Улыбки сфинксов

Я знаю, что ты знаешь, Что я знаю, что ты знаешь. И ты скрываешь то, что я скрываю, Что ты скрываешь. Мы наблюдаем, стоя в темной нише. Чужие сны не делают нас ближе. Из глаз в глаза, из глаз в глаза, Без жеста и без слова Улыбкой сфинксы незаметно Обменялись снова. Fleur — “Улыбки сфинксов"

Гилберт бросает на Оза короткий ленивый взгляд — искоса и немного сверху. Оз притворно-обиженно морщит нос: ну надо же, вырос каланчой, а толку-то? А если отбросить всё старательно наносимое наружное безразличие, то тут и не поспоришь: толк есть, да и не только он. Гилберт хорош, очень хорош. — Сильно голова кружится? — обеспокоенно уточняет он. Оз просто обожает эти контрасты ленивого светского вида и плохо скрываемой эмоциональности. «Нет» — Не очень. — Выйти с тобой? — уточняет Гилберт. «И поучаствовать в этой мерзости? Не то чтобы кто-то был против...» — Нет. — Точно? И так всегда: прицепится к пустяку, вобьёт себе в голову и не отпустит. Оз в птицах не разбирается, надо будет спросить у кого-то знающего: вороны все такие или это исключение такое, долговязое и упрямое. «Это очень, очень плохая идея.» — Я не маленький, — огрызается Оз больше по привычке. — Что я, до террасы не дойду? «Вообще-то не дойду.» Винсент зажигает свечу нарочито медленно. Оз недовольно стучит носком туфли, но молчит: не время. Говорить он будет потом. За дверью слышны шаги и разговоры. Тихие, громкие, быстрые и медленные, и всё мимо, в сад, к луне и воздуху. А здесь — темно, душно, жарко и издевательски неспешно. — Я, — разрывает скрипящее напряжение Оз, — хочу знать, что ты подлил? Винсент коротко облизывает нижнюю губу и тут же прикусывает её. — Думаю, нет, — вкрадчиво говорит он. — С тебя хватит и результата. А результат ощутим и заметно мешает; Оз кусает себя за щёку, лишь бы только отвлечься от тлеющего алым возбуждения. — Ну конечно, — нетерпеливо, негромко. Полутьма рассыпается по комнате почти ощутимым мелким песком, забивается в глаза, мешает трезво мыслить. — Многие подростки проходят этот период, да? — Винсент уже сзади, ладони на плечах, горячее дыхание обжигает. — Когда тело требует... — Не тебя, — зло говорит Оз, сжимая его руку и сдёргивая с плеча вниз, — Лучше делай уже... Что-нибудь! Смех у Винсента мягкий, и голос тоже, пальцы скользят по мелким пуговицам парадных брюк, не столько расстёгивая их, сколько дополняя действие странной смеси вина с неизвестным Озу зельем. Винсент любит эту игру, а Озу куда больше нравится упиваться победой. Если можно, конечно, считать себя победителем в отсутствие проигравшего. — Знаю, — шепчет он. — Но сперва — ты. Винсент с улыбкой несётся через зал, по пути наступая на бархатный подол какой-то леди. Останавливается на секунду, рассыпается в поклонах, опутывает возмущённую даму улыбками и оставляет барахтаться в неискренних извинениях. — Братик! — восторжённо говорит он, пытаясь обнять Гилберта. Но тот легким шагом уворачивается; этот танец всегда танцуют вдвоём. «Какая мерзость, в самом деле.» Они быстро переглядываются: обозначить вопросительную улыбку одними уголками губ, медленно моргнуть, соглашаясь. Винсент театрально вскидывает руки, словно ненароком проводя над бокалом Оза. Кратко блестит стекло, флакон прячется в свободных рукавах. Оз едва заметно салютует и отпивает. Одного глотка хватает, чтобы щёки слегка зарделись. Хорошо, что в зале душно, можно списать на толпу. Оз глубоко вдыхает. «Да что я, словно впервые?!» Бокал осушается до дна. Где-то глубоко внутри ворочается возбуждение: просыпается, потягивается, царапает вены изнутри. Гилберт стоит, чуть склонив голову набок. Выбившаяся из причёски прядь спадает ему на шею. У Гилберта очень, очень красивая шея. Винсент ещё немного щебечет о пустяках, быстро указывает взглядом на дверь, раскланивается и ускользает в зал, где тут же заводит беседу с очередной повисшей у него на шее девицей. — Он немного утомителен, — говорит Гилберт и тут же виновато умолкает. Винсент удивительно порочен даже по меркам Оза. Если Джек покрывался пороком снаружи, но Винсента он пропитывал изнутри, просачиваясь из его пальцев, губ и глаз и завораживающим потоком низвергаясь на всех вокруг. Но не на Гилберта — умоляет Винсент сам себя и ищет выход там же, где и Оз. А вместе искать легче, дело известное. Вот так, думает Оз, всегда. Желанное не получишь — портить неохота всей той грязью, которая на тебя налипла. Пусть лучше остаётся чистым, светлым, а пачкать мы будем друг друга, раз уж сошлись. Руки у Винсента горячие, он дразняще скользит пальцами по возбуждённой плоти Оза. Оз стонет — он старается быть тихим, но не удаётся. Шаги за дверью вдруг затихают. Оз закусывает губу, ладонь Винсента нарочито мягко оглаживает его член. — Оз? — раздаётся из-за двери неуверенный вопрос. — Ты там? Оз зажмуривается, желая провалиться сквозь землю, Винсент вжимается лбом ему в плечо и дрожит: не то смеётся, не то плачет. За дверью молчат, шумно и беспокойно дышат, а затем вновь направляются в сторону террасы. Оз с Винсентом синхронно выдыхают. Винсент отпускает его, делает несколько шагов и садится в колченогое кресло. Свет дробится оранжевыми бликами, не давая рассмотреть лицо. — Ну? — тихо шепчет он, опуская руку к собственному паху. — Ну? Оз сейчас — актёр в этом странном театре на двоих. — Руки на подлокотники, — приказывает Оз, прежде чем коснуться себя. Винсент недовольно выдыхает, но повинуется. Позволять на себя смотреть сейчас, за рукоблудием, когда за тонкой незапертой дверью то и дело проходят странно и глупо, но игра всегда начинается так — глупо. А что до странности... Странной она была с самого начала. Оз двигает рукой, а лицо Винсента хищное и беспомощное одновременно, руки на подоконниках сжимаются так, что ткань обивки жалобно трещит. Хотел смотреть — получай, а руки положи на место, никто не разрешал, трогать себя здесь и сейчас может только Оз, должен только Оз, ты же этого хотел, Найтрей? Это твоя идея — такие игры. Но нельзя не признать — это весело. Винсент что-то шепчет. Оз не столько слышит его, сколько читает по губам и дрожащим бликам света. «Гилберт». Гилберт-Гилберт-Гилберт, что ты делаешь, почему ты такой чистый, что тебя и пачкать страшно, и настолько неосознанно порочный, что только тебя в этой комнате и представляют? Озу легче — иногда Винсент похож на брата, очень похож. Чем руководствуется Винсент, понять труднее, ну да Оз и в голову не берёт. Сложно думать о чьих-то мотивах, когда тело привычно вспыхивает в оргазме, а на охватывающую член ладонь Винсента, всё-таки вскочившего со своего зрительского места, толчками выплескивается сперма. Оз тяжело дышит. Винсент тоже. — А дальше? — спрашивает он. Оз склоняется ближе — а ведь казалось, что ближе некуда. — Позже, — говорит он. Негромко — по коридору опять шагают. — Пора в зал. Винсент коротко кивает. Оз приводит в порядок одежду, Винсент тщательно убирает все следы их пребывания. Кроме своих испачканных перчаток — их он снимает и небрежно бросает на притулившийся у окна стол. — Не люблю хозяев, — поясняет он на вопросительный взгляд Оза. Приходили порознь и уходить надо порознь. Перед тем, как сделать шаг за порог, Оз усмехается и напоминает: — Нам ещё встречаться вечером, — он улыбается. Винсенту нравится предоставленное зрелище: должно быть, он представляет себе Гилберта на месте Оза, Бездна его знает, но это и неважно. Важно, что результат вполне себе осязаем. — Но сперва нужно вернуться в зал. Ах да, — он делает вид, что совсем забыл. Оба знают, что это не так, но что за игра без притворства? — Не вздумай кончать без меня. — Знаю, — коротко говорит Винсент, задувая свечу. Гилберту совсем не хочется идти на приём. — Что там делать вообще? — жалобно спрашивает он. «Ничего особенного, Гилберт. Хобби у нас с твоим братцем такое: трахаться, представляя тебя. Ничего необычного.» — То же, что и всегда делают на балах, — говорит Оз, глядя на себя в зеркало. — Светское общение, не более.