***
Было воскресенье. Обычно по воскресеньям Тори встречалась с сеньорой Элизальдо после мессы, помогала с покупками, а после они вместе готовили. После заключения Гаса, девушка не изменила этой традиции – в этом было то чувство семьи, по которому Тори тосковала последние пять лет, а течение времени не умоляло эту боль. Первое время после убийства Тори ненавидела все их семейство, а заодно и всех латиноамериканцев. В своей голове она прокручивала тысячи монологов, обвиняя мать Гаса в том, что та не научила своих детей отделять добро от зла, в том, что она только любила их, а воспитывала их – улица, в том, что… Но она ни разу не нашла смелости высказать это в глаза сеньоре Элизальдо, поскольку видела в ее взгляде ту же безусловную материнскую любовь, которую когда-то видела во взгляде своей матери – и не ценила. Так, будучи виновной перед своей матерью, она становилась виновной и перед матерью Гаса, и слова застревали в горле. Она даже не решилась признаться, что их с Гасом отношения закончились. Со стороны (особенно с точки зрения местных банд) Тори выглядела стервой, порвавшей со своим партнером, как только тот попал за решетку, ведь даже Гас не знал, кто именно стал жертвой «непреднамеренного убийства». Поэтому девушка передвигалась по улицам Восточного Гарлема с удвоенной осторожности, опасаясь мести Латинских султанов. Но банда, и в частности Феликс, лучший друг Гаса, оставались к ней дружелюбны, из чего Тори сделала вывод, что ее бывший умалчивает тот факт, что девушка ни разу его не навестила. Те две недели, что Гас был на свободе, девушка его избегала. Это не было сложным, поскольку она жила и работала в Бронксе, где Гас появлялся не часто. Но сегодня было чертово воскресенье, и сеньора Элизальдо будет ждать ее после мессы, а на чертовом телефоне разрядилась батарея, и Тори не могла позвонить и наврать что-нибудь, чтобы не приходить. И сколько девушка не уговаривала себя, что рано или поздно ей придется все рассказать, прекратить показываться в Восточном Гарлеме и, тем самым, порвать с Гасом окончательно, она все время откладывала этот разговор. Хотя ей и не хотелось видеться с бывшим возлюбленным, и, тем более, разговаривать с ним, она все равно не была готова разорвать последнюю ниточку, что их связывала. Сеньора Элизальдо пребывала в прекрасном настроении. Она поцеловала Тори в щеку и, пока они бродили по рынку, болтала за них обеих. Женщину переполняла радость от того, что оба ее ребенка снова дома. «Один наркоман, второй убийца», - подумала Тори, мрачно. – «Она, должно быть, все еще видит в них тех же мальчишек, которым пела колыбельные и целовала ссадины». В любом случае, так делала мать Тори, и эти воспоминания снова удержали девушки от высказывания своих мыслей вслух. Однако ее дурное настроение не укрылось от сеньоры Элизальдо. После того, как она застала Тори у прилавка с яблоками, где девушка перебирала товар уже минут пять (честно говоря, она просто перекладывала их с места на место, даже не замечая этого), женщина взяла Тори под руку и повела к выходу. - Ты ведь не думаешь, что я ничего не замечаю, Тори? – сказала она мягко, но желудок у девушки сжался. - Чего не замечаете? - Перестань, - на этот раз тон сеньоры Элизальдо выдал раздражение. – Ты не была у нас с тех пор, как вернулся Августин. Он не отвечает, когда я спрашиваю о тебе, - она выразительно глянула на Тори и та спрятала глаза. Гнев внутри нее боролся с чувством стыда. - Сеньора Элизальдо! – воскликнула она, чувствуя, что на глаза снова навернулись слезы. – Как вы можете обвинять меня в этом? После… после… - она снова не закончила – горло протестующе сжалось. - Я не виню тебя, Тори, - сказала женщина мягко, но в черных глазах ее блестела сталь. – После всего, что ты для нас сделала, ты всегда будешь своей. Но я знаю своего сына – и он любил тебя. Разве он не заслуживает хотя бы объяснений? Тори открыла и закрыла рот. Сеньора Элизальдо обладала удивительной силой, которую трудно заподозрить в сорокалетней мексиканке, так что девушка не решилась ей перечить. «В ее мире все выглядит проще», - с тоской подумала Тори, следуя за женщиной по знакомому маршруту. – «Да, Гас оступился. А ты бы не хотела, чтобы он так же заступился за тебя? В этом весь он. Ты же поэтому его и выбрала… Я хочу в ее реальность». Всю дорогу Тори надеялась, что Гаса не окажется дома, но, зайдя в квартиру и обнаружив на кухне Феликса, отказалась от всех надежд. Как большинство больших людей, Феликс выглядел простым и добродушным, но Тори знала его достаточно, чтобы не заблуждаться на его счет. Да, он был хорошим другом, со вкусом к жизни, неиссякаемым оптимизмом и жаждой веселья, но ни простоты, ни доброты в нем уже не осталось. И Тори знала, что прощения для нее в нем тоже не найдется. Поэтому ей и не досталось дружественных объятий, а только поцелуй в щеку – и тот на случай, если они с Гасом помирятся. Феликс готовил завтрак, что-то вкусно пахнущее и, видимо, острое. У Тори заурчал желудок, она вспомнила, что со вчерашнего вечера питалась только темным ромом, украденным из родного бара. - Сейчас будем есть, - наигранно радостно сообщил Феликс и вперил в девушку немигающий взгляд. – Тори, разбуди Гаса, он у себя. - Едва ли он назовет хорошим началом дня встречу со мной, - сказала она, без особой надежды. - Иди! «Это семейное дело», - подумала девушка, отстраненно. – «Для них это семейное дело – наши отношения. Конечно, они все подстроили, чтобы я не соскочила…» Тори тоскливо глянула на еду – даже заключенным полагается последняя трапеза перед смертью, потом на дверь – не поздно ли убежать. Подумала о том, что Гас может застрелить ее спросонья – и вдруг разозлилась сразу на всех. Смерила Феликса пылающим взглядом, проглотила ругательство, развернулась на каблуках – и направилась в комнату Гаса. - Привет, Тори, - бросил ей с дивана Криспиан. - Quand tu finalement mourras*?! – бросила Тори, вместо приветствия. Обычно она не питала негатива к старшему брату Гаса, а, скорее, отстраненное сожаление. Но в этот момент она ненавидела всех. Войдя в комнату, она едва сдержалась, чтобы не захлопнуть дверь с грохотом, но вовремя заметила пистолет на прикроватной тумбочке. Неразумно пугать человека, держащего оружие так близко. Тори осторожно затворила дверь и замерла. Гас спал, вытянувшись поверх одеяла и не сняв одежды. Девушка приблизилась, разглядывая его, отмечая перемены в его теле. Ей показалось, что он вытянулся и казался тощим, несмотря на мускулы. Татуировки немного выцвели, черты стали заострились. Словно его не было пять лет, а не полтора года. Но это был все тот же человек, которого она любила. Она правда надеялась обнаружить здесь кого-то другого, незнакомого, тогда бы она без сожаления придушила его подушкой, отомстив за Тундэ. Тори осторожно подошла ближе, взяла с тумбочки пистолет и убрала его в шуфлятку. Отступила на несколько шагов. И только потом произнесла: - Привет, Гас. Глаза юноши медленно открылись и сфокусировались на Тори. Несколько секунд они смотрели друг на друга, потом он сел на кровати и потер руками лицо. Снова посмотрел на девушку. - Какое хреновое начало дня, - произнес он, наконец, проснувшись. - Я знала, что ты так скажешь. И снова они молча смотрели друг на друга. Гнев покинул Тори, оставив ее опустошенной и безоружной. А Гас молча смотрел на нее, и это молчание ее пугало. Гас редко молчал дольше двух минут подряд, у него на все было свое мнение, а мысли не задерживались в голове, сразу же перемещаясь на язык. - Его звали Тундэ, - сказала, наконец, Тори. - Откуда ты знаешь? – спросил Гас, мрачнея. - Он был моим другом. Мы вместе бежали из Африки. *- Когда ты, наконец, помрешь? Фр.Встречи
15 марта 2015 г. в 23:58
Тори воевала с трясущимися руками. Вот уже десять минут, как она пыталась накраситься, глядя в маленькое зеркальце, стоящее на подоконнике, используя скудный свет восходящего солнца. Вчера ЖЭС устроил ей романтичную атмосферу, отключив электричество – она просто забыла заплатить за него. За полтора года она так и не привыкла к тому, что обязанности Тундэ легли на ее плечи. Ее чернокожий друг из Бенина умудрялся вести хозяйство за них обоих, при этом зарабатывая больше денег на своих халтурах, чем Тори на своей полулегальной работе в баре «Танатос». На его родине уметь все и постоянно находится в движении было нормой, по-другому Тундэ просто не умел. Тори замерла, поднеся кисточку туши к ресницам, поскольку воспоминания о покойном друге вызвали слезы. Уже полтора года, как девушка осталась в Нью-Йорке в полном одиночестве, а этот город любит одиночек.
Первое время после смерти Тундэ, Тори серьезно рассматривала возможность подключения к одной из местных банд, но вскоре выяснила, что отвращение, вызываемое их обществом, перекрывало все возможные плюсы подобного сотрудничества, и она оставила эту идею. Хотя предводитель Сапфиров, темнокожий Крим, не собирался оставлять ее в покое. Тори подозревала, что превратилась в его навязчивую идею. Она вовсе не являлась красавицей, особенно по меркам Нью-Йорка, скорее местным фриком, благодаря рыжим дредам и африканским нарядам (Тори любила Африку и в душе мечтала вернуться туда, но это не представлялось возможным, так что эта одежда служила ей утешением). Роста она была невысокого, телосложение выдавало ее северное происхождение, крепкие кости и многочисленные тренировки, а между передними резцами оставалось приличное расстояние, которое позволяло ей свистеть, как заправскому разбойнику. Небольшие светлые глаза просвечивали людей насквозь, как рентген. В общем, настойчивость Крима никак не была связана с внешностью Тори. Дело было, скорее, в принципе, ведь девушка довольно долгое время была возлюбленной мексиканца, а именно – Гаса Элизальдо, которого Крим особо недолюбливал. Так что Тори полагала, что она, скорее, трофей и если бы Крим мог заполучить ее другими способами – он бы так и поступил. Но девушка дралась лучше многих обитателей улиц, а с некоторых пор не расставалась с Браунингом девятого калибра. Браунинг и серебряное ожерелье – вот и все, что осталось у нее от Гаса.
Гаса освободили из заключения две с лишним недели назад, но на свободу вышел уже не ее возлюбленный, а убийца ее лучшего друга. И никто кроме Тори об этом не знал.