Хочу подарить тебе всё

Мороженое и горячий шоколад. Это звучало весьма соблазнительно. Все, что она говорила, звучало соблазнительно. Почему-то, несмотря на то, что мороженое было холодным, а шоколад обжег небо и язык, она смотрела на девушку напротив со странной глупой улыбкой, вполуха слушая ее странные рассказы и больше следя за тем, как двигаются ее губы, с которых чуть смазалась красная помада. Хотелось взять салфетку и легко поправить, чтобы она продолжала выглядеть так же прекрасно, так же идеально, как и раньше. - И тогда он спросил, почему я облизываю ее руку. Он-то, конечно, не видел, что с моего тоста упал джем. Ее выражение лица, кстати, тоже было испуганным. - Да, мило. Почему-то все слова, что слетали с ее губ, казались непонятной музыкой. Возможно, инди или что-то инструментальное: скрипка, фортепиано, гитара или все вместе. Она никогда не слышала ничего подобного. Но эта музыка была прекрасна. Прекрасна настолько, что хотелось плакать. - У тебя здесь крошки, - шепчет, робко протягивая руку вперед и касается щеки. Кажется, будто произошла какая-то ошибка. Ведь это она хотела дотронуться до этих щек и губ. Она хотела целовать ее закрытые глаза и дрожащие ресницы. Хотела касаться этих тонких пальцев, сжимать их в своих руках, шептать ей на ухо стихи и укрывать самым мягким и теплым пледом. - Эй, все хорошо? - спрашивает обеспокоенно, но медленно. Скорее всего, ее разморил пряный чай. Не отводит взгляд. Прекрасные блестящие глаза чуть прищурены, а брови нахмурены. Возможно, недовольна. Она не хочет отвечать, лишь расслабленно утопает в подушках. Они не разрывают контакт глаз. Рука, недавно касающаяся горящей щеки, спокойно лежит на столе, заботливо укрытая другой рукой. - Можно подарить тебе что-нибудь? - спрашивает, выбираясь из плена подушек. Алые губы растягиваются в недоумевающей улыбке, между бровей возникает морщинка. - Что? - спрашивает тихо, все еще хмурится и недоумевает. Она берет ее теплую руку в свою ладонь, проводит подушечкой большого пальца по выделяющимся венам на запястье и не отводит взгляда от ее лица. Морщинка разглаживается, но в глазах беспокойство. Ей страшно, непонятно, странно и... приятно. По спине пробегают мурашки. Становится еще теплее, чем обычно, даже жарко. Она старается смотреть куда угодно: на скатерть с цветочным рисунком, на узорный пол или полку с книгами, на кассу, где девушка-официантка готовит кофе. Куда угодно, только не на свою руку и не на пальцы, что гладят тонкую кожу. Губы приоткрыты, и она тяжело дышит. Чувствует, как ее руку приподнимают над столом, а потом происходит взрыв. Она чувствует сухие губы на своем запястье и решает поднять взгляд. Через секунду понимает, что зря. Взгляды встречаются, скрепляются - все замирает. Времени не существует, людей вокруг не существует, мыслей не существует. Она наконец отстраняется, откидывается на подушки и почему-то хочет спрятаться - следит за реакцией, молчит, кажется, не дышит. В голове тысячи мыслей и вопросов, страхов и самое главное - желание повторять все это снова и снова: касаться бархатной кожи губами, ловить дыхание, целовать, чувствовать тепло. Хочет начать с рук, перейти на плечи, провести языком по шее вверх, к подбородку, оставить чуть ниже - на горле - крохотный засос. Она хочет привязать ее шелковыми лентами к кровати: не туго, чтобы не повредить кожу, но достаточно для того, чтобы она не смогла выбраться. Она хочет целовать ее грудь и чувствовать, как грудная клетка поднимается и опускается при дыхании. Хочет поцеловать каждую родинку на ее животе. Не хочет чего-то большего, чем поцелуи или ласки. Хочет доставить удовольствие, довести до изнеможения. Она уверена, что ее молочного цвета шея прекрасна на вкус. Как бы на ней выглядели синяки и засосы? Как бы они смотрелись по всем телу? - Пойдем домой? - спрашивает она и вспоминает, где в ее квартире лежат шелковые ленты.