Оторваться от земли

- Ты не боишься высоты? - Я уже ничего не боюсь. - Будь так, тебя сейчас здесь не было бы. Тсузуку ничего не ответил, растягивая уголки губ в улыбке. Он всегда считал, что Рёга понимает его лучше остальных семи миллиардов людей, потому и держал подле себя, не позволяя заглядывать в чужие, более уютные, возможно, души. Скорее всего, Рёга был прав, и он действительно не являлся бесстрашным. И понимание этого позабавило Тсузуку. Он в лишний раз убедился, что друг читает его как раскрытую книгу, даже не подозревая, что сам Рёга с каждым днем все сильнее путался в этих сумбурных письменах, сомневаясь, что самому богу ведомо, что творится в голове у загадочного вокалиста Mejibray. - А я боюсь, - зачем-то сообщил Рёга, закрывая дверцу кабинки, в которой они оказались. Поздно было идти на попятную. Но он и не струсил бы, поведи этот безумец его хоть в клетку с голодными львами. Рёга был готов вступить в борьбу даже с собственными страхами, если это было способно помочь его другу. Тсузуку давно заметил это и бесстыдно пользовался такой преданностью, испытывая удовлетворение и искреннюю благодарность – большей платы за свою заботу Рёга и не желал. - Не похоже, - тихо произнес он, роняя свое тело на голубоватую скамью и жестом приглашая друга сесть рядом. - Если я буду дрожать от страха, ты не будешь чувствовать себя в безопасности рядом со мной, - хмыкнул Рёга, усаживаясь рядом с собеседником, по-хозяйски обнимая его за плечи и притягивая поближе к себе. Таким образом он давал понять, что имеет в виду, и Тсузуку не без улыбки отметил, что в объятьях Рёги действительно чувствует себя как за каменной стеной. Заранее эти парни никогда ничего не планировали, их общение отличалось спонтанностью и непредсказуемостью. Возвращаясь домой после утомительного концерта, Рёга на сто процентов был уверен в том, что по возвращении сразу же завалится в постель и проспит до обеда следующего дня, а в итоге он оказался в кабинке колеса обозрения в компании Тсузуку, поджидавшего его под подъездом и, ничего не объяснив, потащившего невесть куда на ночь глядя. Колесо крутилось очень медленно, плавно поднимая разноцветные, сверкающие неоновыми огоньками кабинки. Некоторые прохожие останавливались посмотреть на удивительное сияние аттракциона, высоко вздымающегося над их головами и отвлекающего внимания от мрачного беззвездного неба. Тем же, кто в данный момент являлись пассажирами огромного колеса, до его сверкания не было никакого дела, ведь перед их глазами открывался куда более удивительный вид – на бесконечный ночной город, залитый светом фар и ярких ламп, находящийся в вечном движении, похожий на самый настоящий муравейник. Резкий порыв ветра заставил старое дерево склониться в бок, из-за чего одна его ветка шлепнулась по стеклянной кабинке. Рёга вздрогнул, сильнее сжимая руки на чужих плечах, и напряженно поглядел в расположенное слева от него стекло. - Всего лишь ветка… - вздохнул Тсузуку, успокаивающе поглаживая сидящего рядом кончиками пальцев по ладони. Умиляться над чужими страхами привычки он не имел, но тревожиться за чужую обеспокоенность тоже не стал – слишком устал думать и переживать. - Нет… Посмотри, - растерянно произнес Рёга, указывая пальцем куда-то за спину развернувшегося к нему Тсузуку. Тот нахмурился и, приподняв голову с удобного плеча, на котором расположился минутой ранее, лениво повернулся. Потревоженный парень не сразу заметил, что так всполошило его друга, и Рёге еще с минуту пришлось объяснять, куда конкретно стоит смотреть. Где-то там вдалеке, среди миллионов уличных огней, в которых тонул Токио, небольшим размазанным пятном пылало алое пламя, от которого вздымался густой серый дым, тут же растворяющийся во тьме. - Пожар… - одними губами прошептал Рёга, не смея отвести взгляд от всеразрушающего и вездесущего огня, с которым сейчас, наверняка, отчаянно старались бороться запоздало приехавшие пожарные. На Тсузуку картина произвела другое впечатление. Понаблюдав несколько мгновений за горящим зданием, он обернулся к сидящему возле него парню и заглянул в его блестящие глаза, которые хорошо было видно благодаря освещенности колеса. В них можно было разглядеть смятение, сочувствие и… блики всех цветов радуги. Именно последнее так зачарованно рассматривал Тсузуку, совершенно не тревожась и не смущаясь своего равнодушия к происходящему где-то в сердцевине шумного города. Рёга же не смотрел на него в ответ. Впервые в жизни, находясь рядом с Тсузуку, он думал о чем-то другом, а не о друге. Поняв это, последний не ощутил ревности или негодования – лишь непринужденно улыбнулся, прижимаясь к Рёге поближе и возвращая свой взор к огню. - Красиво, - восхищенно молвил он, вновь роняя голову на облюбованное плечо. Своего он добился, Рёга вновь устремил на него все свое внимание, однако смотрел уже не с нежностью и упоением, а ошарашено, с неверием, немного даже испуганно. Только сейчас он в полной мере начал осознавать, насколько неизведанным для него оставался Тсузуку, как много жути скрывалось под этой невинной оболочкой, дальше которой редко кто глядел. Только сейчас он начал понимать, что такое настоящее волнение за близкого человека. Как глубоко Тсузуку увяз во тьме, сопровождавшей его с незапамятных времен? Можно ли еще его спасти? Как сделать это, когда словами уже не повлиять? Только сейчас Рёга стал задаваться подобными вопросами. - Это ведь такое горе, Тсузуку… - сокрушенно произнес вокалист Born, укоризненно глядя на друга, проявившего неуважение к пострадавшим людям, утерявшим свое жилище этой беспокойной ночью. - Не мое горе. И не твое, Рёга, - холодно ответил Тсузуку, поднимая голову и немного отстраняясь. Отвернувшись от злосчастного окна, он продолжил разглядывать мелькающие внизу макушки деревьев через противоположное. Они поднялись уже достаточно высоко, до верхних этажей высоток было как рукой подать, и Тсузуку поймал себя на мысли, что не будь с ним Рёги – не сейчас, а вообще, – он бы без раздумий бросился в этот безумный полет мимо окон, ведущих в комнаты с потухшим давно светом. Он мечтал летать, но в компании друга и думать об этом почему-то не хотелось. - Неужели тебе совсем плевать? – а Рёга все никак не мог принять реакцию Тсузуку, но злиться или осуждать его не собирался. Ему просто хотелось получше изучить человека, о котором он уже знал бесконечно много и в то же время не знал абсолютно ничего. - А я должен делать вид, что нет? В этот момент Рёга заметил, что судьба жителей уничтожаемого пожаром дома, беспокоившая его всего минуту назад, стала ему безразлична. Он вновь вернулся в свою собственную жизнь, к своим собственным проблемам и окружающим его людям, погорельцы к которым уж точно не относились. И, сменив переживания за потерявших жилище людей переживаниями за своего отравленного несчастливой жизнью друга, он невольно должен был признать правоту Тсузуку. Мы не умеем сочувствовать чужим для нас людям, мы умеем лишь радоваться тому, что их беды приключились не с нами. И в то же время эта истина, рожденная человеческим эгоизмом, вразрез шла с тем, чему всех нас учили с детства. С ранних лет взрослые прививают своим детям сострадание и милосердие к окружающим, и семья Рёги не стала исключением, и Рёга не брезговал этими чувствами, потому его так и встревожило поведение друга. - Почему ты такой?.. – вырвалось у него прежде, чем он успел обдумать свои слова. Уже произнеся не самый тактичный вопрос, Рёга прикусил губу, с ужасом понимая, что мог задеть этим Тсузуку. Он мог оттолкнуть его от себя своими жестокими словами, опечалить, намекнув на ненормальность, разочаровать, давая понять, что не так идеально Рёга понимает его, как тому бы хотелось. Однако ничего этого не произошло. Тсузуку-то точно понимал своего друга даже лучше, чем тот понимал сам себя. Он прекрасно знал о чувствах Рёги, испытываемых к нему, и даже не сомневался в том, что тот ни в коем случае не желал его обидеть и не простил бы себе, если бы нить, связывающая их, вдруг оборвалась из-за подобной глупости. Вновь взглянув на стушевавшегося друга, Тсузуку улыбнулся. В его голове мелькнула мысль, что, будь Рёга котом, он бы сейчас обязательно виновато прижал ушки. Вокалист Mejibray даже представил эту умилительную картину и, мягко улыбнувшись, обратил свой расфокусированный взгляд в угол кабинки. Он не смог бы смотреть Рёге в глаза, произнося следующие слова, которые считал своей правдой и единственным объяснением поглощающему его в последнее время безразличию и вечно помятому состоянию. - Может, потому, что я уже умер? – с неизвестно что означающей улыбкой на устах задал риторический вопрос Тсузуку. Рёга не мог понять, произносит ли его друг эти слова болезненно, или это самому Рёге так больно их слышать. А может, и то и другое имеет место быть. - Это невозможно. Ты сидишь сейчас здесь, рядом со мной, я могу тебя потрогать, могу говорить с тобой, могу ощутить тепло твоих рук и увидеть твою улыбку. Если положить руку сюда, можно нащупать твой пульс, - Рёга осторожно обвил пальцами запястье Тсузуку, на котором красовалась татуировка, а затем поднял руку и поместил свою ладонь на спрятанную под курткой грудь друга, - а вот здесь – ощутить биение твоего сердца. Пораженный наивностью Рёги, Тсузуку беззвучно хмыкнул. Но он не собирался насмехаться над словами близкого человека и отталкивать его от себя тоже. Накрыв руку друга своей ладонью, он плотнее прижал ее к своей груди, откуда доносились тихие постукивания жизненно важного и все еще функционирующего органа. - Это тело, не более, - Тсузуку махнул головой, голос его звучал непривычно серьезно. – Рёга, я теряю цель. Желание и силы для ее достижения. Я теряю интерес к этому миру и населяющим его людям. Я не чувствую себя кому-либо нужным и не испытываю ответной нужды в ком-либо. Я смертельно устал и не понимаю, за что продолжаю бороться, - Тсузуку сделал паузу, опуская голову так, что густая темная челка скрыла его глаза, в которые Рёга норовил заглянуть. - Мою грудь пронизывает невыносимая боль, и как бы я отчаянно ни старался заглотнуть хотя бы мизерную порцию кислорода, ничего не выходит. Воздух словно сгущается. Мне нечем дышать, потому что мне не для чего дышать… Услышав это признание, Рёге показалось, что всю ту боль, о которой говорит Тсузуку, довелось испытать и ему – слишком болезненно щемило в тот момент у него в груди, а воздух в тесной кабинке и правда словно сгустился и не давался для дыхания. Он понял, что это от волнения: все-таки непросто слышать подобные слова от дорогого человека, понимая, что не знаешь, чем можешь помочь, а когда придумаешь, уже может стать слишком поздно. Заметив, что из-за напряжения он еще сильнее прижал ладонь к груди Тсузуку, наверняка причиняя этим ему боль, Рёга попытался расслабиться. Прикрыв глаза, он предпринял еще одну попытку глубоко вдохнуть и выдохнуть, и, благо, боль начала отступать, сердцебиение выравниваться, и легкие вновь наполнились кислородом. Парень понимал, что если он будет паниковать, то Тсузуку перестанет воспринимать его как надежную защиту. Если он будет паниковать, то не сможет найти выход из ситуации и позволит ближнему задохнуться на его глазах, что было недопустимо. «Как ты можешь говорить, что никому не нужен? Как ты можешь говорить, что ни в ком больше не нуждаешься? Глупый, слепой Тсузуку…» - воспроизводя в памяти слова друга, Рёга определил, какая их часть задела его особенно сильно. И в то же время он понимал, что эта деталь не являлась правдой, и чтобы спасти положение, нужно было всего лишь дать понять Тсузуку, где он ошибся. И как именно этого добиться, Рёга имел предположения. - Обещай дышать ради меня, и я отдам тебе свой воздух… - тихие слова, словно шелест листьев на кронах сровнявшихся с кабинкой деревьях, слетели с уст Рёги перед тем, как он вытянул руку из захвата чужой ладони, приложил ее к щеке друга и развернул его лицо к себе, притягивая поближе и тут же впиваясь своими губами в приоткрытые от удивления губы Тсузуку. Рёга не планировал быстро отстраняться от этого человека, он жаждал передать ему как можно больше своего так называемого «воздуха». Потому вскоре он переместил свою руку с мягкой щеки на горячую татуированную шею и сильнее подался вперед, вжимая Тсузуку затылком в стекло, наваливаясь на него всем телом и углубляя их поцелуй. Ему нравилось касаться этих изогнутых пересохших губ своим влажным языком, нравилось зацеловывать каждую ранку на них, оставленную острыми зубами Тсузуку во время его очередного стресса. Рёге верилось, что он в силах помочь другу, в силах вернуть ему его былую эмоциональность и чувствительность, его внутреннее тепло и чистоту, его энергию и заинтересованность окружающим миром. А если вернуть так и не удастся, то вокалист Born с радостью был готов всем этим поделиться, отдать Тсузуку частичку себя, лучшую свою половину. Он отбросил сомнения и убедил себя в том, что сможет вытащить друга из тьмы, в которой тот потерял свой путь в счастливую жизнь. И стоило ему об этом подумать, как в их кабинку проник яркий свет уличного фонаря, словно это был знак. Обратив внимание на такую важную мелочь, Рёга улыбнулся сквозь поцелуй, остужая пыл, обхватывая шею Тсузуку руками и принимаясь целовать нежно и осторожно. Отстраняясь на короткие мгновения, он преданно глядел вокалисту Mejibray прямо в глаза, и казалось, вновь вспыхнула искра жизни. Удивительнее было то, что Тсузуку возвращал ему ласковый взгляд, крепко обнимая за спину и жадно прижимая к себе, словно боялся, что Рёга неожиданно отстранится и уйдет. Но этого делать его друг уж точно не собирался. Он чувствовал, что его действия начинают приносить первые плоды, и планировал продолжать их до тех пор, пока не добьется полного «воскрешения» Тсузуку. И не важно, сколько это займет времени. Время абсолютно потеряло свою значимость, ведь Рёга уже догадывался, что посвятит своему благородному делу хоть всю жизнь. А пока что… А пока что у них есть эта необычная, наполненная самыми невообразимыми событиями и чувствами ночь. «Которой хватит, чтобы совершить еще очень много кругов…» - удовлетворенно думал Рёга, утыкаясь носом в пушистую макушку Тсузуку. Ему было хорошо рядом с этим человечком, настолько хорошо, что он уже и позабыл и о пожаре, и о своей боязни высоты… В конце концов, отрываться от земли было не так страшно, как спускаться на нее после того, как ощутил легкость полета. Но об этом Рёга предпочитал не думать. Откуда-то он твердо знал, что их с Тсузуку полет не закончится никогда. Полет к солнцу и желанной свободе, полет вверх, к небесам, а не вниз, вдоль окон брошенных квартир, в конце которого бескрылой птице несомненно предстояло разбиться. О последнем Тсузуку мечтал слишком долго, не видя для себя другого выхода, но теперь появился тот, кто был готов смастерить для него крылья. Огромные, белые, пушистые крылья, несущие в наполненную красками жизнь. Как можно дальше уносящие от хмурой, бездушной вечности, напоминающей сплошное пожарище, среди которого едва ли не оказался заблудший во тьме парень, купавшись на обманчивую красоту беспощадного пламени, завлекательно сияющего впереди…