на всех и ни на кого.       - Почему ничего не вышло?! - возмущенно спросил Сабал у самого себя. Аджай ускорил шаг, чтобы оказаться ближе к повстанцу, упорно идущему вперед. Он с силой отталкивал ветки и тяжело ступал на землю, не зная куда выплеснуть злость и негодование. Их не смягчал даже тот факт, что отряд не потерял ни единого человека благодаря своевременному приказу к отступлению.       - Мы наверстаем упущенное, - сказал Аджай. Ему опять придется делать все самому, он знал это и поэтому был спокоен. Завтра будет завтра - так он считал.       - Мне надоело наверстывать, - Сабал шипел сквозь зубы, его движения стали резкими, напряженными. Со стороны он был похож на натянутую до упора струну, и она фальшивила каждый раз, когда ее касались. Каждый раз норовила лопнуть с коротким противным писком.       - Я все сделаю, - Аджай всегда был готов войти во врата ада, всегда был готов драить ступеньки на входе туда. За это Сабал уважал его еще больше, и с каждой подобной фразой Аджая почтение росло.       Сабал, отодвигая очередную ветку, норовящую выколоть глаз, ощутил, как чаша его терпения треснула. Она не переполнилась, а именно треснула. Началось все с маленького скола, от которого теперь к низу тянулась тонкая полоска. Повстанец принимал за эту чащу свой череп, который не мог больше держать в себе и мозг и множество мыслей в нем. Сабал дернул за ветку, затем еще раз, рыча себе под нос ругательства. Он уперся ногой в ствол дерева, продолжал выдирать сук. Он не успокоился даже когда на нем не осталось листьев, а ладони покрылись неглубокими кровоточащими царапинами. Когда его гнев достиг апогея, он просто громко закричал. Руки в какой-то момент соскочили, и Сабал спиной повалился на траву. Он накрыл лицо руками и глубоко дышал. Аджай, все это время наблюдавший за тем, как его товарищ выпускает пар, сел рядом.       - Я так устал, - тихо сказал Сабал. Нервы у него совершенно сдали. Он столько делает, чтобы наконец победить и сокрушить диктатора, но кажется, что все действия лишь отдаляют их от желаемого.       - Мы проиграли впервые за этот месяц, Сабал, - также тихо ответил Аджай. Повстанец отнял руки от лица, нервно улыбнулся.       - Ты просто не знаешь, сколько отрядов не выполнили свою задачу. Я тебе не говорил, - Сабал приподнялся на локтях. - Иногда мне кажется, что мы выигрываем, только когда ты рядом.       Аджай вздохнул и посмотрел вверх, на нависшую над ними листву, не пропускающую буйствующий наверху ветер. Земля была влажной, твердой и холодной. Аджаю именно это нравилось здесь. Всюду была отрезвляющая свежесть, даже разряженный воздух иногда казался легким и чистым. Кислорода поначалу было слишком много, кружилась и болела голова, но Аджай всегда этим наслаждался.       - Я помогаю вам, как могу, - сказал Аджай после недолгого молчания.       - И мы ценим это, - Сабал положил руку ему на плечо. На то, которое было дальше, и получилось так, что он приобнял Аджая. Оный посмотрел на повстанца. На его скулах виднелись разводы от крови и кусочки коры. - Не думай, что мы забудем о тебе, когда победим.       Аджай поблагодарил повстанца и сообщил о грязи на лице. Сабал начал оттирать лицо, когда закончил, спросил:       - Все?       - Нет, - ответил Аджай. Повстанец повторил свои манипуляции, но это снова не помогло. Тогда Аджай дотронулся до виска Сабала и мягко протер его пальцами, испытывая странный дискомфорт из-за своих действий.       Сабал в это время уже проклял себя несколько раз и не переставал это делать. Ему было спокойно наедине с Аджаем, его даже, можно сказать, влекло к нему, и это нарушало все сакральные традиции, так уважаемые педантичным Сабалом. Любые отступления от ритуалов и прочие богохульственные действия он на дух не переносил. Для себя он изредка делал исключения, но после мучился совестью и пытался оправдать совершенное необходимостью, что бы за поступок это ни был. И сейчас он испытывал самое страшное и странное искушение. Смута в его душе росла как на дрожжах, воздуха ему стало не хватать, и он поспешил отвернуться. Аджай расслабился и был благодарен Сабалу за то, что тот перестал так пристально на него смотреть.       Они молча сидели, смотря в разные стороны. Сабал боялся повернуться, а Аджай просто отдыхал и наслаждался тишиной. Оба могли порадовать себя этим очень редко, в какие-то исключительные случаи вроде этого. И даже сейчас они просто дали слабину. Такой своеобразный привал не был их заслуженным отдыхом, и он не принесет облегчения вечно взведенному Сабалу и невысыпающемуся Аджаю. Последний подумал, что нужно бы найти отряд. Неизвестно, где они сейчас. Возможно, они дошли до аванпоста и уже ищут их с Сабалом, а они тут прохлаждаются.       - Нужно идти, - сказал он и начал подниматься с земли, но почувствовал на своей руке ладонь Сабала. Аджай вопросительно посмотрел на него и сел на место. Повстанец, все это время метавшийся от мысли к мысли, обескураженный самим собой и эфемерным влечением, не ожидал от себя того, что сделал. Он подумал, что ничего страшного не случится, если он один раз поддастся желаниям. Он был уверен, что желания эти были посланы ему демонами, чтобы соблазнить его и увести на свою сторону, и он также был уверен, что сможет потом замолить совершенный грех, и на то они и люди, чтобы грешить. На самом же деле он просто больше не мог сопротивляться чувству, так похожему и непохожему на боевой транс. Оно было также желанно и триумфально, но слишком эгоистично, чтобы становиться в один ряд с испытанным им когда-то и искомым с тех пор в каждом бою. Именно поэтому он больше не мог сдерживаться и оправдываться перед собой и Богами.       Он напряженно смотрел на выжидающего Аджая, глубоко тяжело дышал и не знал, что делать дальше, хотя давно все решил. Он воровато огляделся по сторонам, убедился, что вокруг никого нет и не может быть в принципе, неуверенно положил руку Аджаю шею и приблизился, касаясь своими губами его. Он закрыл глаза, чтобы не видеть ожидаемого презрения в глазах сына Мохана, вместо которого было лишь огромной силы удивление. Сабал почувствовал, как по его спине стекают капли пота, и как Аджай неуверенно приоткрывает губы, также неуверенно отвечая на поцелуй. У Сабала сбилось дыхание, сердце билось так быстро, как не билось даже во время сражений. Ему никогда не было так страшно.       Повстанец придвинулся к Аджаю, прижался к нему грудью, второй рукой уперся в землю позади него. Эмоциональное возбуждение росло, как и физическое, которое Сабал старался игнорировать. Голове стало невыносимо жарко, в паху тянуло, а в груди горело. Появилось ощущение, будто бы он все может, но на деле он ничего не мог, потому что перестал думать. Мысли пропали из головы, их выдуло горным ветром, и Сабал не хотел их возвращения.       Аджай прикрыл глаза, положил руку на затылок повстанца и ждал, что будет дальше, не стремясь ни отстраняться, ни проявлять инициативу и чувствуя смущение крайней степени. Сабал стал очень настойчив, он навалился на него и начал проникать языком ему в рот. Рука повстанца давила на шею сзади, Аджай не знал, что чувствует, от волнения у него кружилась голова.       Сабал понимал, что делает, но никак не мог взять себя в руки, да он и не пытался. Он поцеловал Аджая в подбородок, затем в челюсть, спустился ниже - к шее. Дыхание его сбилось и стало надрывным, поверхностным. Рукой он провел от груди до живота Аджая и поймал себя на том, что вместо ткани под его пальцами горячая кожа. Он одернул себя, ему пришлось приложить невероятные усилия, чтобы вернуть контроль над чувствами. Он отпрянул от Аджая и посмотрел на него мученическим взглядом, затем стыдливо отвернулся, вытер рот рукой. Аджай молча наблюдал за ним, не в силах сказать хоть слово. Он был шокирован поведением Сабала, полностью выведен из равновесия.       Сабал быстро поднялся, чувствуя себя неудовлетворенно оттого, что пришлось остановиться, и мерзко оттого, что поддался желаниям, которых даже не ожидал в себе обнаружить. Он потоптался на месте, поправил одежду и, сказав тихое "пошли", двинулся вперед через заросли. Аджай тряхнул головой, приходя в себя, и пошел следом.       Он знал, что они никогда не будут об этом вспоминать, но ему было жутко интересно узнать, что творилось внутри повстанца. Он даже хотел спросить. Но не стал.