Home Sweet Home

– Знаешь, теперь, когда твои друзья здесь, это место начинает напоминать настоящий дом. – мягко говорит Сарита, оглядывая ангела на верхушке украшенной ёлки и тепло улыбаясь стоящей на втором этаже Клементине. Голос у неё приятный и очень спокойный – в этом доме, на этом островке безмятежности он действительно звучит так по-домашнему, и от этого становится чуточку легче. Клем улыбается в ответ, едва касаясь пальцами колючей ветки – так давно не приходилось видеть и чувствовать что-то из прошлого, что-то очень близкое и родное. Само собой вспоминается, как весело было на последнее Рождество с мамой и папой. В столь юном возрасте у Клементины слишком много сожалений – и, наверное, жизни не хватит, чтобы хоть как-нибудь смириться с ними. Она повторяет себе, что не хочет ни о чём жалеть, но воспоминания уже приходят, и от них становится так сладко-больно, что не находится сил от них отказаться. В уютном доме мирно потрескивает огонь в камине – так приятно греть над ним замёрзшие руки; слышатся беседующие голоса – по интонациям выходит, что всё обошлось, атмосфера стала дружественной; повсюду развешаны сверкающие гирлянды – помимо воли хочется взять огонёк от цветной лампочки в руку и оставить его себе. Снизу доносится разговор Сариты и Сары – кажется, девочка вновь о чём-то спрашивает, а женщина и рада ей разъяснить, и почему-то совершенно внезапно Клементине становится до мурашек холодно. Порой она так жалеет, что не умеет заблуждаться. Наверное, если иметь изрядную долю фантазии и огромный мешок веры в лучшее, можно легко представить, что они здесь, они всё ещё живые и могут улыбаться так грустно и в то же время так тепло. «Жалею ли я о мёртвых?» – ей хочется спросить себя об этом, однако воспоминания уже здесь и не намерены отпускать просто так. Если не повезёт – или повезёт, в зависимости от того, как посмотреть – они не отпустят уже никогда. Около огромной украшенной ёлки сама собой прорисовывается тонкая быстрая фигурка – Клементина уверена, что Даку понравилось бы напоминание о Рождестве и с ним можно было бы вызваться развешивать игрушки. Он наверняка бы взял самую яркую из них – ему всегда нравились крутые вещи. Может быть, его бы даже пришлось прикрывать в случае чего – сколько раз в отеле случалось оправдываться перед Лилли за разбитое футбольным мячом стекло и произведённый шум. И всегда ведь успешно! А он так смешно благодарил её за это. Призрачный Дак машет Клементине ладошкой с уже зажатым в неё большим изумрудным шаром, и губы помимо воли трогает горькая улыбка. Наверное, Катя бы сначала повела его мыться – думается девочке, и она видит невысокий силуэт, поднимающийся из глубокого уютного кресла. Она часто мягко пеняла им обоим за чумазые мордашки, но получалось у неё так бесконечно спокойно, так по-домашнему, что порой было даже не жалко отвлечься от игры. Может быть, Катя бы даже нашла общий язык с Саритой – на мгновение Клем смущается, скашивая взгляд на уходящего куда-то Кенни, и решает не думать о некоторых «взрослых» вещах – в конце концов, как бы там ни было, от них обеих так и тянет теплом. Катя поднимает на Клементину мягкий взгляд голубых глаз, и так хочется вновь услышать её умиротворяющий голос. Может, и Лилли бы здесь понравилось? В этом месте много еды, и не придётся отчаянно разделять остатки на огромное количество человек – порой девочка заставала её в номере со сжатыми до побеления кулаками и прикушенной губой, и однажды ей стало ясно, что Лилли не так уж просто держаться. Тут ей точно было бы спокойнее, особенно тогда, когда там, у дальнего окна, сами собой стали рисоваться очертания рослого мужчины, который мог улыбаться только своей дочери. Наверное, именно здесь им было бы безопасно. Лилли складывает руки на груди и сдержанно кивает Клементине, и от этого безумно знакомого жеста в горле почему-то появляется комок. Где-то недалеко от сложенного оружия – бдительность и ещё раз бдительность, оба на взводе – негромко беседуют Ник и Люк, и почему-то Клементине начинает казаться, что будь здесь Бен, то ответственность Люка увеличилась бы во много раз. Возможно, они бы даже подружились. Порой девочке непросто было его понять – он всё-таки был куда взрослее – но, надо думать, Бен бы точно почувствовал себя здесь спокойно, а ему так не хватало времени передохнуть. И ему бы не пришлось сидеть одному – его бы не оставили. Даже помимо его воли. Сидящий у скамейки Бен приподнимает голову и пристально смотрит на пока не замечающих его парней, и Клементине становится спокойно за него. Клем переводит взгляд на почти накрытые столы, и за одним из них видит двоих разговаривающих. Конечно, знакомых, до последней черты – и, разумеется, вдвоём. В последнее время Омид почти не оставлял Кристу одну, и обычно девочка давала им побыть наедине, находясь где-нибудь неподалёку. Им бы понравилось здесь – они давно искали место, где можно было бы отдохнуть и провести ночь, не просыпаясь от каждого случайного звука, и, наверное, Криста доверилась бы этим людям. Омид бы отбежал на пару минут справиться насчёт еды, а она бы пыталась его остановить – у неё всегда это очень смешно получалось, точнее, не получалось; она вздыхала и говорила что-нибудь Клем. Наверное, так было бы и сейчас, если бы не… Прерывая тяжёлые мысли, они почти синхронно смотрят друг на друга, и Клементине как никогда хочется сказать им что-нибудь. Где-то за спиной едва-едва слышна поступь кроссовок – Клем быстро оборачивается и натыкается на внимательный взгляд стоящей неподалёку Карли. Карли стоит в тени, и её почти не видно – только чуть поблёскивают пытливые глаза. Может, хотя бы тут она нашла покой? Наверное, её бы даже угостили огромной кружкой кофе, если он тут есть – слишком часто она говорила про это. Кажется, она работала репортёром – надо думать, у них с кофе особые отношения. Лоб у Карли абсолютно чистый, и, похоже, она улыбается, чуть прищуривая глаза. На мгновение думается – а не носила ли она когда-нибудь очки? Здесь ей бы не пришлось постоянно нервничать, о ней бы обязательно позаботились – нет необходимости стоять почти всю ночь на часах, ругаться с Лилли за возможность обеда или разнимать очередных спорящих. Карли очень знакомо пожимает плечами, и Клементине начинает казаться, что откуда-то с первого этажа запахло кофе. Клементина так жалеет, что она не умеет заблуждаться. И она наверняка знает, кого увидит, когда повернётся к камину. Ли обязательно бы выкроил время, чтобы отправиться туда с книгой – девочка, кажется, где-то видела почти целиком заставленную полку. Может, он бы спросил её, не хочет ли она послушать, а голос у Ли такой успокаивающий, такой мирный, что за это можно простить даже скучную книжку. Языки пламени потрескивают, отбрасывая тени на стены и на лицо наклонившегося над огнём Ли. Огонь играет отблесками в его глазах, и на бесконечно долгое мгновение Клементине вновь хочется оказаться маленькой, остаться там, в прошлом, где все они были вместе, пусть и так горько-мало. Он пугающе реален – отсветы пляшут на циферблате его изрядно поцарапанных часов, и девочка внезапно понимает, что их стрелки не движутся. Совсем. Словно почувствовав её взгляд, Ли оборачивается и манит её ладонью к себе, и от этого глаза начинает так сильно щипать. Рассохшиеся ступеньки скрипят под ногами, еловые ветки цепляются за волосы, растворяющиеся от огня искры греют воздух, а где-то там, впереди – все они. Им хорошо здесь. Они тут. Ничего не было. Совсем ничего. Наверное. – Клементина? Ужин уже готов. Как во сне, она отстранённо поворачивается от огня, и глаза её потухше-пусты. Порой Клементина так жалеет, что не может сойти с ума.