Спасибо

Калипсо очутилась в Лагере Полукровок под конец мая, когда большинство полубогов ещё томились в учебных заведениях. Появилась из ниоткуда, как сказали местные наяды. Нимфа приплыла на плоте, но потом тот вдруг бесследно исчез, словно растворившись в воздухе, когда она ступила на твёрдую землю, покрытую сочной изумрудной травой. «Калипсо, дочь Атласа, боги смиловались над вами. Ваше заключение на острове Огигия подходит к концу. Теперь вы вправе сами распоряжаться своею судьбой». Хирон воспринял девушку как желанную гостью, а мистер Д. лишь буркнул что-то про окруживших его со всех сторон нимф и пригубил банку с диетической колой. Калипсо поселили в Большом доме, кратко рассказав о традициях лагеря и выдав листок с расписанием. Кентавр провёл экскурсию по новому жилищу и покинул то с появлением первых звёзд на небосводе. «Должно быть, ты пришла сюда из-за Перси Джексона, — произнёс Хирон, мягко улыбнувшись. — Помню, он упоминал, что попал на Огигию. Он рассказывал тебе про лагерь, верно?» Калипсо не могла уснуть в первую ночь, теряясь в своих мыслях, как в тонких нитях паутины, вдыхая прохладный воздух, наполненный древесными ароматами, и смотря в окно, из которого виднелась большая часть лагеря. Ей было непривычно. Непривычно находиться в четырёх стенах, непривычно встречать на своём пути столько построек и сооружений, не понимая, для чего они предназначены, непривычно осознавать, что на следующее утро она увидит столько людей, сколько не видела за всю свою жизнь. Даже несмотря на то, что порой к ней заглядывали посетители — Гефест и Гермес, — которые рассказывали о том, что происходило вне острова, нимфа волновалась, боясь оттолкнуть от себя полубогов одним своим появлением и незнанием окружающего мира. Боялась вновь остаться совершенно одной. «С сегодняшнего дня в нашем Лагере Полукровок будет жить Калипсо. Да, вы правы, дети Афины, — нимфа, прежде заточённая на небезызвестном острове. Кати Гарднер, я прошу тебя взять над ней шефство, пока Калипсо не освоится. Домику Деметры будет полезно пообщаться с ней. Удачи и хорошего дня!» Одни приняли её с уловимой настороженностью, другие — с недоверием: что могла забыть дочь их врага здесь, в месте, где всё буквально дышит полубогами? Рана после войны не зажила. Все ещё помнили, как погибали их братья и сёстры, как оставшиеся в живых отстраивали домики, расплываясь в лёгких счастливых улыбках, а ночью просыпались в холодном поту, со слезами на глазах и с немыми криками о помощи, засевшими тугим комом в горле. «Не думай, что мы недолюбливаем тебя, — прошептала Кати. — Просто... мы многих потеряли из-за Кроноса и его союзников. Некоторые до сих пор боятся. Уже скоро приедут новенькие, не знавшие войны, и, конечно, остальные. Станет повеселее. Постепенно всё наладится. А пока не стоит унывать, давай лучше поможем Мии... иначе у нас весь лагерь провоняет дурианами. Бр-р, ужас». Калипсо сходила с ума от информации, захлестнувшей её с головой. За несколько тысяч лет произошло так много всего, так много придумано и забыто, изобретено и уничтожено. Нимфа просила книги у детей Афины и засиживалась за чтением допоздна. Она открывала этот мир вновь и вновь, переворачивая пожелтевшие страницы и скользя взглядом по чернильным буквам. «...а Аннабет и правда похожа на Гермиону. Постой, что? — не поняла Кати, погружая луковицу крокуса в землю. — Я думала, ты берёшь только научные книги... Откуда вообще у домика Афины „Гарри Поттер“? Они же жуткие любители фактов. — Девушка отряхнула руки и в мягком жесте взмахнула ладонью; из земли проклюнулся зелёный стебелёк, а затем — нежно-сиреневый бутон. — Чуть что, так сразу же: „Это невозможно! Этого не бывает! Это не доказано!“ К слову, слышала, у них есть хорошая энциклопедия о живой природе и о всемирной истории. Если что-то непонятно, я могу объяснить. Правда, не всё, но основы — точно». Калипсо часто забывала имена и с трудом запоминала их носителей. Пока Трэвис и Коннор Стоулл не появились перед ней жизнерадостными всклоченными ураганчиками и не провели на свой манер очередную экскурсию по лагерю, назвав это «Время открытий с невероятными братьями Стоулл и не менее невероятной Калипсо». «...это домик Посейдона. Он пока пустует: Перси Джексон до сих пор тухнет в этом склизком месте под названием „школа“. Кстати, ты знаешь, что он замолвил за тебя словечко перед дюжиной особо крутых ребят?» Девушка не сомневалась, что «дюжина особо крутых ребят» — это двенадцать Олимпийских богов, решивших в незапамятные времена превратить остров в темницу для одной-единственной нимфы. Калипсо отчётливо помнила переливающийся женский голос, возвестивший о прощении и надвигающейся быстрой поступью свободе. Такой же голос донесся с безоблачных небес, когда боги победили в войне против титанов. «Калипсо, дочь Атласа, за то, что вы являлись союзницей титанов, боги Олимпа приняли решение заключить вас на Огигии. Отныне вы не сможете покинуть остров, и время для вас потеряет свою сущность…» Но она и не подозревала до этого момента, что должна быть благодарна сыну Посейдона за своё освобождение. Почему ей об этом никто не сказал? Нимфа жила в лагере уже неделю, но никто и словом не обмолвился о причинах её прибытия. «Эй, ну мы же не знали, что ты не знаешь. Боги, наверное, выставили всё так, будто они вдруг вспомнили про тебя и простили. На самом деле Перси заставил поклясться их на Стиксе. Это было круто. Ты бы видела лицо Зевса. Кажется, у него руки чесались прижарить Перси молниями». Калипсо терялась во времени. Опаздывала, приходила слишком рано или вовсе не являлась. И как бы ей ни хотелось признавать, она немного скучала по Огигии. По этому ленивому течению времени, отсутствию какого-либо расписания и постороннего шума по вечерам. Однажды после ужина нимфа обнаружила на своей кровати наручные часы, с аккуратным циферблатом на тонком коричневом ремешке. Рядом лежала записка, гласившая размашистым почерком: «21.45. На берегу озера». Девушка решила, что это подарок одного из детей Гефеста, и было бы некрасиво не явиться. Тем более в это время домик Аполлона распевал свои песни, от которых Калипсо быстро уставала, хоть и старалась не подавать виду. Прозрачная гладь озера чуть подрагивала, отражая кроны высоких деревьев. Свежий ночной ветер нежно касался светлого лица, а звёздные небеса напоминали о прошлом, казавшемся сейчас таким запредельно далёким. Ещё полторы недели назад она и мечтать не смела вырваться с острова, сделать глоток воздуха, не того, удушливого и словно пропитавшего её насквозь, а совершенно нового, упоительно живого, пробуждающего желание поддаться его невидимым потокам и лететь навстречу миру, заразительно улыбаясь каждому встречному. И теперь Калипсо стояла здесь, на берегу лазурного озера, мечтая лишь о том, чтобы повидать весь свет и поблагодарить человека, подарившего ей бесценную свободу. — Я посадил садик на Манхэттене, — донеслось со спины, — как и обещал. Внутри что-то оборвалось от знакомого голоса и незабытого обещания. Нимфе вдруг захотелось обернуться, прижаться к полубогу так близко, как только возможно, вдохнуть морской аромат, заглянуть в блестящие глаза и вкрадчиво прошептать... — Спасибо. Спасибо за часы, за сад, за освобождение. Спасибо, что Судьба прислала тебя на тот проклятый остров. Спасибо за то, что не забыл, Перси, за то, что помнил все эти годы. Перси встал рядом с Калипсо, смотря на водную гладь, и, улыбнувшись краем губ, спросил: — Не хочешь прогуляться перед сном? Думаю, нам есть что рассказать друг другу. Они встретились взглядами, и на её губах расцвела чудесная улыбка, по которой парень так долго скучал, а она, сама того не ожидая, без остатка растворилась в его морских глазах.