Смертник

Камера тесная, пятьдесят квадратных футов. И половину этой площади занимает койка. В одном углу унитаз и раковина, в другом – стол и стул. Вот и все удобства. Одна из стен – сплошная решетка. За ней видны остальные пять камер – три напротив, еще две по бокам. Все они, кроме моей собственной, пусты. Не то что бы я единственный заключенный в тюрьме, нет. Просто кроме меня в отделении для смертников никого нет. * * * - Клинтон Френсис Бартон, вы обвиняетесь в убийстве двенадцати человек, убийстве третьей степени с применением методов особой жестокости, разбойном нападении, покушении на убийство…. Список длинный, и я его не слушаю. Мой адвокат мне потом расскажет, если понадобится. Меня интересует лишь самые первые слова судьи – про двенадцать человек. - …и приговариваетесь к смертной казни посредством смертельной инъекции. Приговор будет приведен в исполнение в течение месяца. Это все тоже не сюрприз. Ничего другого с моим списком достижений мне и не светило. Я жду, когда эта занудная сука заткнется и даст мне слово. Нет, никакого уважения к суду я не испытываю. Просто я не люблю перебивать. И не люблю, когда меня перебивают. Зал суда не то что бы забит под завязку, но относительно полон. Разумеется, не каждый день тут судят маньяков и тем более, не каждый процесс доходит до казни. Взбаламутил я это болото, ничего не скажешь. - Бартон, у вас есть, что сказать суду? Я немного медлю. Она этого не замечает. Может, уже привыкла. - Да, ваша честь. Есть вопрос. - Задавайте, - устало кивает она. - Кто? - Простите? – ни судья, ни прокурор не понимают о чем я. - Кто тринадцатый? – поясняю я. – Вы сказали, что меня обвиняют в убийстве двенадцати человек. Я же прекрасно помню, что их было тринадцать. И потому мой вопрос – кто? Кого я не добил? Первые пару секунд все молчат. Судья от недоумения, прокурор от злости, присяжные от возмущения. По крайней мере, лица у всех соответствующие. Мой адвокат не удивляется. За три месяца процесса я и не такое выкидывал. Среди зрителей поднялся небольшой гвалт, в основном в секторе прессы. - Протестую, ваша честь! – просыпается прокурор, - Подсудимый не имеет права на получение подобной информации! Я сижу и терпеливо жду. Судья, наконец, приходит в себя. - Подсудимый, вам мало того, что вы уже натворили? Зачем вам имя выжившего? - Не люблю незавершенных дел. Шум в зале резко вырос на добрый десяток децибел. Да я так их до скандала доведу. Мной овладевает злое веселье. Один из зрителей смотрит на меня с нескрываемым интересом. Я его помню. Он сидел на всех слушаниях по моему делу. Внешность невозмутимого банковского работника в деловом костюме. Но его выдают слишком широкие плечи и четкие, уверенные жесты. Нет, он далеко не клерк, хоть и прикидывается. Он понимает, что я его заметил, и едва заметно улыбается. Мой адвокат тем временем спорит с прокурором и судьей по поводу этого чертова имени. Пусть спорит. Я хочу знать, кого не добил. * * * В отделении для смертников пусто и одиноко. Это совсем не значит, что я умираю от скуки. С развлечениями тут туговато, но зато мой надзиратель, Рональд, отличный парень и относится ко мне куда лучше судьи и присяжных. Иногда мы с ним сидим и подолгу разговариваем о всякой ерунде – ему тоже нечем себя занять. От него я узнал, что население разделилось на два лагеря по отношению ко мне. Одни считают меня уродом и убийцей, и казнь – лучшее, что может меня ждать. Другие, напротив, думают, что я сделал доброе дело, истребив шайку бандитов, которых неизвестно как земля носила. Мне, если честно, плевать и на тех и на других. Общественное мнение в моем случае ничего не решает. К тому же, я старался не для похвалы или порицания. Впрочем, банда Дюкена действительно была сборищем отморозков – это факт. Я избавил мир от нескольких убийц и наркоторговцев. Барни мог бы мной гордиться, я почти пошел по его стопам. Рональд был на той стороне, что одобряла мои действия. В этом мне определенно повезло. Будь он в стане «врага», мое пребывание здесь превратилось бы в сущий ад. А так – вполне сносное существование. Не номер люкс, но мне приходилось жить и в более гадких условиях. Я даже уговорил Рональда притащить мне гитару. Он поначалу отказывался, отмахиваясь от меня тюремными правилами. Тогда я выдал свой основной аргумент. Я ведь не могу взять в руки свой лук со стрелами. Что лук, мне даже банальный дротик не дадут. А мне до безумия хотелось подержать хоть что-то, отдаленно напоминающее оружие с тетивой. Рональд молча выслушал меня и ушел. Когда на следующее утро я проснулся, то обнаружил его у двери моей камеры со стулом в одной руке и потрепанной гитарой в другой. Он поставил условие. Я получаю возможность играть, сколько влезет, а взамен рассказываю, как перестрелял из лука Банду Мечника. На мой закономерный вопрос, на хрена ему такое знание, он пожал плечами и сказал, что раз не может перебить их лично, так хоть послушает от того, кто это сделал. Оказалось, что его сын имел неприятности с этими психами. И Рональд хотел знать, как именно и в какой последовательности я их уничтожил. Особой кровожадности я в нем не заметил. И подумав, согласился. Все имеют право на месть. * * * Разумеется, ни прокурор ни судья не соглашаются выдавать мне информацию. Я мрачно шучу, что мне отказывают в последнем желании. Зал смеется. Стервятники. Адвокат с кислой миной подходит к моей клетке. - Бартон, к чему была эта провокация? Вы ведь могли спросить у меня позже. - А у вас есть эти данные? - Нет. И мне бы их и раньше не выдали, а теперь тем более. Я терпеливо жду продолжения. - Я могла бы запросить список убитых. И вы бы сами решили, кого в нем не хватает. А теперь прокурор потребует закрыть доступ и к этой информации тоже. Мы оба не говорим о том, что меня только что приговорили. Она едва ли не с начала процесса с этим смирилась. Я иного исхода просто не ждал. Она далеко не дура. И даже неплохой специалист. Но меня она недолюбливает. Не из-за дюжины упокоенных мной отморозков, нет. Из-за срыва собственной карьеры. Мое дело с самого начала было безнадежным. Кому нужен адвокат, у которого клиент отправился в камеру смертников? Она еще что-то говорит, но я уже не слушаю. К моей клетке приближается тот самый парень с внешностью клерка и повадками наемного убийцы. Видимо, он подходит слишком близко, и мои соглятаи преграждают ему путь. Он словно этого и ждет. Отточенным движением вынимает удостоверение, наслаждается замешательством на лицах охраны и уже беспрепятственно подходит ко мне. Адвокат мгновенно оценивает ситуацию и ретируется. Она, что, его знает? - Мне понравился ваш демарш, мистер Бартон. Я молчу, мне плевать, что ему там могло понравится. - Ваши слова про незавершенные дела, это было искренне? Или вы просто хотели покрасоваться? Мне тоже становится интересно. - Было бы обидно уходить, зная, что не закончил то, из-за чего тебя сюда упекли и в скором времени казнят. Вы не находите? Он медленно кивает. - Меня зовут Фил Коулсон. Я правительственный агент. Из своих - Я уже оценил, - хмуро вспоминаю ошарашенных охранников и сбежавшего адвоката. - Мне представляться смысла не имеет. - Знаете, я мог бы узнать через свои каналы нужное вам имя. - Но ведь просто так вы этого делать не станете? Вам что-то будет нужно взамен. - Мистер Бартон, ну что можно потребовать у приговоренного к казни? - Без понятия. Информацию, может быть. У него на лице появляется странное выражение. Словно я сказал глупость, в то же время не лишенную смысла. А еще он понимает, что я отказываюсь сотрудничать. - Коулсон, у меня есть еще целый месяц, что бы выяснить это самому. - Находясь в камере? Не смешите, мистер Бартон. К тому же, - скучнеет он, - судья сказал не «через месяц», а «в течение месяца». Чувствуете разницу? Вас могут казнить и завтра. * * * Стрелять из лука меня научил Трикшот. Играть на гитаре тоже. Он вообще был хорошим учителем. Жаль, человеком плохим. Когда он впервые увидел, как я пытаюсь освоить инструмент, то лишь посмеялся и заметил, что мне не стоит доверять вещей, имеющих больше одной струны. Я в ответ огрызнулся, сказав, что и из лука когда-то стрелять не умел. Он помолчал, затем отобрал гитару и начал показывать, как правильно. И теперь, когда моими зрителями остались лишь пустые камеры, мне не стыдно за свою игру. Насчет слов песни, правда, сказать этого не могу.

Когда тебя поставят к стенке, Когда они взведут курки, Не верь, что видишь старый фильм на кинопленке, И не ищи к себе протянутой руки. И не пытайся ненавидеть палачей, Смотреть, кто именно в тебя стрелял. Их отличает от тебя лишь флага цвет и звон цепей, Той стороны, с которой ты стоял.

- А я думал, вас не расстреливать будут, а вкатят смертельную дозу павунола. Коулсон подошел незаметно, я даже не заметил, как лязгнули замки на дверях в отделение. - Романтично петь о том, как тебя усыпят, словно бешеного пса, у меня не получается. Я не настолько псих. - Насколько я знаю, вы вообще не псих. Читал заключение местного мозгоправа, - поясняет он. – Все убийства вы совершили, вполне сознавая, что творите. И властям сдались без всякого сопротивления, добровольно. И вели себя все эти месяцы вполне адекватно. Я ничего не сказал на это, лишь продолжил перебирать струны. - Вот только способ вашей расправы заставляет задуматься. Стрела в левый глаз – это довольно экзотично. - По-другому не умею. - Серьезно? А как насчет Жака Дюкена? Вскрыть еще живому человеку нутро, а потом отсечь голову. Запись ваших подвигов я тоже видел. Смотрелось довольно впечатляюще. Коулсон с нескрываемым интересом ждал, что я на это скажу. Рональд позади него тоже, хотя уже слышал раза три. - Это была месть. - О причинах я наслышан. Я знаю, что Дюкен убил вашего брата похожим способом. Мне бы понравился его цинизм, если бы речь не шла о Барни. - Вы не поняли, Коулсон. Это была не только месть за моего брата, - я пытался подобрать подходящие слова. – Это была месть за предательство учителем своего ученика. Именно Мечник научил меня владеть холодным оружием. Вот и поплатился. - Однако какие библейские страсти бушуют в таком захолустье. Стрелять из лука, вас, по-видимому, учил другой человек? Я не ответил и продолжил наигрывать свою песню.

И поверни сегодня солнце на восток, И время против стрелки - вспять, Ты не узнаешь, кто получит от судьбы плевок, Кому стоять у стенки, а кому - стрелять. Вдохни поглубже и закрой глаза - Инверсия не изменяет сути. Сегодня смерти повезет не одного забрать, А всех, кто выбрать знамя не забудет...*

- Слова вы придумали? – спросил Коулсон, когда я умолк. Я вяло кивнул. - Выступать на Дне Независимости я бы вас не выпустил. Чересчур провокационно, - он одобрительно улыбнулся, - А вот для души – очень даже. Ну, надо же, мои нескладные вирши понравились этому сухарю. Жаль, не успею издать поэтический сборник. - Мистер Бартон, я назову вам нужно имя без всяких условий. Просто, чтоб вы не мучились. Выжившего зовут Гектор Холл, он ближайший помощник… вернее, был ближайшим помощником Дюкена. Если вы помните, в него вы стреляли последним. - И видимо, схалтурил. - Возможно, - не стал спорить Коулсон, - Вас не в чем винить, Ведь вы пришли за Мечником и не могли дать ему уйти. - И что с ним теперь? - спросил я, имею в виду Холла. - Попал под программу защиты свидетелей. Его подлечили и отправили в Оклахому под другим именем. Судить его не стали за недостаточностью улик. Я сильнее нужного стиснул гитару, и струны жалобно тренькнули. Рональд позади Коулсона ощутимо напрягся. - Что за имя? Коулсон не спешил с ответом. Я был готов оторвать кусок грифа и метнуть в его невозмутимую физиономию. Я бы попал, несомненно. Останавливало меня лишь самообладание, привитое Трикшотом. - Что за имя, Коулсон? - Теперь его зовут Кристофер Мердок. Живет в городке под названием Догтаун. - Спасибо за информацию. Теперь я могу со спокойной совестью идти на казнь. Коулсон выжидательно на меня поглядел. Если он думает, что я поинтересуюсь, чего ради он таскался на все мои слушания, а теперь еще и в камеру, то не дождется. Понятия не имею, что такого важного я знаю. Но делиться этим с правительством, угробившим Бернарда, я не намерен. Поняв, что ничего от меня не добьется, Коулсон сменил тактику: - Мистер Бартон, скажите, вы бы хотели отсюда сбежать? - Сбежать? Мне это вы предлагаете? - Не обращайте внимания на условности. Так вот. Мне понравилось ваше поведение на суде. Вас не интересовал приговор. Вы хотели закончить свое дело. Но теперь, когда я назвал вам нужно имя, неужели вы не захотели жить? Вы слишком безучастны к тому, что через несколько дней умрете. - Я уже умер, - равнодушно сообщил я Коулсону. – Полгода назад, когда Мечник убил Бернарда. А последний гвоздь в мой гроб забил Алан Скофилд, сообщивший, что мой брат работал на вас и все эти годы прикрывал меня и от законников и от бандитов. - Ошибаетесь, мистер Бартон, ваш брат работал на ФБР. Я из другой структуры. - Это не принципиально. - Пусть так. Но неужели вам плевать на то, чем он занимался? На дело его жизни? - Это дело его убило. - Снова ошибаетесь. Убил его ваш учитель, - он устало вздохнул. – Вы капитулировали, Бартон. Перед самой главной целью вашей никчемной жизни вы сдаетесь, даже не начав. И после этого вы себя считаете хорошим стрелком. - Я лучший! Слышите, Коулсон, я лучший! – я сам не заметил, как взорвался криком. – И не вам решать, кто я такой и чего стою! Этот холеный козел смотрел на меня и просто улыбался на этот вопль. Он все-таки нашел мое слабое место. - Ведь вам есть что терять, мистер Бартон. Жить вы не хотите. Зато хотите снова стрелять. Правда, цели у вас теперь нет. Так почему вы не хотите сбежать и обрести ее вновь? Я уже справился с гневом и заговорил спокойнее: - Потому что не хочу бежать. Не хочу менять имя. Пусть меня хоронят под настоящим. А еще я не хочу подводить Рональда. Он хороший человек и неплохо ко мне относится. Коулсон покосился на стоящего позади него надзирателя. Тот смутился и отошел на пару шагов в сторону. - Любите вы создавать трудности, Бартон, - он уже дважды обратился ко мне без дурацкой приставки «мистер». – Себе в первую очередь. - Какой есть, - пробурчал я. - В таком случае, позвольте распрощаться. Было интересно с вами поговорить. Сожалею, но пожелать ничего хорошего не могу. - И на том спасибо. Коулсон развернулся и зашагал к выходу. * * * Конечно, я чуточку лукавлю. Умирать страшно. Когда меня ведут по коридору, я немного жалею, что не сделал сэппуку** над трупом Мечника. Вышло бы в лучших традициях японских самураев. Комната приведения приговора в исполнение напоминает стоматологический кабинет. С той лишь разницей, что у дантиста вас не фиксируют ремнями в кресле. За стеклянной стеной стоят журналисты, родня мною убитых… и Коулсон. Я киваю ему, он в ответ грустно улыбается. От последнего слова я отказываюсь. Мне слишком надоело все это, я чувствую себя немыслимо уставшим. Надо мной зачем-то бормочет молитву священник. Я уже и не помню, когда в последний раз молился. В приюте, наверное. Плюсы казни через смертельную инъекцию очевидны – быстрота и безболезненность. Минусы же.… Первый в отсутствии грамотных исполнителей. Эту процедуру доверяют не профессиональным врачам, а плохо обученным работникам тюрем. И если не повезет, то этот сопляк с дрожащими руками загонит иглу не в вену, а в мышцу. Тогда меня ждет долгая, мучительная агония. Второй минус в позорности такой казни. Унизительно быть усыпленным, словно больное животное. Впрочем, обделаться под себя на электрическом стуле унизительно не меньше. Однако, я не думаю, что в расстреле или гильотине больше высокой романтики. Я до сих пор помню, как отвратительно воняли внутренности Дюкена. И с каким звуком стрела входит в глазное яблоко. Меня надежно привязывают к креслу. Чертов сопляк примеряется к шприцу, выбрасывая поршнем немного жидкости. Игла касается локтевого сгиба, холодная, смертоносная. Протыкает тонкую кожу. Кажется, он все-таки попал в вену. Я закрываю глаза и выдыхаю. Тишина. Жди, Барни, я иду. Когда грохот двери нагло врывается в сознание, я только морщусь. Когда я открываю глаза и вижу перед собой чернокожего громилу с повязкой на левом глазу, то решаю что сошел с ума или уже умер. Потому что Гектор Холл, он же Кристофер Мердок, тоже чертов ниггер, и получается, он здесь по мою душу. Иглу убирают от моей руки, и я об этом почти жалею. Мне так хочется покоя, пусть бы и вечного. До слуха обрывками доносятся слова громилы. «Полностью оправдан», «сняты все обвинения», «приказ генерального прокурора», «немедленно освобожден». Куски не складываются в цельную картинку, и я не понимаю, зачем меня вдруг перестают казнить и отвязывают от стула. Последнее, что успевает зафиксировать рассудок, это невероятный восторг в глазах Коулсона. Затем я мешком валюсь на пол и, наконец, отключаюсь. * * * - Представляешь, Клинт, это Фьюри успел в самый последний момент! – Рональд сидел у моей койки и пересказывал мне пропущенные события. – Еще немного и тебя не откачали бы. Он сообщил, что этот сопляк со шприцом таки успел ввести мне немного техасского коктейля***. Слишком мало для полноценной казни, но вполне достаточно, чтобы качественно вырубить. Я старательно с этим соглашался. Лучше уж так, чем думать, что я упал в обморок от потрясения. Возвращаться оказалось неожиданно трудно. Когда ты уже распрощался с жизнью, а тебя грубым рывком вернули на место, это даром не проходит. Я никак не мог избавиться от ощущения нереальности произошедшего. Слишком невероятное чудо случилось. Так не бывает. Наверняка об этом дне мне еще будут снится плохие сны. В палату постучали, и в дверях появилась невозмутимая физиономия Коулсона. За ним зашел будущий герой моих ночных кошмаров – человек с внешностью демона и мой спаситель. Ник Фьюри. Рональд понимающе выскользнул за дверь. Минуту мы таращимся друг на друга. Фьюри изучающее. Я просто не знаю, что сказать. Вопреки всему, что говорят о моей цирковой карьере, я там служил отнюдь не клоуном. Наконец, этот дьявол прерывает молчание: - Агент Коулсон был прав, когда сказал о вашей способности создавать непрятности. Мне нечем на это возразить. - Бартон, поверьте, было очень сложно убедить свое начальство отменить приговор судьи штата. Раз вы так вцепились в свое имя и дурацкую мораль, мне пришлось импровизировать. - Я ведь говорил, что рациональнее было устроить побег или подсунуть подставного заключенного, - словно невзначай заметил Коулсон. Я по-прежнему молчал, не зная что бы такое спросить. Фьюри тем временем продолжил: - Мне пришлось доказывать, что вы не из мести прикончили двенадцать человек, а просто выполняли мой приказ по устранению опасного бандформирования. Для этого пришлось внести вас в реестр нашей организации задним числом. И формально, вы числитесь у меня на работе уже полгода. Поздравляю с приемом на работу, агент Бартон. Вот теперь я вообще перестал что-либо понимать. - Зачем? Что такого важного я знаю, если вы рискуете из-за меня? Фьюри и Коулсон переглянулись. Последний пожал плечами, словно подтверждая – я же вам говорил. - Вы знаете, как правильно выстрелить, чтобы попасть в мишень. Мне нужны не ваши знания, Бартон. Мне нужны вы. А моей организации – лучшие работники. - Тогда почему бы просто не спросить меня? - И услышать ваш отказ? Будьте откровенны с самим собой, Бартон. Вы бы послали Коулсона. И меня тоже. Но теперь у вас этот финт не прокатит. К тому же, я могу дать вам новую цель. Имейте это в виду. Я честно спросил себя – отказался бы или нет? И честно ответил – да, отказался бы. Сутки назад я не хотел не то, что жить, шевелиться. А теперь… В голове начало проясняться. И внутри снова зудело желание взять в руки лук. - Тогда я весь ваш, Фьюри. С потрохами. – я немного раздражен, но все же добавил, - Только у меня еще есть одно незаконченное дело. - Думаю, уже нет, - вмешался Коулсон, - Видите ли, некто Кристофер Мердок был убит в своем доме тремя выстрелами в грудь. Всего сутки спустя после нашего с вами разговора. Я зло улыбнулся. Видно, не зря Рональд в тот день грел уши рядом с нами. Все имеют право на месть. * * * Когда-нибудь я задумаюсь, почему так безоговорочно согласился работать на Щ.И.Т.? И не была ли вся моя казнь одной большой постановкой, призванной выбить у меня это согласие? Ведь я уже буду знать, что Фьюри склонен к некоторой театральности и манипуляциям. Но потом Бартон-должник заткнет Бартона-параноика и я продолжу стрелять в указанные цели. _____________________________________________________________ * Стихи авторские, писанные давно, в пору депрессии. ** Сэппуку – синоним слова харакири. *** Техасский коктейль – смесь тиопентала натрия, павулона и хлорида калия. Применяется при смертной казни.