don't fret precious I'm here (step away from the window)

Этот шум в голове мешает сосредоточиться. Не утихает ни на минуту, становится только громче. Монотонность заставляет дергаться, постоянно искать возможности сбежать. Только из своей собственной головы нельзя устроить побег и не умереть. Не так весело, как могло бы казаться. Сперва звук похож на шелест листвы, которая осенью пробирается в каждый двор и предпочитает под порывами ветра забиваться в самые тёмные углы. Тёмные углы — мысли Джея. Он сам как темный угол, и предпочел бы сбежать от себя в первую очередь, во вторую от этих мыслей, в третью очередь он сбежал бы от семьи. От брата, матери, от отца. От отца особенно. Шум становится сильнее, и Джей решает, что не в состоянии бороться с ним. Он выбирает самый безнадежный вариант. Показывает и себе и окружающим — я кусок дерьма, с меня нечего взять, потребовать, от меня не стоит ждать ничего хорошего. Он так старательно показывает себя с уродом, что умудряется убедить в собственной безнадежности всех, кого нужно. И ещё самого себя. Только Нейт не ведется, как будто всегда смотрит на брата через чистое стекло, а не заплеванное, заблеванное и зассаное, каким его пытается сделать Джей. Просто эти мысли в голове, мысли в голове. Сложно ведь выкинуть оттуда некоторые воспоминания. Которые там лишние, они калечат Джея изнутри, они становятся причиной шума. Это уже не шум, на самом-то деле. Звон, как стекло, бьющееся, крошащееся у Джея под ногами. Оно же крошится под ботинками Алви, когда тот приходит в дом сыновей. Оно же как будто впивается под кожу Джею, когда отец засовывает его башку под включенный кран с ледяной водой. Жесткие пальцы крепко держат за шею. За шею и под подбородком. Джей не соображает особо, слишком много выпил, слишком много занюхал за раз. Нейта не было дома, Алви не говорил, что собирается зайти. Как будто он когда-то предупреждал о таком. Эти самые пальцы, — пальцы отца, защитника, наставника, тренера, фаната, а после обвинителя, предателя, лгуна, — они раскрывают рот Джея. Касаются зубов и мягкого языка, открывают рот шире, заставляя делать нежеланные глотки воды. Отрезвляет, совсем ненадолго, заставляет открыть глаза, увидеть плитку ванной, руки отца. Звон снова становится едва заметным шорохом. — Давай, ублюдок, неужто ты и, правда, решил сдохнуть? Да, папочка, ты же так этого хотел, — думает Джей, а потом не думает. Он чувствует, что вода больше не идёт, Алви это понимает и заставляет наклониться ниже. Губами касается мочки уха и шипит: — Ты знаешь, что нужно делать. Джей знает, он научился многим фокусам. Какой-то части его учил лично Алви. Поэтому-то в голове у Джея шумит. Потому что кое-что нельзя так просто выкинуть, вычеркнуть, выжечь из памяти. Он и не хочет. Рвота мешает нормально вдыхать. Край ванной впивается в рёбра, холодный, как вода. Это снизу. Сверху Джея придавливает Алви. И придавливает и держит, делает больно и помогает. Греет, сука, обжигает. Он сжимает сильно и правильно — плечо, тянет назад, на пол. Джей чувствует противный привкус рвоты, начинает кашлять, из глаз уже идут слёзы. — Какой же ты мудак, — устало шепчет Алви. Он не отпускает сына ровно до того момента, пока не прекращается истерика. Алви перестает касаться Джея, и тогда снова появляется шум.