По крупицам

      Проклятие было не похоже на пламя Абисса, как обещали Джону Айреникусу сородичи, изгоняя его из Сулданессалара. Мучение от потери души было вязким, холодным и каким-то безвкусным.       Оно лишало его всего медленно, по крупицам.       Эмоции и воспоминания исчезали, как лопнувшие мыльные пузыри. Айреникус хватался за них, как отчаянно хватается за воздух человек, падающий в бездонную пропасть. Поспешно писал дневники – но читая их впоследствии, не мог пережить то же, что переживал тогда, в прошлом. Пустота накрывала прохладой и темнотой.       Всё началось ужасно. В первые дни он просыпался мгновенно, вскакивал с постели, видел пустое место рядом; ощупывал своё лицо и уши, уже не заострённые, человеческие, и снова понимал, что это не сон. Он, величайший из эльфийских архимагов Джонелет, пытался уничтожить Древо Жизни, его остановили, позорно победили, он потерял милость возлюбленной, королевы Эллесим, и был приговорён к изгнанию и лишён долголетия и души. Селдарин знали, что идея святотатственного ритуала принадлежала его сестре Бодхи, и её подвергли тому же. Селдарин собирались убить его и убили бы, если бы не просьба Эллесим смягчить наказание.       Чародей горько усмехнулся и сплюнул на пол. Лучше бы она лично вырвала ему сердце, сломала хребет, вспорола живот. Смерть была бы куда милосерднее, минута физической боли – ничто в сравнении с тем, что он испытывал сейчас.       Он отрезал свои длинные чёрные волосы, избавился от своего эльфийского имени и назвал сам себя Айреникусом – Разбитым.       Как назло, разум, в отличие от души, функционировал отменно исправно. Но бесконечное чтение книг не приносило удовольствия, как раньше. Айреникус давно забросил романы и поэзию, осознав, что читает их как сухие трактаты и не видит в них никакой красоты; он больше не просил своих пленных дриад петь и играть на арфах и лирах – музыка казалась бессмысленным колебанием воздуха, раздражала и доставляла лишь мигрень. И Айреникус вернулся к тому, что было основой его жизни всегда, что вносило порядок и гармонию – занятиям магией.       Он прогонял страх перед медленным угасанием, говоря себе, что Плетение слишком могущественно, чтобы не было способа решить их с Бодхи проблему. Сестра, в их паре близнецов более энергичная, уже нашла свой – вампиризм. Айреникус, и в прежней жизни брезгливый к нежити и панически боящийся утерять контроль над собой, не позволял сестре обратить себя. Когда однажды утром она, оседлав его бёдра, разбудила его поцелуем – не привычно страстным, а каким-то бесцветным – и прошептала что-то томное в попытке загипнотизировать, он больно обжёг её чарами экзорцизма. Она больше не пыталась как-либо навязывать ему свои решения и вообще явно стала его побаиваться. Айреникус не ощущал ничего, теряя связь со своим близнецом – ту, что дарила ему любовь, когда он ещё был никем; ту, что удерживала его, всегда напоминая, что они с Бодхи не так родовиты, но одинаково талантливы и обязательно получат власть. Даже среди такого высокомерного, равнодушного к чужим страданиям народа, как солнечные эльфы.       Он всё ещё скучал по НЕЙ. Эти эмоции ещё не погибли. Язык не поворачивался назвать любовью причудливую смесь тяжёлой чёрной тоски, горячей ненависти, болезненной страсти и отголосков прежней нежности и преклонения. Но Айреникуса тянуло к ней. К его королеве. Его возлюбленной. Он старался забыться за работой, сутками, безвылазно сидя в лаборатории или библиотеке; говорил себе, что есть проблемы поважнее, чем страдать по женщине, которая наказала его и бросила одного. Доказывал себе, что она никогда его не любила, что выбрала его среди других лишь потому, что хотела в очередной раз продемонстрировать себе и окружающим, что именно она – самая красивая женщина Сулданессалара. Что умный, замкнутый, одарённейший чародей, кому не каждая могла влезть в душу, растает перед её очарованием и величием и превратится в её игрушку. Айреникус изо всех сил концентрировался на ненависти, презрении и уязвлённой гордости, травил привязанность гневом, пытался привычно разложить всё по полкам и успокоиться. Сделать из этого эпизода своей жизни эксперимент, набор цифр и фактов. Но видения преследовали его каждую ночь, когда он в изнеможении засыпал на два-три часа. Эллесим в его тесных, отчаянных объятиях, золотистые волосы, рассыпавшиеся по подушке, её задыхающийся страстный голос, шепчущий его прежнее имя. Его дрожащие руки, ласкающие её тело, бьющаяся в сознании мысль, что она исчезнет в следующую секунду, навсегда оставив его наедине с больной жаждой тепла, которое для него потеряно. Которым ОНА его раздразнила, привязав к себе, как собаку, и отняла обратно.       – Я ненавижу тебя, – рычал он в подушку, – ненавижу!..       Дриад он поймал в лесу Виндспир Хиллс. Холодно рассудив, что в этот сезон они должны быть особо похожи на эльфиек*, и что история ещё не знала женщин, лучших в любовных утехах. Они мгновенно почуяли близкое безумие мага, и страх перед ним не мог перебороть даже страх за их деревья, которые он грозился спалить. Айреникус выбрал старшую, золотоволосую Элим. Он брал её исступлённо и даже грубо. Она отдавалась безропотно, но он видел блеск слёз в её прекрасных миндалевидных глазах цвета изумруда. Дриад, как и эльфов, нельзя было заставить что-то сделать против их воли. Айреникус выгнал Элим и велел ей позвать сестру. Хрупкая Улен будто бы прониклась его страданием – или надеялась на милость?.. – и подарила ему свои ласки добровольно, но он сразу распознал жалость, и гнев его был ужасен.       А потом Джон нашёл дочерей Баала.       – Ты чувствуешь потенциал внутри?..       Он говорил это каждый день, показывая им картины страшного насилия, проливая реки крови, чтобы ощутить энергию Баала – ледяное, пронизывающее прикосновение смерти.       У него было достаточно времени, чтобы экспериментировать, пытаясь поглотить их души. Новая идея захватила чародея полностью. Божественная эссенция должна, обязана была восстановить его, силы Баала – многократно увеличить его магический потенциал. Айреникуса опьянил энтузиазм, он работал почти без сна. Истязал их день за днём. Купался в их боли. Жёг огнём и льдом, душил, резал, травил кислотой и ядами, вводил под кожу металлические и стеклянные осколки. Младшая, Имоен, почти сломалась, с её обычно весёлого лица навеки сошла улыбка, девушка беспрерывно рыдала. Старшая всё держалась, замыкаясь в себе, хотя Айреникус ощущал её страдание почти на физическом уровне. В душе мага даже шевельнулось нечто забытое – жалость. Она ведь была просто… Девчонкой. Вчерашним ребёнком. Стойким, побитым жизнью, но всё же – вчерашним ребёнком. Добрым и сострадательным. Но сильнее жалости оказалось любопытство. Сколько ещё она выдержит? Что нужно, чтобы сломать её?       Он убил её подругу-ведьму, Динхейр. Связал, лишил чарами голоса и вскрыл ей ножом брюшную полость. Спокойно наблюдал за тем, как бьётся о решётку клетки варвар, который должен был ведьму охранять. Как кровь заливает стол и струйками стекает на пол. Слушал, как непрерывно кричит, вжавшись спиной в стену, Имоен. Крик вибрировал, отражаясь от стен подземелья. Рианнон, старшая, лидер, молчала, вцепившись в прутья своей клетки, и не отрываясь смотрела на него. Айреникусу были не нужны ни слова, ни телепатия. Её мысли были слышны, они висели в воздухе. Она хотела убить его. За неё говорили побелевшие костяшки, пальцы, будто сведённые судорогой на чёрном металле решётки, эта необъяснимая, сразу заметная сила в её осанке, в пламенном взгляде. Пронзительном. Изумрудном.       – Ты не сможешь помешать мне. Не смей. Не вздумай мне мешать!.. – крикнул маг, внезапно поддавшись обжёгшей всё его существо ненависти.       Рианнон была сильнее. И он должен был её уничтожить.       Он должен был избавиться от взгляда изумрудных глаз.       В какой-то момент он понял, что она найдёт его. Привычно запрограммировал себя на то, что у него всё просчитано, и в плане нет уязвимых мест. Но что-то подсказывало, что дочь Баала больше не позволит причинить себе вреда. Насадив на пику голову Бодхи, она сделает то же самое с ним. Украденная божественная душа не грела, как когда-то – своя, родная. ЭТО он ещё помнил. Айреникус знал, что теперь девчонка не дрогнет, вгоняя меч ему в сердце.       Она чувствовала потенциал внутри.       Последней лаской для него было мягкое, прохладное прикосновение смерти. * У дриад меняется цвет волос и кожи в зависимости от сезона. Больше всего они похожи на эльфиек ранней весной.