Саунд: Океан Эльзы – Небо над Дніпром
Они бывали редко и тайно нежны...
Многоточие — это следы на цыпочках ушедших слов. В. Набоков
"Я рад Вас приветствовать. И это совсем не ложь. То, с каким почтением мы обращаемся друг к другу, меня возбуждает. Должен ли я добавлять "моя дорогая"? Вам бы очень понравилось... я знаю, что Вы любите. И как. Иногда я думаю об этом, Вы так четки в моей памяти, так обнажены, что порой мне хочется представить Вас с каким-то элементом одежды. Но я не могу решить, каким именно. Чем Вы дальше, тем сильнее мое желание Вами обладать, когда Вы совсем рядом - Вас много, Вы отвлекаете и мешаете мне. Когда Вы дотягиваете до последнего и приезжаете, то я не хочу Вас больше; только Вы покидаете, как я подолгу приучаю себя к ощущению тоски. Собачьей тоски. Я не жду Вас, но так сильно мое желание, словно мне необходимо переродиться в другое тело, дабы наконец снова Вас трахнуть."
Такие э-мейлы, пускай изредка, но все же получала Ирен. Она ждала их с той самой собачьей тоской. Конечно, слезы не стекали по ее гладким щекам, наоборот, доминантка чувствовала себя окрыленной и очень-очень юной. Ей казалось, что она сказочная сирена, впрыснувшая в железное сердце Шерлока любовный яд. Хотя, он вовсе не признавался ей в любви (а его сердце не было железным). Он признавался ей в вожделении, а это казалось немалым - детектив убеждал всех-всех в обратном, будто секс для него не важен... и тут, вдруг... Все равно не важен. Мисс Адлер позволяла себе немного полетать в облаках, а после все понимала гораздо лучше самого Холмса. Она не распаляла жар в его штанах, она не отравляла его сердце любовным зельем, она просто нравилась ему больше остальных: ему было приятно сжимать ее между простыней и смотреть, как она лежит в постели. Как они лежат в постели - красиво и гармонично. Он - единственный мужчина, которому она дала за последние десять лет, она - единственная женщина, которую он за последние десять лет захотел. Секс его не волнует, по-прежнему. Все это ничего не значит, поскольку Шерлок ничем не жертвует и никогда не пожертвует ради секса всем остальным, ведь все остальное - всегда важнее секса. Никаких "даже если с Ирен Адлер", а "только с Ирен Адлер, но в полностью свободные часы". Бывало, она ждала его, а он, без предупреждения мог вернуться в участок, только Лестрейд обнаруживал, какому автомобилю мог принадлежать отпечаток шины с места преступления. - Вы могли позвонить, я не сводила глаз с двери целый вечер! - Негодовала Адлер. На что он привычно отвечал: - Если честно, мне было лень на это отвлекаться. Неужели я так Вас обидел? - Бог мой, Шерлок, в который раз?.. - Разве мы не договаривались относиться ко мне с наименьшей серьезностью? Вы - умная женщина, разве не видите? Я - таков. - Имеете ввиду, не договаривались о серьезных отношениях между нами? - Я лишь принимаю всю вину на себя. И приходится подбирать слова - это утомляет. Но я пытаюсь, потому что... берегу Вас. Да. Делаю эту работу вместо Вас. - Зачем же Вам меня беречь? Что за смысл? - Затем, чтобы Вы были. - Была? Все это похоже на нелепую пародию. Я и так есть. - Были счастливы. Он имел ввиду, что когда настанет добрый черед для Ирен Адлер, то она должна быть все еще живой и при здравом уме. Не рядом с ним, разумеется! Но Шерлок... был бы за нее рад. Вот чего он желал для своей мисс, но не мог выразить этого словами, более того, четкими мыслями. Но эти чувства - он испытывал, а если приходилось говорить о них, то: - Не говорите со мной, как с умственно-отсталым. У меня с чувством справедливости полный порядок. Поверьте мне, прошу... - Да, Шерлок, - она улыбалась в трубку, постепенно успокаивая нервное дыхание. Так собой не владеть - сущее наказание. Зато его слова значили: "я не лгу Вам" и это грело где-то под сердцем, - скажите то... то, что заставляет каждый раз Вас прощать. - Ирен, - тепло шептал он в микрофон своего мобильного, его губы так же обращались в легкую улыбку, такую легкую, как и сердце, ощутившее себя прощенным. И плевать, что им не доставало слов немного раньше, - Вы очень особенная для меня... Вначале могло показаться, будто Шерлок не понимал, за что на него может разозлиться женщина. Ирен тратила драгоценное время, выдумывая подходящее объяснение... и тогда он бесился: "Из моего рта редко доносится хорошее, а просить прощения лишь ради Вашего утешения... Я никогда не прошу прощения, я никогда не ошибаюсь, все остальное - не имеет значения." Правда, он все же просил (по-своему) и ему нравилось, когда вина слетала с души освобожденной голубкой, оставляя после себя много места. И Шерлок занимал это место самим собой, постигнув новое эмоциональное удовольствие. Все же, он чувствовал этот мир иначе, чем остальные.***
Детектив понимал, что сильная Ирен - это отвергнутая Ирен, пока они позволяют себе все это, оба заметно уязвимы перед лицом возможной опасности. Оба - полнейшие дураки и каждый раз совершают безумную ошибку. Но не обещают прекращать. Ирен так же не любит Шерлока, как и он ее... на какую любовь они могут быть способны? Ирен терзается от его стойкости, она восхищается им, а он ею, они с удовольствием прикасаются друг к другу, но они друг другу совершенно не нужны - их краденые встречи слишком опасны. Слишком опасны не из-за мира кровожадных преступников, охотящихся на колоритную парочку, нет... Кому они сейчас нужны? Но, что Шерлок, что Ирен продолжают предостерегать самих себя, будто их хрустальные чувства кому-то обязательно понадобятся. Их питает общая паранойя, уверенность в собственной шальной судьбе, они играют, не замечая своей игры, крутят остросюжетный фильм и забываются на время длинных титров.***
Случаются такие редкие времена, когда они не скрывают своей привязанности друг к другу, но для всех остальных - лютые враги, готовые в любой момент выстрелить в спину. Возможно, это их и ожидает, но еще рано судить о финале."Шлю Вам ответные пожелания. Не пойму, в восторге или в бешенстве от Ваших признаний, но если бы Вы только не прекращали... Меня возбуждает то, что таким Вас никто другой не знает... и что-то в Вас есть, захватывающее дух! Ваша искренность каждый раз приводит меня в волнение. Одновременно я испытываю боль, оттого, что Вы не хотите меня постоянно, что между Вашим желанием все остальное в большем приоритете, ужасно унизительно такой женщине, как я, понимать, насколько мало места ей может быть отведено. Но, зная Вас, мой дорогой сыщик, читать такое - наслаждение, победа, триумф... И так не хочется, чтобы это прекращалось. И мучительно, и сладко, и глупо, и гениально... И не любовь. А верность берегу. Вы верите мне?"
Он не совсем верил. Он сочинял ей печальные и страстные мелодии, но играл только по утрам, пока доктор Уотсон и миссис Хадсон еще спали, (или целью было разбудить, испортив день?). Играл Шерлок скверно, но ему хотелось играть. Ему не было жаль того, что он неважный скрипач, в другом деле его профессионализм покрывал все иные неудачи. После работы он мог позволить себе Ирен и то, что ему нравилось - доставлять ей удовольствие. На свое - было практически неважно, оно не равнялось с тем чувством, которое переполняло всякий раз, когда подтверждалось правило - "Шерлок Холмс лучший мужчина Ирен Адлер". Она больше не имела любовниц, теперь ей нравилось... когда он внутри. Но детектив испытывал еще одно чувство, что почти складывало их несерьезные отношения в маленький полевой букет - ревность. Потому, он не совсем верил ей. Он проверял ее, следил за ней, тем самым удерживая себя рядом (снова и снова).***
Они бывали редко и тайно нежны. Жалели друг друга, ласкали, хвалили, позволяли слишком распущенные комплименты. После, все запиралось в дворцах памяти, долгие недели они будто гнили от отвращения друг к другу, ощущали холодящий спину след предательства, тщательно готовились к обороне, днем и ночью находясь начеку. Так и не нападая, выжидая снова и снова, пока на хмуром небе над Темзой наполнялась третья луна, а то и четвертая... Когда на хмуром небе над Темзой наполнялась третья луна, а то и четвертая, Шерлок и Ирен активно проверяли свою почту, щелкая мышью кнопку "Доставить и получить", в такт секундной стрелке. А потом все случалось само собой. Письма появлялись и были такими, какие только хранить... И они мечтали о том, чтобы сохранить друг друга, вместо брошенных на прощание слов: "Берегите себя!", они говорили друг другу: "Я стараюсь беречь Вас..."Они бывали редко и тайно...