Obsession

Учтивый, отстраненный, воспитанный. Холодный и безупречный. Спокойный и вежливый. Двуликий, многогранный, сотканный из тысяч противоречий. Опасный. И еще сотни эпитетов, которые всё равно не отображали бы всей сути Гарри Харта. Галахада. Еще миллионы слов, описывающих этого человека, которых Эггзи всё равно не знает. Иногда ему кажется, что это сон. И что сейчас, вот-вот, кошмар развеется, теплый свет зажженного прикроватного торшера прогонит липкий страх, а его обнимут и шепнут на ухо: «Спи» - сонно и заботливо. Обширные синяки и глубокие длинные царапины исчезнут без следа, кожа перестанет быть воспалённой и ужасно чувствительной. Пропадут красные, сочащиеся сукровицей раны на бедрах и ягодицах, а сам он больше не будет едва заметно вздрагивать от резких движений и громких звуков. Опасный, опасный, опасный… Эггзи бродит по большому саду-лабиринту, и розы шелестят своими лепестками это слово ему в спину, заставляя остерегаться, заставляя оборачиваться. Потому что розы напоминают ему Гарри - прекрасные, темного бархатного оттенка венозной крови, они тянут к нему острые шипы, чтобы затащить в свои сети, оплести, причинить боль и заставить забыть, как выглядит солнечный свет. И так сложно понять иногда, то ли это просто тень, то ли идеальные цветы и правда оплетают крест на его собственной могиле. Он смотрит на себя в зеркало, и видит лишь тень прежнего Эггзи - веселого раздолбая из самых низов, беззаботного, полного веселого задора жаркого лета. С той стороны серебристой поверхности на него смотрит молодой старик. Бывшие этим утром нагеленные и уложенные в аккуратную прическу волосы теперь топорщатся неряшливыми прядями, а взгляд посеревших глаз поневоле цепляется за красноватый след на левой стороне груди. Он прослеживает пальцами русло этой реки, что затем вливается в озеро большого, фиолетово-синюшного цвета синяка, с берегом из желтого. Воспоминания в голове всплывают непрошеными гостями, и Эггзи с силой жмурит глаза, судорожно цепляясь пальцами в белоснежную раковину. Потому такой неожиданностью для него становится тот факт, что его цепляют за подбородок, заставляя вздернуть голову. Гарри стоит позади него, внимательно смотря через плечо на их совместное отражение. Прекрасная роза, прорастающая через полуистлевший труп. Его глаза - темная вода Марианской впадины, его пальцы - раскаленные металлические пруты, - тепло его тела - жар Геенны огненной, что сжигает его - Эггзи - дотла, испепеляя кожу и кости. Парень дрожит, и Харт, как настороженный хищник, чувствует эту дрожь, этот страх, и легко улыбается самыми краешками губ, продолжая гипнотизировать свою добычу тяжелым взглядом. Их словно двое: один там - в темной глубине зеркала, второй - здесь, в привычной обстановке их ванной комнаты, только что от той версии Галахада, что от этой бежит по венам и поджилкам могильный холод и подкашиваются колени. Эггзи боится смотреть в глаза своему наставнику. Это как вызывать огромного зверя на бой, кидать вызов, но… Но если не смотреть - будет еще хуже. - Хороший мальчик, - пальцы Гарри скользят ему по губам, заставляя запрокидывать голову сильнее, открывать бо́льший доступ к белой беззащитной шее. Мужчина склоняет голову на бок, все также продолжая наблюдать за реакцией, касается губами где-то под ухом, нежно, с трепетом, с восхищением, заставляя сердце парня заходиться набатом безудержного ужаса. Рука, на некоторое время замершая на губах, словно в раздумьях, толкнуться ли дальше, теперь покоится на горле, сжимаясь с каждым мгновением все сильнее. Его ведут в спальню, роняют на постель с белоснежными простынями, и поневоле всплывают в голове воспоминания сегодняшнего дня, когда Харт учтиво отворил дверь перед ним и пропустил вперед, придержал за локоть, когда Эггзи пошатнулся, садясь на свое место за столом. Этот контраст убивает его. Забота и пренебрежение. Нежность и боль. Белое и алое. Только исход всегда одинаковый. Гарри нависает над ним, смотрит внимательно, скользит рукой по скуле, а Анвин не смеет даже пошевелиться, замерев под мужчиной подобно статуе. Эти движения завораживают его, приковывают к себе, и парень в который раз думает, что Харт красив. Красив даже в своем безумии... Резкий удар обжигает правую сторону лица, и Эггзи задушено всхлипывает больше от неожиданности и какой-то детской обиды, нежели от боли. Потому что она стала привычной. Она въелась в их кожу, в саму их суть, в их души и тела, спекаясь неряшливой, но крепкой коркой расплавленного металла. Соединяя и отгораживая одновременно. Это их доспехи, их самая прочная защита и одновременно самое уязвимое место. Губы мужчины осторожно, даже ласково снимают застывшие на ресницах слезы, а затем Эггзи больно тянут за волосы, заставляя зашипеть и перевернуться на живот. Потому что его спина – это медицинская карта Галахада, наглядная иллюстрация его навязчивой идеи. Мольберт с холстом. Нотный лист. Податливая глина, которая примет любую форму, главное - только коснуться. И он касается. Нарочно резко, с силой проводит пальцами по старым, едва зажившим ранам, заставляя прогнуться, коротко простонав сквозь стиснутые зубы. Прослеживает ногтем сеть тонких царапин на плечах и лопатках, наблюдая за тем, как быстро и незаметно набухают капли крови – будто почки на деревьях, когда в город приходит тепло. Жуткая весна их странных отношений. Мужчина не задерживается долго на одном месте, а охватывает сразу всю картину одним взглядом, как профессиональный пейзажист. В одно мгновение он выводит замысловатые узоры рыжеватой краской с металлическим запахом, а в следующее - властно раздвигает бедра Эггзи в стороны, нарочно сжимая пальцы там, где накладываются друг на друга короткие полосы воспаленной от ударов тростью кожи. Он шипит, но более ни одного звука протеста не срывается с губ парня, потому что в таком случае будет еще хуже. Раны открываются, начинают болеть и пульсировать, а в комнате стоит тонкий аромат, оседающий на губах неприятным крошевом. С каждым движением рук Харта парню становится все больнее, и он напрягает мышцы, сжимается, когда чужие пальцы проскальзывают между ягодиц, толкаются на сухую внутрь, заставляя микроскопические трещинки вновь раскрыться, посылая по нервам короткие замыкания. Он хнычет и силится извернуться, вытолкнуть из себя тонкие пальцы, но его держат крепко, будто в клетке, и не собираются отшвыривать в угол столь интересную игрушку. Удары начинают сыпаться на незащищенную спину, и уже не два, не три, целых четыре пальца растягивают сухие стенки, причиняя адские страдания. - Давай, мальчик, мне так нравится вид твоих слез, - голос у Гарри плавный, как и обычно, спокойный, только дыхание чрезмерно обжигающее, и именно эта безмятежность, это спокойствие пугают Эггзи больше всего. По ягодицам и бедрам стекают тонкие горячие струйки, пачкая простыни, а потому он отчаянно старается расслабиться, но не получается – не тогда, когда его пытают так жестоко и в тоже время так утонченно. Парня вновь заставляют перевернуться, и Харт с упоенной жадностью пьёт слёзы с его щек, перебирая взмокшие пряди волос. Только это не всё. Это лишь начало. Он хрипло кричит, когда Гарри толкается в него сразу на всю длину, прижав за горло к постели. Чтобы не смел умоляюще звать по имени, чтобы не дёргался, чтобы только хрипел, наблюдая обезумевшими глазами за до жути спокойным лицом. Харт двигается напористо и ровно, не обращая никакого внимания на бьющееся под ним в агонии тело, только лишь тянет кожу в разные стороны, заставляя раны раскрываться еще шире, пачкая руки в крови. Эггзи мотает головой, но его вновь жестко фиксируют, сдавив красными липкими пальцами подбородок. Парень рыдает, и слёзы градом катятся по его щекам, но Гарри неумолим и продолжает вбиваться с силой, резко, не подумав даже хоть немного облегчить страдания партнера. В его глазах мечущийся по постели Эггзи замечает демонические огоньки безумия и жажды крови, и ему страшно, страшно, бесконечно страшно и больно, потому что он понимает – ему никогда не вырваться, никогда не стать свободным. Он навсегда, до скончания веков, весь и без остатка принадлежит этому человеку, или, вернее сказать, зверю в человечьем обличии. Потому что, когда Гарри с коротким судорожным выдохом кончает и выскальзывает, он не уходит, не оставляет Эггзи один на один с болью, обидой и унижением. Наоборот, он обнимает, прижимается тесно, дарит заботу, ласку, нежность. Он смахивает слезы и кровь, он разжимает сведённые судорогой пальцы. Он осыпает лицо и шею парня небольшими короткими поцелуями, полными невысказанного трепета и поклонения. Он ведет себя мягко и податливо, тянет к себе, успокаивая, шепча глупые слова утешения и признания в любви. Сотни, тысячи, миллионы раз. Он выворачивает этим контрастом Эггзи на изнанку, навсегда привязывает к себе, сажает на поводок и ласково треплет за ушами. Потому что он и правда верит в глупые слова и обманчиво мягкий тон, сейчас, когда каждая клеточка в теле пульсирует ослепляющей болью. Потому что ему тепло, удобно, и он ощущает - какая ирония - чувство защищенности. Связан. Навсегда. Даже когда его тело превратится в прах, когда весь мир станет скоплением пыли и газа - даже тогда он будет рядом с этим человеком, будет подставляться под прикосновения и следовать за ласкающей и в тоже время причиняющей боль рукой. Потому что старый ошейник, пусть и больно врезающийся в кожу, лучше свободы, страшащей своей неизвестностью.