***
Рэйндропс выделили просторную комнату в этом же здании, где был кабинет Генерального Заместителя. Очень хорошее жильё, даже роскошное, но пегаска почти не обратила внимания на убранство. Она сразу повалилась на кровать и отослала прочь жеребца из обслуги, который настойчиво рвался ей всё показать и объяснить, где что лежит, стоит и так далее. Кобылка устало прикрыла глаза, но о сне не было и речи. Она почти физически слышала, как гудят в голове мысли. «Когда они врут, у них губы шевелятся», — всплыла услышанная где-то фраза. В Сталлионграде никому нельзя просто так верить, это пегаска уяснила крепко. Но, кто знает, вдруг Гегемон не лгал? Вдруг, чем Дискорд не шутит, Рэйндропс действительно может спасти целый город от чего-то очень плохого? Ей очень хотелось домой в Эквестрию, но что, если из-за её отказа помочь Гегемону действительно случится нечто ужасное? Как она будет жить, зная, что отказалась даже попробовать спасти множество пони от кровавой войны? С другой стороны, очень может быть, что на самом деле всё как раз наоборот. Губы Генерального Заместителя шевелились. Он врал. Что, если он на самом деле собирается использовать Рэйндропс в каких-то дурных целях? Или просто для того, чтобы удержать власть в своих копытах? Ему надо спасти систему, при которой он здесь самый главный. И он пытается представить дело так, будто её сохранение важно не только для него одного, но и для всех остальных. Но вдруг всё-таки… Мысли шли по кругу, и Рэйндропс почувствовала, как закипал её мозг. Надо было хорошо всё обдумать, но она так мало знала и ещё меньше понимала об этом городе. Что бы сделала на её месте принцесса Селестия? Неизвестно — пегаска и близко не была аликорном с тысячелетним политическим опытом. Если бы только можно было посоветоваться с кем-нибудь из правительниц! Принцесса Луна! Точно, Рэйндропс может думать до завтра. Значит, целая ночь впереди, самое время для аудиенции. Нет! Магические глушилки! Это самый центр города, сюда Луна вряд ли сможет пробиться… Рэйндропс осталась одна со своим выбором. Что же делать? Она набрала воздуха в грудь и медленно выдохнула. Надо быть спокойной. Нельзя позволить мыслям бесплодно бегать по кругу между вечно повторяющимися вопросами. Если Рэйндропс примет предложение Гегемона, то ей придётся пожертвовать, по крайней мере пока, возвращением в Эквестрию. Пожертвовать чем-то дорогим — это, конечно, благородно. Но хотелось бы быть уверенной, что это пойдёт на пользу всем пони, а у Рэйндропс никакой уверенности в правдивости слов Генерального Заместителя не было. Поможет ли её жертва? Или, наоборот, повредит? Гегемон, должно быть, рассчитывает на молодость и неопытность пегаски. Собирается ею манипулировать. Посадить на трон Председателя настоящего опытного политика было бы для него слишком рискованно. А он, очевидно, хочет и дальше править, но делать это из тени кого-нибудь другого, кто не слишком разбирается в городских делах и поэтому не будет ему мешать. Но что, если Рэйндропс окажется умнее, чем думает Гегемон? Что, если ей удастся выйти из-под его контроля и сделать что-то хорошее даже вопреки его воле? Нет, вряд ли. Как может обычная молодая кобылка соперничать в интригах с жеребцом, который занимался такими вещами всю жизнь? Рэйндропс почувствовала неприятное ощущение — ещё не головная боль, но уже её предвестник. Стоп. Надо остановиться. Нельзя позволять этому яду разъедать и так уже повреждённый разум. Пегаска всё равно понятия не имела, какое её решение будет лучше для Сталлионграда, для мира во всём мире и так далее. Хватит. Почему бы вместо этого не подумать о себе? Чего хочет она сама? Тут всё просто — Рэйндропс хочет вернуться в Эквестрию. Так что же, товарищу Гегемону — отказать? Кобылка несколько минут лежала, прислушиваясь к себе. И наконец с шумом выдохнула — отказать. Приняв решение, она сразу почувствовала себя лучше.***
Облегчение оказалось недолгим — вскоре вновь приползли сомнения. Рэйндропс ворочалась в постели до глубокой ночи, изо всех сил отгоняя их, чтобы сберечь выстраданное решение до утра. Когда она всё-таки уснула, то пришли сны — вязкие, тягучие и беспокойные. И, как и ожидалось, никаких признаков принцессы Луны. Рэйндропс присутствовала на чём-то вроде Гранд Галлопинг Гала. Много гостей — кантерлотская знать, Вондерболты, — но самих принцесс не было. Вместо них за одним из столиков в углу то ли зала, то ли сада, где всё происходило, сидели Сталлион и Гегемон, которые о чём-то мило беседовали. Сталлион то и дело усмехался себе в усы. Рэйндропс стало как-то скучно и неприятно, она решила встать со своего места и уйти, но обнаружила, что прикована к стулу цепями. Другие гости, которые вроде бы только что свободно ходили по залу и танцевали, теперь тоже сидели за столиками без движения. Вдруг раздались хлопки — начался фейерверк. Сталлион зааплодировал. Один хлопок был сильнее других, он разбудил Рэйндропс. Она подняла голову с подушки. Снова резкий звук, в окне задребезжали стёкла — это уже наяву. Пегаска вскочила и подошла к окну. Она отодвинула в сторону тяжёлую красную портьеру и увидела, что в зелёной крыше здания, стоявшего через дорогу, зияет круглая дыра. Резко, со стуком, распахнулась дверь, заставив Рэйндропс обернуться. В комнату ворвался жеребец. — Товарищ! — крикнул он. — Быстро в подвал! Мы под обстрелом! За окном что-то просвистело и громыхнуло совсем рядом. По коридорам бежали пони, многие в пижамах: видимо, на этом этаже было достаточно жилых комнат. Рэйндропс спала раздетой, и выбежала прямо в таком виде. Платье осталось висеть в шкафу — сейчас не до приличий и сталлионградских обычаев. Потоки пони, шедшие по разным коридорам, сливались вместе на лестнице, которая, к счастью, была достаточно широкой, чтобы избежать давки. — Что происходит?! Нас атакует Эквестрия?! — громко волновался какой-то жеребец. — Это миномёты, кажется, — ответили ему. — Какие миномёты?! Сверху летит! Пегасы бомбы сбрасывают! — Миномёты! Из Внешнего Города навесом бьют. Мины по дуге через стену перелетают и у нас здесь падают. — Что?! Эквестрийцы уже во Внешнем Городе?! — Это Базис, идиоты! Они достигли первого этажа, и широкая парадная лестница закончилась в вестибюле здания. Основная масса пони резко повернула и рванула к неприметному узкому коридору, из которого, видимо, можно было попасть на лестницу, ведущую в подвал. Вот здесь и возник затор, грозивший перерасти в давку. Рэйндропс растерянно глядела на бутылочное горлышко, через которое пыталась протиснуться толпа. Кто-то взял пегаску за переднюю ногу и потянул куда-то в другую сторону. Она оглянулась и узнала полковника Кулика. Он отвёл её в другой коридор, где, убедившись, что вокруг никого нет, прикоснулся к стене быстрым, но точным движением, и одна из деревянных панелей отъехала в сторону, открывая проход. Полковник скользнул в темноту, утягивая Рэйндропс за собой. Панель задвинулась, и стало непонятно, открыты или закрыты глаза. Но вот включилась неяркая лампа и осветила уходящую вниз крутую металлическую лестницу. Внизу оказался узкий сводчатый коридор. Кулик и Рэйндропс миновали несколько массивных дверей, охраняемых вооружёнными солдатами, и оказались в небольшом помещении без окон. В центре комнаты стоял стол с расстеленной на нём картой, а вокруг стояли жеребцы, где-то полторы дюжины, половина в военной форме, остальные в гражданской одежде. Один что-то говорил, тыча копытом в карту. Он стоял к двери крупом, но Рэйндропс сразу узнала его по голосу. Это был Гегемон. Услышав шаги, Генеральный Заместитель замолчал и повернулся к вошедшим. Полковник молча козырнул. — О, товарищ Рэйндропс! Рад, что с вами всё в порядке, — сказал Гегемон и вернулся к лежавшей на столе карте. — Обеспечьте мне связь с Базисом. Где он там, у себя в Доме Управления? Даже если нам обрезали обычные телефонные линии, спецсвязь должна работать. До слуха всех пони донёсся гул близкого взрыва. — Мы можем спуститься в глубинный бункер, — сказал жеребец в гражданском костюме. Гегемон бросил взгляд в сторону военных, и один офицер произнёс: — Это убежище в состоянии выдержать обстрел, глубинный бункер предназначен для защиты от более серьёзного оружия. Но если вы пожелаете, то я прикажу проводить нас туда. Можно воспользоваться подземным ходом и спуститься в бункер прямо отсюда, не выходя на поверхность. — Ладно, и тут пока неплохо, — махнул копытом Гегемон. — Лучше обеспечьте мне как можно скорее связь с Базисом. Даже с учётом бункера, вечность мы сидеть под землей не сможем, всё равно придётся договариваться. — Товарищ Гегемон, — сказал один из военных. — Должен вас сразу предупредить, что, учитывая создавшееся положение, Базис вряд ли захочет что-то с вами обсуждать, кроме нашей полной капитуляции. Да, в нашем распоряжении гарнизон Внутреннего Города, и это хорошие парни, но они больше привыкли охранять, а не воевать. Если войска со всеми тяжёлыми вооружениями на стороне Базиса, то предпосылок для успешной обороны нет, не говоря уже о возвращении контроля над Внешним Городом. — Спасибо, товарищ Запал, за ваше предупреждение, конечно, — со вздохом сказал Гегемон. — Но мне всё равно нужно с ним поговорить. Как я уже сказал, не можем же мы сидеть здесь вечно. — Товарищ Гегемон, — поспешно произнёс один из жеребцов в штатском, — не лучше ли сначала достоверно узнать о состоянии дел в Горобороне и Горбезопасности? Возможно, Базиса поддерживают далеко не все. — То, что делает Базис, — это же явно незаконно! — возмущённо сказал другой пони. — Надо обратиться с воззванием к офицерам и солдатам! — Ну, если мне обеспечат связь, я попробую прощупать, так сказать, оперативную обстановку, — произнёс Гегемон. Он оглянулся на одного из стоявших рядом офицеров. — Товарищ Генеральный Заместитель, разрешите проводить вас в комнату связи, — отозвался тот. Они вдвоём вышли из помещения, и в их отсутствие все стояли молча. Слышалось только хриплое дыхание пожилого жеребца, судя по количеству нашивок на его кителе — генерала или маршала. Пони вокруг стола были настолько увлечены своими мыслями, что не замечали ничего вокруг, глядя в расстеленную перед ними карту. Их сосредоточенное ожидание было почти осязаемым. Гегемон вернулся через полчаса. С несколько задумчивым и растерянным видом он встал посреди комнаты. Если не считать этой обескураженности, его лицо ничего не выражало. Так он и стоял под взглядами всех пони, пока, наконец, не заговорил: — Я связался со штабом Горобороны, с генералом Селезнем. Он меня заверил, что войска, как и всегда это было, на стороне законной власти и никакой измены нет. Присутствовавшие жеребцы издали почти единый вздох облегчения, но Генеральный Заместитель продолжал: — Товарищ Селезень мне заявил, что войска, введённые во время мятежа, к этому времени уже почти выведены из города. Кто нас обстреливает, он понятия не имеет, так мне и сказал. Ничего предпринимать он, как я понял, не собирается. А в конце нашей плодотворной беседы посоветовал мне сложить с себя полномочия. Для, как он выразился, недопущения эскалации конфликта. Повисла тишина. — А что Базис? С ним вам удалось связаться? — после долгого десятка секунд спросил кто-то. — Лично с ним не удалось, — ответил Гегемон. — Только, так сказать, с представителем. Тоже из военных, генерал Мерин. Кто-то из вас его, скорее всего, должен знать. Я же до этого момента не имел чести повстречаться. Он назвался комендантом Дома Управления. Ну и поговорили… В общем, обстрел сейчас должны прекратить, и мы выходим. Жеребец с хриплым дыханием вдруг встал на дыбы, упёрся передними копытами в расстеленную на столе карту и с трудом, то и дело присвистывая, заговорил: — Вы, товарищ Гегемон, меня знаете. Я всю жизнь верой и правдой, как говорится. И в заговоре против вас я не участвовал, не собирался даже. Но теперь, учитывая нынешние обстоятельства, я должен вам сказать: ваша политика была неправильная и ошибочная! Это она завела нас в это самое место, в котором мы сейчас находимся! — Тут я с вами, товарищ Принцип, с одной стороны соглашусь, — вздохнул Гегемон. — Были ошибки! Но саму линию я и сейчас считаю правильной. Просто опоздали мы с реформами, слишком поздно начали, и всё пришлось делать впопыхах, с бухты-барахты. Ведь понимания не было, что и как делать! А когда проявились последствия и начало прорезываться понимание — то уже всё сделано. И ведь многое, что мне лично приписывают, было запланировано ещё до меня, до того как я стал Генеральным Заместителем. И антисолевая кампания, и меры по ускоренному развитию экономики — всё уже было подготовлено, я только одобрил и ход дал. А когда процесс пошёл — стало понятно, что этих мер недостаточно, Обновление буксует, ну мы и пошли дальше, а дальше — глубже. И ведь это был не только я, товарищи из ЦК и Президиума на политсовете за всё голосовали. И депутаты Горсовета соответствующие законы одобряли… Ну депутаты-то ладно, им что скажут, то они и одобряют, но на политсовете можно ведь было что-то возразить, если всё было так уж неправильно! Все всё одобряли, ну за исключением ряда консервативных товарищей, конечно, но я тут здравую критику имею в виду, а не вот это вот всё, вернуть всё взад и всё такое… Так вот, все всё одобряли, а теперь, получается, только я виноват!***
Выйдя из здания, пони обнаружили прямо у широкого парадного крыльца небольшую воронку от взрыва. Все окна на фасаде были разбиты, да и соседний Народный Дворец пострадал и смотрел на вышедших несколькими пустыми проёмами без стёкол. Впереди всех шёл какой-то офицер, он держал в зубах палку, на которой колыхался кусок белой простыни. Жеребцу приходилось наклонять голову и выгибать шею, чтобы поднять самодельный флаг повыше и он не волочился по брусчатке. За знаменосцем следовал Гегемон в окружении свиты из высокопоставленных военных и гражданских чинов, следом шли полковник Кулик и Рэйндропс, которые по-прежнему держались вместе. А уже за ними потянулись остальные обитатели Внутреннего Города, услышавшие, что обстрел прекратился, и выползшие из подвалов и других укрытий. Растерянные и испуганные, пони смотрели на разрушения — воронки в земле, выбитые окна, проломленные крыши. — Как мы с этим Базисом жить будем? — проворчал кто-то. — Он вон чего творит… Поди и жертвы есть. Лучше бы те генералы порядок навели. — Генералы ваши тоже вон хотели завод взорвать… — прозвучало в ответ. — Мы с вами ещё не знаем, что Базис взорвать захочет. С таким-то началом… Жиденький поток пони (многие, видимо, ещё прятались в подвалах и выходить не спешили) обогнул Народный Дворец и направился к выходу из Внутреннего Города. Навстречу ему въезжали броневики. Солдаты, ранее охранявшие ворота, теперь были разоружены и бессмысленно топтались неподалёку под наблюдением нескольких пони с винтовками. Эти пони — точно такие же солдаты, но красные нашивки с их формы были наспех срезаны. Откуда-то вдруг появилась группа жеребцов в штатском и окружила Гегемона и Рэйндропс, отделив их от остальных. Полковник Кулик успел ободряюще кивнуть пегаске, прежде чем исчез из виду. — Быстрее! Быстрее! — повторял какой-то высокий жеребец в полувоенной одежде, подгоняя проходящих взмахами передней ноги. Как только они миновали ворота и оказались во Внешнем Городе, Гегемона посадили в одну карету, а Рэйндропс — в другую. Севший рядом жеребец молчал, игнорируя вопросы. Он старательно задёрнул все занавески на окнах, но когда карета остановилась, Рэйндропс обнаружила, что её привезли не на какую-нибудь секретную базу, а всего лишь к Дому Управления. Знакомые места — серое здание с колоннами, рядом гостиница из красного кирпича. Если повернуть голову вправо, то можно увидеть часть серой стены вокзала. От железнодорожных путей долетает негромкий перестук колёс медленно ползущего поезда. Отсюда почти два месяца назад начались непростые приключения Рэйндропс. Всё то же самое, но кое-что здесь изменилось: улица больше не была пустынной. Через каждые несколько метров стояли броневики, бродили, сбиваясь в небольшие группки, пони. Чуть в стороне разместились четыре палатки из зеленовато-бежевого брезента, оттуда поднимался дымок, — видимо, полевая кухня. Над входом в Дом Управления вывесили большой флаг, но не однотонно-красный, а трёхцветный. Жеребец в штатском торопил, не давая Рэйндропс осматривать окрестности. Пегаску повели внутрь здания. Вестибюль тоже изменился: со стен сняли все плакаты и портреты, исчезло большое красное полотнище с подковой и молотом. Но никаких новых символов вместо старых пока не повесили, на стенах остались лишь прямоугольники, выделявшиеся на фоне более выцветших стен. Не было видно и старенького вахтёра, даже его шаткий стол убрали. Порядок здесь теперь охраняли жеребцы в военной форме со следами споротых знаков различия. Рэйндропс провели к лифту и подняли на один из верхних этажей. Там её завели в какой-то кабинет и оставили наедине с полноватым тёмно-рыжим жеребцом с залысинами и намечающейся плешью на макушке. Тот поднялся ей навстречу. — Товарищ Рэйндропс? Очень рад, очень рад, — заговорил жеребец. — Прошу, присаживайтесь, — он щедро обвёл копытом стоявшие в кабинете стулья. Рэйндропс выбрала один и села. Рыжий пони тоже опустился обратно на своё место. — Меня зовут Манифест, — представился он. — От слова «товарищ» мы уже отказываемся… То есть я назвал вас товарищ Рэйндропс, но это просто по привычке. Так вот, от слова «товарищ» мы уже отходим, но к слову «господин» тоже ещё не совсем привыкли. Так что, думаю, вы можете называть меня просто по имени. — Хорошо, — отозвалась Рэйндропс, пожав плечами. — Как скажете, Манифест. Жеребец, одетый в светло-серый костюм, выглядел довольно скромно и говорил негромко. И кабинет, который он занимал, был самым обычным — небольшим и с совершенно непритязательной обстановкой. Здесь присутствовал лишь минимальный набор мебели и принадлежностей, необходимых для бюрократической работы. Из роскоши, если это можно так назвать, был только один-единственный телефонный аппарат, который ярким красным пятном выделялся на фоне окружающей строго функциональной серости. — Я помощник уполномоченного по делам Внешнего Города, — сказал Манифест. — Господин Базис, конечно, хотел бы встретиться с вами лично, но в такой момент, сами понимаете, его график очень плотный. Думаю, освободится он только глубокой ночью и к тому времени уже будет еле стоять на ногах. От усталости, конечно. Жеребец приподнял уголки губ в полуулыбке и продолжил: — Зато, я думаю, скоро вы сможете встретиться кое с кем другим… Но прежде чем это произойдёт, у нас вами должен состояться важный разговор, который расставит все точки над «i». Манифест посмотрел на Рэйндропс, и та кивнула. Пегаска обуздала владевшее ею беспокойство вместе с любопытством и решила не заваливать жеребца вопросами, а прежде всего узнать, что он скажет сам. — Вы же понимаете, что сегодня произошло? — спросил он и тут же ответил: — Верные господину Базису силы взяли под контроль Внутренний Город. Рэйндропс снова кивнула. Что-то примерно такое она и подозревала. — Сегодня же товарищ Гегемон выступит по радио и объявит о своей отставке, — произнёс Манифест. — Так называемому «народному» строю пришёл конец. Прежняя система управления будет упразднена, а вместе с ней — пост Генерального Заместителя. Должность Председателя Горсовета в нынешнем виде тоже существовать перестанет. Поэтому, как вы понимаете, то предложение, которое сделал вам Гегемон, более недействительно. Рэйндропс вздохнула с облегчением, и Манифест, заметив это, слегка улыбнулся. — Будут приняты поправки в Устав, — продолжал он. — Разделение на Внешний и Внутренний Город уберут. По крайней мере, юридически — про снос стены пока никто, насколько я знаю, ничего не заявлял. И вскоре должны пройти выборы мэра этого единого Сталлионграда. Господин Базис собирается в них участвовать. И он собирается победить. Жеребец откинулся на спинку стула и продолжил: — Спросите, при чём тут вы? Очень просто, всё дело в том предложении, которое вам сделал Гегемон. Пусть в нынешней ситуации оно уже ничего не значит, но, вы знаете, идеи, один раз появившись, уже не умирают. Вот и идея, что вы можете в каком-то виде участвовать в управлении нашим городом, тоже останется в живых. Она может всплыть в подходящий для неё момент. А это, скорее всего, будет нежелательно для укрепления нашего нового порядка вещей. Поэтому вам лучше как можно быстрее покинуть Сталлионград. — Это мне подходит, — сказала Рэйндропс, — но… — Ещё один важный момент, — мягко, но настойчиво перебил её Манифест. — Когда вы вернётесь в Эквестрию, с вами наверняка захочет встретиться принцесса Селестия. И в связи с этим у меня к вам просьба. Вы ведь знаете, в каком плачевном состоянии находится наша экономика. Кризис очень глубокий. Эта система дошла до того, что нет бумаги и типографской краски, чтобы напечатать жетоны! Мы готовим реформы, будет переход на нормальные деньги. Сегодня же Базис подпишет распоряжение, отменяющее уголовную ответственность за оборот эквестрийской валюты, и мы будем постепенно переходить на биты. Но в первое время, конечно, в обращении останутся и жетоны за этот месяц. Следующий этап — возвращение к частной собственности, что после стольких десятилетий «народного» строя будет, конечно, непросто… Он оборвал свою речь и кашлянул в копыто. — Извините, я увлёкся. Так вот, положение в городе очень тяжёлое, и даже при самом лучшем развитии событий улучшение наступит нескоро. Многие пони пострадают от падения уровня жизни. И страдают уже сейчас. Поэтому любая помощь будет весьма кстати. И моя просьба заключается вот в чём: в разговоре с принцессой ненавязчиво попросите её более внимательно отнестись к нашим проблемам. Расскажите о бедственном положении простых пони. Вы ведь и сами видели, как скромно живут те же подметальщики, например. А сейчас им будет ещё хуже: у нас нет средств на содержание всех учгорблагов, их количество и количество рабочих мест в них придётся сокращать. И так же обстоят дела во многих других сферах. Я не буду вас грузить какими-то конкретными предложениями, мы сами их подготовим и выдвинем. Ваша задача — попросить Её Высочество обратить на эти предложения чуть больше внимания и отнестись к нам с чуть большим пониманием. — Если принцесса захочет со мной поговорить, то это без проблем, — ответила Рэйндропс. — Но сначала скажите мне… — Не спешите, — вновь перебил её Манифест. — Ещё одна вещь, касающаяся вашего будущего разговора с Селестией. Как вы, наверное, знаете, наши бывшие посёлки теперь стали самостоятельными городами. Мы это понимаем и принимаем, но господин Базис собирается сохранить некоторое влияние на территории бывшей республики. Готовится подписание договора о содружестве, предпринимается ещё ряд шагов… Так вот, донесите, пожалуйста, до Её Высочества нашу позицию: вмешательство Эквестрии в дела бывших посёлков может привести к столкновению наших интересов. Там есть много проблем, с которыми можем справиться только мы, в том числе с использованием сил Горобороны. Это дело не для кантерлотской гвардии. Особое беспокойство вызывает, конечно, Коньказ, но и там генерал Мерин обещает решить вопрос при помощи одного полка… Манифест вновь оборвал себя и извиняющимся тоном произнёс: — Прошу меня простить, если я слишком путано и многословно говорю. Просто хотелось бы быть достаточно убедительным. Так вот, я только прошу вас донести до принцессы следующее: вмешательство Эквестрии в дела бывших посёлков нежелательно, они должны остаться в сфере интересов Сталлионграда. Хотя, конечно, мы не в том положении, чтобы что-то требовать, особенно учитывая, что мы одновременно просим у Эквестрии помощи… Но, поверьте, так будет лучше для всех. Жеребец взял со стола пухлую записную книжку и с чем-то в ней сверился. — Вроде бы я всё сказал… — Значит, теперь моя очередь, — перехватила инициативу Рэйндропс. — Где Шифти Клаудс? — Ваша тётя, верно?.. — Где она? Что с ней? — Она во Внутреннем Городе, — ответил Манифест. — Наши пони сейчас должны отыскать её и привезти сюда. — Но ведь… Обстрел! — выдохнула Рэйндропс, вскочив со стула. — Она жива? — Да не стоит так волноваться, там ведь не боевые снаряды были, — произнёс жеребец, небрежно махнув копытом. — Холостые… или как это называется? Болванки. Без взрывчатого вещества, в общем. — Я лично слышала, как ваши «болванки» взрывались! — прорычала пегаска, выходя из себя. — Опять у вас начинается вот это вот всё! — Что? — отшатнулся от внезапно разъярившейся пони Манифест. — Враньё! — Хорошо-хорошо, я не хотел вас обманывать, — поспешно сказал жеребец. — Это не я придумал, мне так сказали! Я не знал, что стреляют боевыми, честно! Не волнуйтесь, сейчас попробуем выяснить, что с вашей тётей. Он потянулся к телефонному аппарату, взял трубку в копыто и набрал на диске короткий номер. — Манифест, — представился он невидимому собеседнику. — Ну что там? Шифти Клаудс нашли? На другом конце провода что-то ответили. — Ну так узнайте! — воскликнул Манифест. — Свяжитесь с этим майором, как его? Радиосвязи, что ли, нет? Бардак! В телефоне кто-то шипяще оправдывался, и жеребец немного смягчился: — Хорошо, жду через пять минут… Да, так срочно! Он положил трубку на рычаг и, виновато улыбнувшись Рэйндропс, сказал: — Придётся подождать. Пегаска фыркнула. Она стала мерить шагами тесный кабинет, будучи не в силах усидеть на одном месте. Пони ждала вестей о тётушке почти два месяца, но сейчас ожидание становилось невыносимым. — Что у вас за город такой?! — зло спросила Рэйндропс. — Вы, кажется, тут и шагу ступить не можете без того, чтобы не убить кого-нибудь! Зачем вообще было стрелять?! — Я был против этого, — произнёс Манифест. — Но мне сказали, что будут обстреливать холостыми. Для психологического эффекта. Поймите, с Гегемоном нужно было разобраться прямо сейчас. Он противился необходимым реформам, пытался цепляться за старое. Последствия этих его попыток могли быть ужасающими, вплоть до массового голода и кровопролития! Но я до последнего был против применения силы, да и товарищ Базис тоже не хотел этого. Мы рассчитывали, что Гегемону вскоре придётся уйти в отставку, но он, как мы сейчас видим, сдаваться не собирался. Вчера вечером мы по своим каналам узнали, что у него появился новый план, что он хочет использовать вас для сохранения своей власти. Пришлось действовать незамедлительно. Рэйндропс замерла посреди кабинета. — Я собиралась отказать ему, — глухо сказала она. — Я не хотела помогать Гегемону. — Этого мы не знали, — Манифест опустил взгляд на крышку стола. Затрезвонил телефон, заставив кобылку и жеребца вздрогнуть. — Всё в порядке? Везут? Отлично, благодарю за службу. А, и сообщите, как довезут. Манифест опустил трубку и сказал: — Ну вот, всё с ней хорошо. Везут сюда, сейчас встретитесь. Рэйндропс с шумом выдохнула и устало опустилась на стул. В висках ещё стучало, но уже тише. Манифест следил за ней и, видимо решив, что она достаточно успокоилась, сказал: — Я могу вам всё объяснить. Я имею в виду всю эту ситуацию, которая произошла с вами и с вашей тётей. — Уж потрудитесь, — ответила Рэйндропс. — Потому что я до сих пор ничего не понимаю. — Видите ли, я по поручению господина Базиса следил за вашим делом. Процесс быстро стал громким, и мы поняли, что он будет иметь политические последствия. Мы… мы — это команда господина Базиса. Так вот, мы настолько заинтересовались этой историей, что стали проводить своё неофициальное расследование. Как вы понимаете, Горбезопасность очень не любит делиться своими тайнами, но, к счастью, и там нашлись некоторые лазейки. Прежде всего, нам удалось выяснить, что Шифти Клаудс, которую вы искали, всё это время была во Внутреннем Городе. Манифест открыл ящик стола и вытащил оттуда средней толщины папку. Взял её в копыта и раскрыл перед собой так, чтобы Рэйндропс не могла в неё заглянуть. — Формально это всё ещё государственная тайна, — по-заговорщически понизил голос он. — Конечно, теперь это уже не имеет значения, но всё равно волнительно. Так вот, Шифти Клаудс всё это время была во Внутреннем Городе и находилась ровно по тому адресу, который указан у вас в письме. — Но тогда почему… — начала Рэйндропс, но Манифест её тут же перебил: — Ваша тётя была под домашним арестом. Её обвинили в шпионаже. Не как вас, секретным обвинением, а прямо — в шпионаже. Но сейчас её, естественно, освободят, можете не волноваться. Вы уедете в Эквестрию вместе. — Надеюсь, — выговорила Рэйндропс, и на неё тут же навалилось ожидание подвоха, как тогда, в поезде, когда её отпустили в Эквестрию в первый раз. Где гарантия, что и в этот раз всё не закончится подобным образом? Отпустим — не отпустим, отпустим — не отпустим, туда-сюда, как какие-то издевательские качели. Но Рэйндропс постаралась взять себя в копыта. Этот жеребец собирался ей всё объяснить, и она его выслушает. Пусть кобылка и не знала, насколько можно верить сказанному им, но это была бы хоть какая-то версия. Лучше, чем пустота полного непонимания. — А её письма? — спросила Рэйндропс. — Они настоящие? Их действительно написала она? Или меня таким образом зачем-то заманили в ловушку? — Это вы со своей тётей заманили всех в ловушку, — позволил себе усмешку Манифест, — сами того не подозревая. Письма — да, настоящие. В них всё и дело. Точнее, в одном из них, в самом последнем. — Это то, в котором она пригласила меня в Сталлионград… — Да. Видите ли, дело в том… — Подождите! — воскликнула Рэйндропс. — Если письма настоящие, то значит, моя тётя больна! Я же из-за этого и приехала. Что с ней? — Она действительно попала в больницу перед тем, как написать это письмо, — ответил Манифест. — Я не в курсе диагноза, но знаю, что потом она поправилась. Её арестовали прямо в больничной палате, видимо, когда письмо было уже отправлено. Затем ей стало лучше, её выписали из больницы и перевели под домашний арест. — То есть теперь её здоровье в порядке? — недоверчиво спросила пегаска. — Насколько я знаю, да. — Так что не так с этим последним письмом? — Давайте всё по порядку, — начал Манифест. — Шифти Клаудс — метеоролог, верно? Рэйндропс кивнула. Жеребец продолжил: — У неё была переписка по каким-то научным вопросам с нашим Погодным исследовательским институтом, и, в конце концов, её пригласили сюда. Институт не полностью секретный, там ведётся и вполне обычная гражданская научная деятельность, но находится он во Внутреннем Городе, поэтому ваша тётя сразу попала, так сказать, в сердце Сталлионграда. Ей выписали все пропуска, всё как положено, выделили комнату в спецобщежитии при институте — тот самый адрес, который у вас в письме указан. Она приехала, занималась здесь наукой, но затем кто-то из Горбезопасности решил, что данные, к которым она получила доступ по своей работе, являются секретными. Было возбуждено дело, она в этот момент как раз попала в больницу, прямо там её и арестовали. Теперь что касается писем. Вы, может быть, уже знаете, что все письма в Сталлионграде проходят проверку. И уж конечно должны проверяться письма, которые отправляются отсюда в Эквестрию. Так было и с письмами Шифти Клаудс, их просматривали цензоры из Горбезопасности. Все письма, кроме одного. Одно, самое последнее, они пропустили. Именно то, в котором содержалось приглашение. Поэтому ваш приезд оказался для всех неожиданностью. Это была непросительная ошибка, невероятный провал. Сначала, конечно, об этом никто и не подозревал: письмо не прочитали, а сама Шифти Клаудс на допросах ничего не сказала о том, что вас пригласила. Но потом вы заявились с этим самым непроверенным письмом, и всё всплыло на поверхность. За такое в Горбезопасности могли полететь головы, не только начальника отдела перлюстрации, но и многие другие, вплоть до самого верха. Поэтому слишком многим захотелось сделать вид, что никакого письма не было. Другим, наоборот, было выгодно дать этому делу ход, чтобы использовать ситуацию для достижения собственных целей. Там у них началась какая-то сложная игра, и всё это время вся эта система просто не знала, что с вами делать! Следователям по делу Шифти Клаудс было бы выгодно добраться и до вас, ведь если шпионок двое — это уже группа лиц, такое раскрытие ценится гораздо больше. Но другие этого категорически не хотели, ведь в этом случае выходила на свет вся эта история с пропущенным цензорами письмом. Им было выгодно делать вид, что никакого письма не существует, как не существует и вашей связи с Шифти Клаудс. При этом дело вашей тёти было, конечно, засекречено, и мало кто о нём знал, поэтому они легко могли официально утверждать, что Шифти Клаудс вообще не существует! В этом случае выходило, что вы никак ни с каким шпионажем не связаны. Вы просто пони, которая приехала в город по какому-то странному надуманному предлогу. Это, конечно, подозрительно, но преступлением не является. Поэтому вы так долго оставались на свободе, хоть и, конечно, под наблюдением. — Это… с трудом в голове умещается, — только и смогла сказать Рэйндропс, когда жеребец закончил. — Да, я совершенно с вами согласен, — произнёс Манифест. — С трудом. Кажется, гораздо легче поверить в какой-то изощрённый план Горбезопасности или, может быть, Селестии, чем в то, что это всё просто следствие одной глупой ошибки и аппаратного хаоса. Но, вы знаете, правда часто бывает нереалистична. Они замолчали и неловко сидели друг напротив друга, разделённые столом. Манифест стал коситься на красное пятно телефонного аппарата, который должен был вот-вот возвестить о прибытии Шифти Клаудс, но пока молчал. Пауза уже успела затянуться, когда он наконец зазвонил. — Привезли? — спросил Манифест и, получив в трубке нечто шипяще-утвердительное, поднялся и сказал Рэйндропс: — Идёмте. Они вышли из кабинета и двигались по пустому коридору. Вдвоём, без охраны или конвоя, и Рэйндропс ощутила себя непривычно свободной. Она могла бы легко отпрыгнуть и побежать прочь, выскочить в окно — пусть крылья ещё слабы, но немного пролететь можно. Этот полноватый земнопони вряд ли сможет её остановить, и если поблизости нет никаких незримых наблюдателей, готовых прийти ему на помощь… Но Рэйндропс продолжала идти рядом с Манифестом, подражая его спокойному размеренному шагу. Может, её ждёт не тётя Шифти, а прокурор, который зачитает ей новые обвинения? Сколько раз уже всё менялось, в последний момент оказывалось обманом? Но Рэйндропс продолжала идти. Они зашли в лифт и спустились — судя по краткости поездки — на один этаж вниз. Там уже был более оживлённый коридор, мелькали мундиры со следами споротых нашивок. Вокруг появилось много крепких жеребцов, и Рэйндропс с сожалением поняла, что так просто, как этажом выше, вырваться и сбежать она уже не сможет. Наконец путь окончен. Дверь без таблички. За ней — просторное помещение, столы, стулья, шкафы, пара диванов. За столами сидели какие-то пони… И среди них Рэйндропс вдруг увидела её. Бежевая шёрстка, густая, чуть вьющаяся каштановая грива собрана на затылке в неизменный простой хвост… — Тётя Шифти! — крикнула Рэйндропс и рванулась вперёд. Шифти Клаудс не успела встать ей навстречу, лишь немного приподнялась и была заключена в крепкие и пылкие объятия. Нет, это не просто взыграли родственные чувства. До этого тётя и племянница не были настолько близки и никогда ещё не обнимались подобным образом. Однако теперь эта кобыла стала для Рэйндропс не просто сестрой мамы, членом большой пегасьей семьи, но и целью трудного пути, кусочком прежней жизни, кусочком Эквестрии. Рэйндропс даже испугалась, не перегнула ли она палку, и попыталась в смущении отстраниться, но Шифти ответила на объятия и уже сама прижимала её к себе. Когда они всё же отпустили друг друга, Рэйндропс заметила, что правая передняя нога старшей пегаски забинтована чуть выше копыта. — Мне сказали, что с тобой всё в порядке, — сказала Рэйндропс, злобно сверкнув взглядом в сторону Манифеста и других жеребцов-сталлионградцев. Она осторожно сделала шаг назад. — Надеюсь, я не потревожила рану. — Царапина, пустяки, — отмахнулась Шифти. — Осколком стекла чуть-чуть порезалась. — Ты всегда так говоришь, — с выдавленной через силу улыбкой сказала Рэйндропс. — А твоё здоровье? — В порядке. — Мне сказали, ты попала в больницу! — Теперь уже всё хорошо. — Но что с тобой было? — Не знаю, — пожала плечами Шифти. — Один врач предполагал какое-то отравление, другие вообще хранили молчание. — Тебя отравили! — со злостью выпалила Рэйндропс. — Так я и знала, от них всего можно ожидать! — Я не могу ничего утверждать. Не знаю, что это было. А ты, дорогая? Как дела у тебя? — Тоже в порядке, — по возможности беззаботно ответила младшая пегаска, но улыбка её поблёкла, и это не укрылось от взгляда Шифти. Глаза тётушки вдруг округлились от ужаса. — Святая Селестия! Что они с тобой делали? — зашептала она, наклонившись вперёд. — Слоник? Ласточка? Водолаз? — Что? — не поняла Рэйндропс. — Ты не знаешь… Хорошо… — с явным облегчением выдохнула Шифти. — А с тобой… с тобой делали… эти вещи? — в свою очередь испугалась младшая пегаска. — Что? Нет, я только слышала о них. — Значит, тебе угрожали? Заставляли признаться, да? В шпионаже? — Это уже в прошлом, — ответила Шифти, глянув на находившихся рядом сталлионградцев. Рэйндропс вдруг снова прильнула к тётушке, уткнулась мордочкой в шею и всхлипнула, содрогнувшись. — Ну-ну, дорогая, всё же хорошо, — сказала старшая кобыла, легонько обняв пегаску. — Мне залезли в голову… — прошептала Рэйндропс. — Единорог… он смотрел мои воспоминания… И с тех пор… я сама не своя. Он что-то нарушил у меня в голове. И крылья… Я ведь до сих пор не могу нормально летать… Рэйндропс почувствовала, как тётушка прижимает её к себе крепче, и разрыдалась.***
Манифест попросил остальных жеребцов покинуть комнату, чтобы не мешать. Сам он тоже на минуту вышел, принёс воду в графине и два стакана. Обе кобылы немного успокоились, но если Рэйндропс рыданиями опустошила себя, то Шифти Клаудс ещё чуть дрожала от кипевшей и клокотавшей внутри злобы. Она испепеляла Манифеста долгими ненавидящими взглядами, как единственного в комнате представителя Сталлионграда. Но тот держался достойно, всем своим видом показывая, что к страданиям обеих кобыл он не имеет никакого отношения. — Мне так жаль, — говорила Шифти, легонько прижимая к себе племянницу, — что я втянула тебя во всё это. Я ведь и подумать не могла, что всё может так обернуться… Мне было так одиноко, когда я заболела, что я решилась попросить тебя приехать, хоть это и далёкий, чужой для нас город. Но я и подумать не могла! Ведь когда я сюда приехала, мне всё быстро оформили — и разрешения на полёты, и всё остальное… Я думала, что эти бумажки — просто формальность, что их всем делают. Я и подумать не могла, — вновь повторила эту фразу кобыла, — что тебя могут лишить крыльев… и всё остальное. Прости, пожалуйста… Я отправила письмо… попросила одну добрую санитарку отправить, а на следующий день за мной пришли. Я, конечно, испугалась, испугалась за тебя. Я надеялась, что письмо не дойдёт, что ты не приедешь сюда, останешься в Эквестрии, но ты… Мне так жаль. — Ничего, — вымолвила Рэйндропс. — Ничего, тётушка Шифти. Ты не виновата. Ты не знала. Тебе просто было страшно одной в больнице. — Я, со своей стороны, приношу извинения от лица Сталлионграда, — вставил Манифест и тут же об этом пожалел, потому что старшая кобыла пронзила его уничтожающим взглядом. — Что нам ваши извинения, — фыркнула она. — Скажите лучше, виновные в том, что с нами случилось, понесут наказание? — Будет создана соответствующая комиссия, которая будет расследовать преступления прежнего строя, — ответил Манифест. — Вы можете написать туда письмо и изложить своё дело. — Нас держали под арестом за выдуманные преступления! — прорычала Шифти Клаудс. — Молодой кобылке буквально изнасиловали мозг! Испортили здоровье! И вы говорите, будет создана комиссия, в которую мы сможем написать письмо! Не аресты, не трибуналы, а какая-то комиссия! Куда ещё мне можно написать письмо? В бюро лотерей? — Послушайте! — голос Манифеста тоже стал громче и жёстче. — Я сегодня уже достаточно от вас выслушал. Прекратите вести себя так, будто это я во всём виноват. Я всего лишь помощник будущего мэра, от меня не так много зависит. И я, в отличие от многих, принял вашу историю близко к сердцу и пытаюсь вам помочь. А в качестве благодарности получаю вот это! Шифти недовольно фыркнула, но замолчала. — Мне очень жаль, — смягчил тон жеребец, — но наказать виновных будет не так просто, и тут я вам ничем помочь не смогу. Горбезопасность собираются упразднить, но на её месте будет создана другая структура с похожими функциями. Новым кадрам взяться неоткуда, поэтому туда почти наверняка перейдут работать пони из Горбезопасности. И в других государственных органах ситуация похожая. Знакомые все лица, но других-то всё равно нет. Да если бы и были, куда девать старых? Если оставить их не у дел, они потом будут мстить. Так что влиятельные пони останутся влиятельными, ну, может, за редкими исключениями. Даже с самим Гегемоном ничего плохого не произойдёт, после отставки он отправится на почётную пенсию. — Что за прогнивший у вас городишко! — воскликнула Шифти Клаудс. — Я дойду до самой принцессы Селестии! — Ваше право, — сказал Манифест. — Я желаю вам удачи. Нет, правда, желаю. Никаких тёплых чувств я к нашим одиозным деятелям не испытываю. А сам я, хоть всю жизнь живу и работаю в Сталлионграде, но карьеру делал сугубо по экономической части и ни в каких преступлениях режима не участвовал. Если вам удастся добиться справедливости, я буду только рад. Только я бы посоветовал вам быть при этом осторожнее. — Вы ещё и угрожаете? — снова взбрыкнула Шифти, но уже как бы по инерции, почти не повысив голоса. — Я совет даю, — примирительным тоном ответил жеребец. — И удачи желаю. А со своей стороны я уже сделал, что мог. Мы, насколько это возможно, всё загладили. Все арестованные и осуждённые по политическим мотивам отпущены. Вас в Эквестрию доставим в лучшем виде. Сегодня, в крайнем случае — завтра, будет организован специальный поезд для тех пони, кто уже давно добивается выезда из Сталлионграда. На нём вы и поедете. А пока придётся подождать. Я распоряжусь, чтобы вас устроили в гостинице. — Всех и вправду отпустили? — негромко спросила вдруг Рэйндропс. — Всех-всех? — Да, конечно, — подтвердил Манифест. — Извините, — произнесла кобылка. — Я уже не очень верю просто словам. — Понимаю, — кивнул жеребец. — Я хотела бы точно знать, как они там все, — сказала Рэйндропс. — Подметальщики, землекопы… Все, с кем я встречалась в этом городе. Я боюсь, что испортила жизнь многим пони… Которых из-за меня арестовали… и вообще… — Что ты, дорогая, ты не сделала ничего плохого! — воскликнула Шифти. — Тебе не в чем себя винить! — Я понимаю, просто… — начала Рэйндропс, но вдруг её глаза округлились. — Я кое-что вспомнила! Общежитие! Оно не рухнуло? — Общежитие? Какое общежитие? — удивился Манифест. — И почему оно должно рухнуть? Рэйндропс помедлила с ответом, чтобы собраться с мыслями. — Когда я работала в учгорблаге, я жила в общежитии номер тринадцать, — сказала она. — Тогда произошёл взрыв на магоатомном заводе. Весь дом тряхнуло, и в туалете на стене появилась большая трещина. И один жеребец, его за это ещё по голове ударили… Кстати, поправился ли он? Его вроде бы увезли в больницу… Так вот, этот жеребец сказал, что дом может рухнуть. Он, правда, сантехник на самом деле, но сказал, что изучает архитектуру… — Ну, я могу сказать, что никакие общежития у нас в последнее время не рушились, — произнёс Манифест. — Вот взрыв на магоатомном заводе — да, был. А обрушений жилых зданий не было. А, ну этой зимой, разве что, рухнул новый ещё незаселённый дом из-за нарушения технологии строительства, но с тех пор совершенно точно ничего подобного не было. Так что стоит ваше общежитие, ничего с ним не случилось. Рэйндропс посмотрела на жеребца недоверчиво. — Я хочу побывать там, — сказала она. — В общежитии. — Дорогая, ты что, хочешь посетить всех своих сталлионградских знакомых? — скривилась Шифти Клаудс. — Я бы не против, но думаю, нам с тобой нужно побыстрее вернуться в Эквестрию. Мне бы не хотелось лишний раз разгуливать по этому городу. Я бы лучше посидела в гостинице, а потом сразу на вокзал. — Побывать в общежитии вполне можно, — вмешался Манифест. — Я могу распорядиться насчёт кареты и охраны, чтобы с Рэйндропс точно ничего не случилось. Время у нас с вами всё равно ещё есть, поезд до Эквестрии организуют только ближе к вечеру или вообще завтра. А вы, — он кивнул старшей пегаске, — можете подождать вашу племянницу в гостинице. — Нет! — рубанула Шифти Клаудс. — Мы с ней в этом городе больше не расстанемся. Если Рэйндропс поедет, я поеду тоже. — Знаете, — произнёс Манифест, чуть подумав, — я, пожалуй, лично буду вас сопровождать. — Но вам же, наверное, некогда с нами возиться, — возразила Шифти. — Господин Базис поручил мне заниматься вашими делами, — сказал жеребец. — Так что, как вы выразились, «возиться» с вами — это сейчас и есть моя работа.***
Перед тем как ехать, Манифест пригласил Рэйндропс и Шифти Клаудс в предпит. Это было весьма кстати, ведь обе кобылы пропустили завтрак из-за обстрела Внутреннего Города, а между тем уже близилось время обеда. Все трое, не выходя на улицу, прошли по коридорам, по переходу между зданиями и очутились в гостинице, где зашли в уже знакомую Рэйндропс «Клюковку». Убранство обеденного зала ничуть не изменилось, но атмосфера оказалась совсем иной. Когда Рэйндропс была здесь в первый раз, за столиком сидел только один посетитель, сотрудники куда-то попрятались, а радио изрыгало потоки официального красноречия. Теперь же многие столики были заняты, даже несмотря на то, что завтрак уже давно кончился, а обеденное время ещё только должно было наступить. Официанты сновали туда-сюда, а из большого, напоминающего тумбочку радиоприёмника по залу разносилась лёгкая, бойкая и, возможно, даже эквестрийская музыка. — Раньше тут пустовато было, — сказал Манифест, будто прочитав мысли пегаски, — приедет какой-нибудь чиновник из Внутреннего Города по делам, да и всё. А теперь, при Базисе, Дом Управления — это политический центр. И вот, смотрите, как всё оживилось! Только все трое успели расположиться на мягких стульях, в обеденный зал вошли ещё пони — жеребцы, часть в гражданских костюмах, часть в военной форме со споротыми нашивками — и заняли все ещё остававшиеся свободными столы. — Вовремя мы, — прокомментировал Манифест. — А то бы мест не хватило, ждать бы пришлось. Предпит всё-таки на такое столпотворение не рассчитан. Но ничего, скоро во Внутренний Город переедем, там много хороших зданий, площадей для размещения всех новых органов власти более чем достаточно. Мэр в Народном Дворце, наверное, будет. Новый городской совет — во Дворце Съездов. К их столику подскочила официантка — полноватая кобыла средних лет, но довольно проворная. Она оставила три экземпляра меню, по одному на каждого, но Рэйндропс и Шифти возложили выбор блюд на Манифеста. В результате вначале принесли салат из свежих помидоров, а затем какой-то холодный суп со странным бульоном, половинкой сваренного вкрутую яйца, овощами и зеленью. — Ну как, вкуснятина? — спросил Манифест, когда обе кобылы влили в себя по ложке. — Странно как-то, — отозвалась Шифти. — Странно, но вроде вкусно, — добавила Рэйндропс. Пегаска чувствовала себя, словно добежавшая до финиша спортспони. Цель, ради которой она приехала сюда изначально, была достигнута — тётушка Шифти сидела рядом. Конечно, они всё ещё находились в Сталлионграде, и это не давало полностью расслабиться и праздновать победу. Однако ещё совсем недавно Рэйндропс и мечтать не могла, что всё станет настолько хорошо. Но тем обиднее будет, если вдруг опять что-нибудь случится и всё пойдёт прахом. После первого блюда Шифти Клаудс несколько смягчилась от сытости и уже не грозила Сталлионграду карами. Она, как и всегда при хорошем или хотя бы сносном настроении, повела разговор о своей работе, о науке. Но вскоре перешла к своим злоключениям в этом городе и снова посмурнела. — Приняли меня поначалу хорошо, сам директор института на вокзале встречал, — рассказывала она. — Комнату хорошую дали, рядом с основным исследовательским корпусом. Ну да, деньги пришлось сдать, какие-то бумажки оформить… Даже чтобы просто летать, какое-то разрешение нужно. Но всё быстро уладили, я даже не придала этому значения. Я вообще пони увлечённая своим делом, Рэйндропс не даст соврать. Я сразу с головой в работу ушла. Работала в институте, ездила на метеостанции… Может, если бы я больше по сторонам смотрела, то и заметила бы какие-то странности в городе… Но мне всё казалось в пределах нормы. Если бы я что-то такое поняла, то, конечно, ни за что не стала бы приглашать сюда Рэйндропс. — Но ты, тётушка, — произнесла пегаска, — могла же предупредить о тех же деньгах, например, что их забирают. Я же, когда сюда ехала, вообще ничего не знала. — Но я же написала, чтобы ты не брала с собой много, — ответила Шифти. — Да… — согласилась Рэйндропс. — Но я думала, что это ты просто беспокоишься, как обычно. — Меня на почте напугали, — сказала Шифти Клаудс. — Сказали, что если буду плохо про Сталлионград писать, то письмо может не дойти. Вот я и старалась, намёками… Но ты меня прости, дорогая. Я с себя вину не снимаю. Не надо было тебя сюда звать… Рэйндропс взяла её копыто в своё и сказала: — Не надо, тётя. Я просто спросила. Прости, если это прозвучало как обвинение, я тебя не виню. Ни к чему себя винить. Давай договоримся так больше не делать. Ты же сама хотела наказать тех, кто действительно виноват. Не знаю, получится ли у нас, но себя или друг друга нам с тобой обвинять точно не следует. — Спасибо тебе… — Шифти ткнулась носом в копыто Рэйндропс.***
Пока ехали в общежитие, Рэйндропс жадно смотрела из окон кареты — во время ареста и суда её возили в тюремной повозке, из которой ничего не видно, и теперь она словно бы хотела наверстать упущенное. Шифти Клаудс же, напротив — старалась не видеть ничего, воздвигнуть между собой и Сталлионградом стену, более высокую, чем стена Внутреннего Города. Кобыла делала вид, что никакой наружности за пределами кареты не существует, и сосредоточила внимание на племяннице, а потом глянула на сидевшего рядом Манифеста. — Скажите, господин Манифест, — произнесла она, — а где же наши вещи? Мне мой отобранный при аресте чемодан не вернули, и Рэйндропс тоже, я смотрю, без вещей. — Тётушка, ты всерьёз беспокоишься об этом? — спросила Рэйндропс, прежде чем жеребец успел ответить. — Не будь такой мелочной. Разве то, что мы с тобой живы, свободны и вместе, не главное? — Главное, — чуть сварливо сказала Шифти, — но раз уж нельзя наказать виновных, то я хочу, чтобы справедливость торжествовала хотя бы в мелочах. Я чужого не прошу, я лишь хочу, чтобы нам вернули наше. И вообще, нам с тобой за всё это положена компенсация морального и физического вреда! — Про компенсацию — это вопрос международный, — сказал Манифест. — Тут уж как Сталлионград и Эквестрия договорятся. А про ваши вещи я, к сожалению, информацией не владею, поэтому ничего сказать вам не могу, кроме, разве что, извинений за доставленные неудобства. — А мне вещи вернули, — вспомнила Рэйндропс, — когда в первый раз отпустили. Но потом меня задержали и отправили обратно в Сталлионград… Наверное, всё в поезде осталось. — Ну, значит, одна из железнодорожных бригад будет самой модной в городе, — шутливым тоном произнёс Манифест. Шифти Клаудс сердито фыркнула. — О, смотрите, уже приехали, — попытался переключить внимание жеребец. Карета действительно уже остановилась. Охранник открыл дверцу и помог всем троим выбраться. Общежитие номер тринадцать стояло на месте, но немного изменилось: небольшие трещины на фасаде замазали тёмным строительным раствором, и теперь казалось, что по жёлтой кирпичной стене ползают жирные тёмно-серые червяки. Это было даже удивительно. Такое, казалось бы, ветхое и ненадёжное здание, которому было предсказано скорое падение, стоит как ни в чём не бывало, чуть подлатали — и стоит. А мощная и вроде бы монолитная громада прежнего сталлионградского строя рухнула и лежит в руинах. Дверь всё так же скрипела, и за ней тоже ничего не поменялось. Седая вахтёрша за своим столиком сидела непоколебимо, никакая политика Обновления и никакой крах государственности не могли сдвинуть её с места. Старушка подняла голову, но, увидев столь представительную делегацию в сопровождении охраны, поняла, что таких посетителей задержать на входе или выставить обратно на улицу всё равно не получится, и спокойно вернулась к газетному кроссворду. — Давайте встретимся с заведующей и наведём справки о состоянии здания, раз это вас так интересует, — сказал Манифест. Заведующая общежитием оказалась у себя в кабинете, но это была уже другая кобыла, не та, что в своё время выдавала Рэйндропс подушку и постельное бельё. Увидев перед собой помощника уполномоченного по делам Внешнего Города, она безошибочно поняла, что это кто-то из начальства, и с готовностью принялась рапортовать: — Были у нас несколько комиссий. Никакой опасности обрушения не нашли, но, огромное спасибо руководству, нашим беспокойствам пошли навстречу. Даже несмотря на дефицит, выделили материалы и бригаду строителей, так что у нас был проведён ремонт фасада. Вы, наверное, когда подходили, видели. А ещё туалеты на всех этажах обновили, там тоже в стене трещина была, а теперь любо-дорого посмотреть! Хотите посмотреть? — Нет-нет, — замотал головой Манифест. Видимо, он не горел желанием посещать общежитский туалет, пусть даже и отремонтированный. — Я вам охотно верю. Из кабинета заведующей жеребец вышел совершенно удовлетворённым. — Ну вот, несмотря на слом системы, жизнь простых пони продолжается, — заявил он своим спутницам. — Ремонт вон даже сделали. — Я хочу посмотреть на свою комнату, — сказала Рэйндропс. Пони поднялись на второй этаж. В коридорах и на лестницах ремонта не было, и Манифест слегка наморщил нос от обшарпанных стен и запахов, а Рэйндропс испытала что-то вроде ностальгии, ощутив под копытами знакомый, слегка прогибающийся под тяжестью тела пол. То время, когда Рэйндропс приходилось работать подметальщицей, теперь не казалось таким уж мрачным. Она тогда чувствовала себя гораздо более живой, чем, например, во время заточения в комфорте пансионата. Тогда её крылья были надёжно скованы металлом, но разум ещё оставался целым, свободным от вмешательств. Тогда у неё была Пылинка, которую она уже начинала считать близкой подругой. Пусть впоследствии эта дружба и оказалась ложью, они неплохо проводили время вместе. Пони шли по коридору второго этажа, мимо облезлых дверей. В одной из комнат ругались, совсем как в тот вечер, когда Рэйндропс попала сюда впервые в сопровождении Смерча, младшего комиссара Горбезопасности. Дверь двести двадцать четвёртой комнаты, где жила Виола, была закрыта, но следующая, с номером двести двадцать пять, оказалась приоткрытой, и оттуда доносились голоса… Рэйндропс рванулась вперёд. Она быстро постучала и заглянула в свою бывшую комнату. Там, за всё тем же большим столом, сидели пони. Первой Рэйндропс узнала Виолу, а потом увидела, что и другие тоже здесь. Огурчик, Лопатка, Цветик и Крючок — все осуждённые по «секретному делу» сидели за столом. А с ними ещё какие-то незнакомые пони. Все уставились на пегаску и перестали жевать сено, которым закусывали соль. — Товарищ Рэйндропс! — воскликнул Огурчик. — Простите… я не помешала? — спросила Рэйндропс. В комнату заглянули Шифти Клаудс, Манифест и охранники, невольно проталкивая пегаску вперёд. Навстречу нежданным гостям из-за стола поднялась кобыла средних лет. У неё была песочного цвета шёрстка и кудрявая грива более тёмного и близкого к коричневому оттенка. Но главное — большие голубые глаза, Рэйндропс они сразу показались знакомыми. — Проходите, пожалуйста, — сказала кобыла. — Я мама Виолы. Мы тут решили собраться, отпраздновать, ну вы понимаете, освобождение. Проходите, посидите с нами. Пони посмотрела на Манифеста и, угадав в нём начальственное лицо, добавила: — Мы взяли ключ от комнаты у заведующей, тут просторно и удобный стол есть. Остальные комнаты в общежитии маленькие, и мы решили… Надеюсь, вы не против, а то это, наверное, немного не по правилам. — Ничего, — махнул копытом Манифест, — сейчас у нас свобода. — Мы бы с радостью присоединились к вашему застолью, — сказала Шифти Клаудс, — но вот буквально только что пообедали. Мама Виолы не пожелала ничего слушать, и вскоре все, включая охранников, сидели за столом, обязавшись попробовать «хоть чуть-чуть, хоть немножечко» её фирменного блюда — жареного сена с луком. Сено было хорошим, в меру прожаренным и чуть хрустящим, но Рэйндропс не любила лук и нехотя ковырялась в тарелке. На столе стояли солонки, но от соли удалось отказаться под уважительным предлогом — Манифест и охранники были на службе, а Рэйндропс и Шифти Клаудс предстояло путешествие. — Вы уж извините, что у нас одно сено, — сказала мама Виолы. — Чем богаты. — Да что вы, не за что извиняться, очень вкусно, — сказала Шифти Клаудс. — Это вы нас извините, что мы вот так к вам вломились. Мы и не знали, что здесь кто-то есть, Рэйндропс просто хотела посмотреть перед отъездом на свою бывшую комнату. — Это мне следует извиниться, — проговорила Рэйндропс. — Перед всеми вами. Мне жаль, что я втянула других пони во всё это… Пусть и невольно, но… — Дорогая, — мягко произнесла Шифти, — мы же с тобой вроде бы договорились насчёт самообвинений. Я уверена, все здесь всё понимают и тебя не винят. Пегаска огляделась вокруг и увидела, что Виола как-то таинственно улыбается. — Да, было трудно, — сказала кобылка, заметив на себе взгляд Рэйндропс. — Но ты знаешь, как у нас говорят? Что ни делается, всё к лучшему. Или — нет худа без добра. — Что ты имеешь в виду? — удивилась пегаска. — Мы ведь все теперь вроде как знаменитости, — продолжила Виола. — Мою историю тоже теперь все знают, и, как только меня выпустили, мне сразу предложили учиться в музыкальном училище! Обещали взять в любой момент и чуть ли не без экзаменов! Мне больше не обязательно всю жизнь работать в учгорблаге! — Ой! Поздравляю! — обрадовалась Рэйндропс. — Все так возмутились, когда узнали, что нашу Виолу не взяли из-за проваленного экзамена по научному сталлионизму! Директору училища даже пришлось уволиться, — с гордостью сказала мама кобылки. — Но это ещё не всё, — произнесла Виола и вдруг обняла сидевшего рядом с ней Крючка. — Благодаря всем этим испытаниям, я встретила лучшего пони на планете! Молодой жеребец в смущении покраснел лицом и обнял кобылку в ответ. — Сидели мы, конечно, в разных камерах, — сказала Виола, — и я ждала каждого заседания суда, просто чтобы повидаться. Мы поддерживали друг друга, даже без слов… — Какая история! — воскликнул Манифест. — Возвышенная! Недаром говорят, что любовь всегда побеждает! — Ой! А я тогда ничего и не заметила… — растерянно сказала Рэйндропс. — Что между вами там вовсю искры пробегали. — Неудивительно, — сказала Виола. — Ты сидела вся такая… сосредоточенная, готовая дать им всем отпор. И ни в чём не признавалась. Прямо как какая-то героиня! — Нет, — тихо проговорила пегаска. — Я совсем не героиня. Я ничего не сделала… — Рэйндропс, конечно, молодец, держалась, — сказал Манифест. — А герой, не герой... Знаете, даже четырежды герой в одиночку с целым государством не справится. А вот когда родные, — он посмотрел на маму Виолы, — и друзья подсудимых стали появляться на каждом заседании, когда стали распространять информацию, ходить по инстанциям, писать куда только можно… Это определённо произвело на всех впечатление. Это вы все вместе смогли перевернуть дело в свою пользу. Поздравляю! Рэйндропс теперь почувствовала, что и вправду находится на празднике. Пусть это всего лишь скромное застолье, но собравшимся точно есть, что праздновать. Исходящий от других свет постепенно согревал пегаску, и она улыбалась. Всё было хорошо. Если даже и не всё, то, по крайней мере, одна история… Нет, две истории — история Виолы и история Крючка — закончились благополучно. Но что же остальные? Рэйндропс подумала об Огурчике. Ему, должно быть, пришлось хуже всех: он так верил в сталлионградский строй и получил один за другим два удара. Сначала родной строй обвинил его, верного сталлионца, в предательстве, а после — рухнул, утягивая за собой в бездну всё, во что верил этот пони. Рэйндропс украдкой глянула на зелёного жеребца и удивилась, потому что на его лице не было и следа пережитых душевных волнений. Огурчик что-то увлечённо объяснял сидевшей рядом Лопатке. Пегаска прислушалась к разговору. — Я, как освободился, сразу пошёл радио слушать, — рассказывал жеребец. — Ну, понимаешь, надо же узнать, что к чему. Включаю — и сразу на сеанс попал. Товарищ Чудак вообще молодец, я сразу, не сходя с места, почувствовал, как этой самой энергией зарядился. А потом ещё и товарища Кашемира послушал. Тоже хорошо, мощные установки даёт. Рэйндропс ничего не поняла, но порадовалась за Огурчика, который, очевидно, нашёл нечто новое, чтобы наполнять свою жизнь. Остальные сидевшие за столом вроде бы тоже казались вполне довольными… Пегаску вдруг что-то кольнуло изнутри — она вспомнила о Пылинке, о кобылке, с которой каждое утро шла на работу в учгорблаг. Рэйндропс было интересно, где теперь эта пони и что с ней стало. Расплачивается ли она хоть чем-нибудь за своё лжесвидетельство против узников «секретного дела»? Или ей всё сошло с копыт? Но спрашивать о ней Рэйндропс не стала: ни к чему портить момент упоминанием этого имени.***
— Ну что, в гостиницу? — спросил Манифест, когда они садились в карету. — А что насчёт поезда? — спросила в свою очередь Шифти Клаудс. — Может быть, сегодня же и уедем, тогда не стоит и заселяться. Она не теряла надежды покинуть Сталлионград как можно быстрее, в этот же день. — Хорошо, давайте заедем на вокзал и узнаем, — сказал Манифест. — А если поезда пока нет, то тогда в гостиницу. Кобылы согласились, и карета тронулась. Запряжённый в неё жеребец бодро поднял их из низины, в которой стояло общежитие. Он будто куда-то торопился и не считался с ухабами, из-за чего Рэйндропс пару раз чуть не прикусила себе язык. Но вот, к облегчению пегаски, они повернули на ведшую к вокзалу улицу, более широкую и с более ровным покрытием. — А вы случайно не знаете, где сейчас Пылинка? — спросила Рэйндропс, повернувшись к Манифесту. — Это та пони… — Которая свидетельствовала против вас на суде, — закончил за неё жеребец. — Нет, я не знаю, где она. Я следил за вашим делом, поэтому мне известно о её существовании, но специально судьбой этой пони я не интересовался. А вы что, хотите ей отомстить? Рэйндропс пожала плечами, но затем покачала головой и сказала: — Нет. Я же собираюсь уехать отсюда и возвращаться не планирую. Просто спросила. — Знаете, в нашем городе многие были поставлены в такие обстоятельства, что им приходилось сотрудничать с органами, в том числе и делать довольно гадкие и подлые вещи, — сказал Манифест. — Это ведь всё длилось десятилетиями, трудно остаться в стороне во всём белом и чистом. Я не оправдываю эту кобылу, но если мы начнём сейчас мстить и карать, то не знаю, до чего мы можем дойти. Да и кто будет карать? Ведь все, кто войдёт в новое руководство города — и господин Базис, и всё его окружение, и даже я в том числе, — все выросли в старой системе. С облаков в сияющих одеждах никто не спустился. И что, нам наказать самих себя? Проще тогда уж будет, если Её Высочество принцесса Селестия отправит весь Сталлионград на луну, но это бы пошло вразрез с её выдающимся милосердием. — А жаль, было бы неплохо, — едко прокомментировала Шифти. Манифест помолчал и добавил: — Я не думаю, что вам нужно как-то специально мстить этой Пылинке. Ей, скорее всего, сейчас и так нелегко, учитывая, как широко стало известно о вашем деле. Не удивлюсь, если ей придётся переехать и сменить имя. Карета остановилась перед вокзалом, и охранник открыл дверцу, помогая обеим кобылам и Манифесту вылезти. Выбравшись наружу, Рэйндропс увидела жеребца, бредущего по улице с полубезумным выражением на морде и выпученными глазами. Одет он был, тем не менее, совершенно нормально, обычным для сталлионградских чиновников и служащих образом — в серый костюм, который сидел на нём вполне прилично. Увидев вышедших из кареты пони, жеребец направился прямо к ним. Охрана перегородила было ему путь, но, к удивлению Рэйндропс, Манифест, видимо, узнал этого пони и успокоил охранников. — Враги! Мерзавцы! — выплюнул из себя жеребец, остановившись чуть поодаль. Он переводил полный ненависти взгляд с Рэйндропс на Манифеста. — Всё-таки добрались, добились своего! Развалили мою великую родину! — Что, товарищ Пломбир, — спокойно сказал Манифест, — боитесь не найти себя в новой жизни? — При чём тут я, мне за город обидно! — парировал пони. Он вытаращился на Рэйндропс. — Это всё она! Она приехала и… и… Манифест рассмеялся: — Что-то было не так с вашим любимым народным строем, если его смогла развалить одна кобылка! — О нет, не одна, — прошипел Пломбир. — Врагов и предателей оказалось достаточно. Ваша шайка-лейка с Базисом во главе. Мерзавец Гегемон, который вам только подыгрывал… — Что, и сам Генеральный Заместитель предателем оказался? — снова засмеялся Манифест. — Ну и ну! Куда только Горбезопасность смотрела! Что же это получается? Наши доблестные органы всю жизнь преследовали каких-то случайных пони, которые что-то не то сказали или подумали, а в это время главные враги народного строя у всех на глазах пробрались в самое руководство?! Куда смотрели Горбезопасность, Горзащита, Гороборона, кадровые службы? Как все эти мерзавцы и предатели сделали полную карьеру, прошли все проверки? — Это всё агенты Селестии! — зарычал Пломбир, задыхаясь от гнева. — А, так Гегемона нам из Кантерлота назначили! — продолжал потешаться Манифест. — Что это за строй такой, при котором нам руководителей вероятный противник присылает? Опять же — куда Горбезопасность-то смотрела? Или они тоже заодно с Селестией? И Союз Трудящихся тоже? Ведь всех этих, как вы говорите, предателей продвигал наш мудрейший Союз Трудящихся! Авангард рабочего класса! Что ж это такое? Почему в других городах пони сами себе мэров выбирают и живут спокойно, а у нас на все посты назначают кого надо, а потом эти кто надо как раз предателями и оказываются? Ну хорошо, допустим, — не заметили, пропустили предателей на самый верх. Но почему не остановили их потом, когда стало ясно, куда всё идёт? Кроме наших уважаемых генералов никто даже не попытался хоть чем-то помешать Гегемону, да и генералы так опозорились, что лучше бы тоже не пытались. А что же наши уважаемые депутаты? Ведь нынешний созыв Горсовета избирался ещё до Гегемона, но они послушно голосовали за все его инициативы, поддакивая и кивая, как болванчики. Как же так? А я скажу вам как! Ваш любимый строй был лживым в самой своей сути, и провозглашая власть советов, он тоже лгал. Правили никакие не советы, правила узкая группа пони, а так называемые депутаты одобряли всё, что им начальство сверху спускало. Присылали им, и они такие: «надо так надо». Вот и доодобрялись! Но ладно депутаты, что с них взять! Но что же члены Политсовета? У них-то власть была, ведь Гегемон всё-таки правил не единолично. Почему они всё это терпели? Они тоже были предателями? Главный руководящий орган, полностью состоящий из предателей! Как вам такое? Или они оказались настолько никчемными политиками, что ничего не смогли сделать? Такое вот в этой системе поколение руководителей воспиталось! Ну же, товарищ Пломбир, выбирайте! Какой вариант вам больше нравится? Предатели или никчемные, ни на что не способные пони? Глупость или измена? А, вам вроде больше нравится винить предателей. Ну что же, ваше право. Манифест огляделся вокруг. — И кстати, что-то я не вижу возмущённых патриотов, кроме вас, — продолжил он. — Где толпы рассерженных граждан, у которых отобрали их любимый народный строй, в который они верили? Сидят по домам и слушают радио? А где же, позвольте, многотысячный Союз Трудящихся? Где Молодёжный Союз? Чем сейчас заняты все эти политработники, которые все эти десятилетия учили нас научному сталлионизму, блюли идеологическую чистоту? Где Земная Сотня? Где солдаты Горобороны, которых воспитывали в верности заветам Сталлиона? Кроме вас я, извините, никого не наблюдаю. Получается, все пони предали народный строй! Или, может быть, это строй предал всех пони, оказавшись совсем не тем, во что мы все верили!.. Пломбир плюнул себе под ноги и побрёл куда-то прочь по привокзальной улице. — Пойдёмте, дамы, — Манифест кивнул в сторону вокзала. — Здорово вы его, — сказала Шифти Клаудс даже с некоторым восхищением. — Хотела бы я уметь так же складно говорить, чтобы разоблачать Сталлионград подобными тирадами. Лицо жеребца слегка зарумянилось, он улыбнулся и с некоторым смущением сказал: — Вообще-то, я не считаю себя хорошим оратором, но иногда находит какое-то вдохновение, что ли. Они вошли в здание вокзала, и Рэйндропс стала свидетелем оживления, ранее не свойственного этому тихому и полумёртвому месту. Жеребцы и кобылы в грязной рабочей одежде, о чём-то переругиваясь между собой, выносили мусор из помещения для кассиров. Со стены исчезла табличка «Билетов нет!», оставив после себя яркий невыцветший прямоугольник. И хоть билетов ещё не продавали, по вокзалу уже бродили любопытные пони, которые неверяще смотрели на то, как приводят в порядок кассы. — Я пойду узнаю насчёт поезда, — сказал Манифест. — Подождите меня здесь. — Мы лучше подождём вас на улице, — сказала Шифти, чихнув от летающей в воздухе пыли. Жеребец кивнул и отправился куда-то вглубь здания. Кобылы покинули вокзал, но вышли не обратно в город, а через другой выход, к платформе, словно пытались быть ближе к поезду, ближе к Эквестрии. Там по бетонному покрытию бродили жеребчики-подростки и другие любопытные граждане. Они смотрели на рельсы, шпалы, стоявшие на дальних путях товарные вагоны, как будто видя всё это в первый раз. В воздухе витал несильный железнодорожный запах, но дышалось гораздо легче, чем внутри старого, пыльного, только оживающего вокзала. Лёгкий ветерок шевелил гривы. Вдруг кто-то издал удивлённо-радостный возглас. Рэйндропс повернулась и увидела, как один из жеребчиков протянул переднюю ногу, указывая куда-то вдаль. Там, над уходящей к горизонту железной дорогой, поднимался столбик дыма. А через мгновение до слуха пегаски долетел ещё слабый свисток паровоза. — Со стороны Эквестрии идёт! — заворожённо воскликнул жеребчик. Сердце Рэйндропс забилось быстрее. — Ну и что? — сказал пони постарше, сплюнув сквозь зубы на бетон платформы. — Это ничего не значит. Может, это наш, со станции Днище. Услышав ответ подростка, Рэйндропс слегка опустила уши. Поезд между тем приближался. — Смотрите! — снова закричал жеребчик. — Он сиреневый! Паровоз сиреневый! Это из Эквестрии! Наши ведь зелёные! — он обернулся к старшему товарищу в поисках одобрения. Тот тоже всматривался в приближавшийся поезд и вскоре сказал: — Выходит, ты прав, малой. Наши локомотивы, которые по внутренним рейсам ходят, и вправду зелёные. Сердце Рэйндропс забилось ещё быстрее. Она взяла копыто тёти Шифти и стиснула его в своих. Казалось, прошла вечность, прежде чем поезд затормозил на станции. Паровоз — скорее, фиолетово-вишнёвый, чем сиреневый — и всего три пассажирских вагона. В среднем вагоне открылась дверь, и на платформу быстро вышли не по-сталлионградски яркие пони. Две земные кобылки, две пегаски, одна единорожка и… Рэйндропс увидела знакомого фиолетового аликорна и, выпустив копыто тётушки, крикнула: — Твайлайт! Их глаза встретились. — Рэйндропс! — ахнула Твайлайт. Пегаска бросилась навстречу к ней так, словно никого ближе и роднее Принцессы Дружбы у неё никогда не было. Она едва не сшибла аликорна с ног и тут же заключила в объятия. — Твайлайт!.. — шептала Рэйндропс в фиолетовую гриву. — Твайлайт!.. — Обнимашки! — взвизгнула Пинки Пай и стиснула передними ногами аликорна и пегаску, прижимая их друг к другу ещё крепче. Подошли остальные, и Рэйндропс оказалась в разноцветном коконе, защитившем её от окружающей сталлионградской серости. Подошла Шифти Клаудс, и подруги немного расступились, но отлепить Рэйндропс от Твайлайт никто даже не пытался. Пегаска вцепилась так, словно её жизнь зависела от этих объятий. — Вы же тётя Рэйндропс! — воскликнула Твайлайт. — Шифти Клаудс, верно? — Да, — сухо подтвердила старшая пегаска. — Верно. — Рада, что вы нашлись, — сказала Твайлайт. — И что вы обе на свободе… Вы же на свободе? — она глянула на охранников, которые тактично отошли в сторону. Один из них даже слегка поклонился принцессе. Аликорн продолжила: — Рэйндропс вчера должны были отпустить, и мы собирались встретить её на границе. Но в назначенное время поезд не пришёл. Мы ждали, а потом стало ясно, что в Сталлионграде происходит что-то непонятное… — И тогда мы героически прорвались через границу и приехали сюда сами! — воскликнула Пинки, встав в воинственную позу. — Ну, честно говоря, это было не столь уж героически, — сказала Эпплджек. — Просто солдаты, которые наш поезд не пускали, чего-то там услышали из этой своей говорильной штуки и ушли. — Где же вы были раньше? — с неожиданной злостью, болью и горечью спросила Шифти Клаудс. — Почему вы явились только сейчас?! — Мы… — смущённо начала Твайлайт, но Шифти ещё не закончила. — Бедную девочку искалечили! — едва не закричала она. — Ей почти на месяц заковали крылья в какие-то штуки! Она до сих пор летать не может! Ей залезли в голову какой-то гадкой ментальной магией! Она до сих пор не может в себя прийти после этого! Где были вы, где были принцессы? Это так Эквестрия заботится о своих гражданах? — Я… Мне очень жаль… — Твайлайт попятилась вместе со всё ещё прижимавшейся к ней Рэйндропс. Вперёд выступила Рэйнбоу Дэш, защищая подругу: — Послушайте, нам очень жаль, что так вышло, но что мы могли сделать, если сталлионградцы не хотели вас отпускать? Выкрасть вас, рискуя, в том числе и вашими жизнями? Начать войну, в которой бы погибли миллионы пони? Что? Теперь уже Шифти отступила на шаг назад. — Принцесса Селестия провела двадцать восемь встреч с представителями Сталлионграда, — сказала Твайлайт. — Двадцать восемь! Это больше, чем за всю историю двусторонних отношений! Если бы только можно было сделать что-то ещё… Если бы мы знали, что всё настолько плохо… Аликорн с выступившей на глазах влагой посмотрела на пегаску, которая по-прежнему прижималась к ней и прятала мордочку в фиолетовой гриве. Рэйндропс почувствовала этот взгляд, и мгновенно отстранилась. Она встала, приняв по возможности бодрый вид, и улыбнулась. Это далось ей легко, ведь она была очень рада видеть Твайлайт. И видеть не где-то далеко, на неприступной для простых подметальщиков трибуне, а прямо перед собой. — Я в порядке, — сказала Рэйндропс. — Всё не так уж плохо, правда. — Рэйндропс… — произнесла Твайлайт. — Твоя тётя права, я не смогла помочь тебе. — Мы не смогли, — вставила Эпплджек. — Прости нас, пожалуйста, если сможешь, — сказала Флаттершай. — Нет-нет, всё в порядке, — замотала головой пегаска. — Я бы чувствовала себя ужасно, если бы из-за меня началась война или что-то в этом роде… — Но теперь всё будет иначе, — сказала Твайлайт. — Я больше не собираюсь быть бесполезной. Мы найдём лучших специалистов-пегасологов, лучших магов-менталистов, чтобы помочь тебе! — Спасибо… — прошептала Рэйндропс, снова обнимая аликорна. — Только, пожалуйста, не надо смотреть на меня, как на смертельно больную. — Простите и вы меня, — сказала Шифти Клаудс. — Я была несправедлива. Я зла на весь мир, и иногда забываю, кто на самом деле виноват. А теперь… — она беспокойно огляделась вокруг. — Можно, мы поскорее уедем отсюда? Ваш поезд готов к обратному пути? Я не хочу и лишней минуты находиться в этом городе. — Да-да, — поспешно сказала Твайлайт, — нужно только развернуть паровоз. «Что же Сталлионград с нами делает? — думала Рэйндропс, пока они садились в поезд. — Почему мы постоянно виним себя и друг друга, бесконечно извиняемся? Что сейчас чувствуют судья, прокурор и все остальные? Не удивлюсь, если ничего. А в это время хорошие, добрые пони вместо них терзаются чувством вины…» Уже в вагоне Рэрити вдруг протянула Рэйндропс газету, «Кантерлотские времена». — Хочешь, чтобы я наверстала упущенные новости? — спросила пегаска, но внезапно замолчала и замерла. — Это же я… — наконец вымолвила она, указывая на огромный портрет на первой полосе. — Журналисты договорились между собой, чтобы поддержать тебя и оказать давление на Сталлионград, — объяснила Твайлайт. — В последние недели все газеты по всей Эквестрии выходят с твоей фотографией. — Так что не удивляйся, дорогая, если тебя будут узнавать на улице, — сказала Рэрити с улыбкой. — Ой! — пегаска застенчиво обняла свой хвост. — Рэйндропс поддерживали не только всякие заумные журналисты, но и простые пони, — вставила Эпплджек. — Да, — подтвердила Твайлайт. — Представительство Сталлионграда в Кантерлоте каждый день целая толпа с плакатами осаждала. Я понимаю, что отсюда, из Сталлионграда, всё это может показаться смешным и бесполезным, но каждый делал, что было в его силах. — Нет, не говори так, — сказала Рэйндропс. — Это не кажется мне ни смешным, ни бесполезным. Я… я даже не знаю, как я смогу отблагодарить всех за эту поддержку… Твайлайт на мгновение задумалась и произнесла: — Ну, есть кое-какой способ… И тут же замолчала. — Что за способ? — спросила Рэйндропс. — Это бы очень помогло научному сообществу и вообще… — осторожно начала Твайлайт. — Но ни в коем случае не хочу на тебя давить! Ты совершенно ничего не обязана делать. Если это для тебя трудно, то никто не настаивает. Прости, я не удержалась и слишком рано начала этот разговор, тебе и так нелегко… — Твайлайт, что это за способ? — не выдержала Рэйндропс. — Скажи! Аликорн улыбнулась. — Было бы неплохо, если бы ты написала книгу. — Ой! — Не волнуйся, — поспешила сказать Твайлайт. — Если ты решишься, я помогу тебе во всём. Я могу даже быть твоим соавтором. Понимаешь, это было бы очень ценно для науки, для всех пони. Мы мало что знаем о Сталлионграде, и половина того, что можно прочитать о нём в наших библиотеках, это старые пропагандистские брошюрки о том, как здесь всё плохо и никогда ничего не меняется. Но на самом деле этот город меняется, и нам важно понять, что здесь происходит. Возможно, ты, пережив всё это, сочтёшь меня наивной, но я верю, что в Сталлионграде всё может измениться к лучшему. Когда-то все пони были дикарями, разделёнными на племена, кроваво враждующие между собой. И где это всё теперь? Конечно, трудные и жестокие времена надолго оставляют свой отпечаток, некоторые не очень хорошие вещи крепко застревают в головах, но они не выжжены там раз и навсегда, понимаешь? — Ты права, Твайлайт, — сказала Рэйндропс. — Думаю, я и вправду должна написать книгу. Паровоз прицепили с другой стороны состава. До внутренности среднего вагона долетали короткие выкрики кого-то из локомотивной бригады: делались последние приготовления перед отправлением. Рэйндропс невольно задумалась: не смогут ли её вернуть обратно, как в прошлый раз? Может быть, на полпути до эквестрийской границы, на станции Днище, снова ждёт товарищ Горизонт или кто-то другой, чтобы остановить и развернуть поезд? Нет! Теперь Рэйндропс не одна: с ней тётушка Шифти, с ней Твайлайт и её верные друзья. С ней поддержка всей Эквестрии и всех добрых пони Сталлионграда. Если на станции Днище кто-то ждёт — пусть ждёт, ему же хуже. Поезд тронулся. Из здания вокзала вышел Манифест и стал озираться по сторонам. К нему подошли оставшиеся на перроне охранники, они что-то говорили, а он удивлялся. Платформа вместе с Манифестом и охранниками всё быстрее уходила куда-то назад. «Домой, — подумала Рэйндропс. — Мы едем домой».