Дух терзаемый и дух терзающий

Мандос. Чертоги молчания. Их будущие посетители при жизни даже не ведают, что представляет собой пристанище для бессмертных фэар. Надежно сокрытый под землей сумрачный замок смотрит на Валимар лишь черной бездной высокой и узкой двери. Оттуда не вышел еще никто. Пустынные коридоры зловещим лабиринтом опутывают центральные покои, куда не ступал, да и наступит не один из Эльдар. Не дойдет, разделив участь своих почивших сородичей, до конца времен обреченный скитаться по Чертогам. Смерть не поверяет своих тайн живым. А мертвые уже не скажут. Даже не все Валар ступали на порог обиталища своего мрачного брата и его молчаливой супруги. Лишь для одного Айну Врата в Обитель Мертвых были всегда открыты. А потому Вала Ирмо уже который раз петляет по полутемным Коридорам, беспорядочностью проходов напоминающих запутанную вязь тропинок Лориэна. В неожиданно светлых, легких одеждах, без своего драгоценного венца Повелитель Снов скользит в Главный Чертог, не оборачиваясь на крики одиноких душ, не боясь повстречать в тёмном углу Скорбящую Валиэ. Ведь его ждут. Далеко не каждую смену света Древ сама Смерть изволит ждать. Распахнув резную дверь и откинув плотную портьеру, Ирмо, не обращая внимания на отсутствие брата в комнате, быстро скидывает длинную серебристую мантию и, тряхнув русыми локонами, разваливается на узкой тахте, сгибая в колене левую ногу и спуская вниз правую. Откинув голову на мягкий подлокотник, Лориэн закрывает карий глаз, из-под ресниц другим, золотисто-зелёным наблюдая за дверью. И замирает в ожидании брата, почти не дыша. Намо может опоздать, но не прийти он не посмеет. Тот не заставляет себя ждать: через минуту слышатся тяжелые шаги, громкие ругательства, звон разбившейся вазы, и на пороге возникает Вала, со злостью швыряя Книгу Судеб на стол. С остервенением стащив с себя головной платок и наглухо застёгивающееся платье, падает на тахту между широко раскинутых ног брата, тут же кладя голову на его плечо, прикрывая глаза, пресекая все возможные расспросы. Ирмо понимающе молчит, осторожно устраиваясь поудобнее, и начинает неторопливо перебирать пепельные кудри, сосредоточенно наблюдая, как разглаживаются морщинки меж сведенных бровей, как дыхание из прерывистого становится спокойным, а тонкие пальцы Намо перестают судорожно сжимать его колено. Мандос расслабленно вытягивается, вжимаясь спиной в грудь Лориэна, размеренно дыша, непроизвольно начиная кончиками пальцев поглаживать его бедро. Повелитель Грёз молча отстраняет ласкающую руку, и, опираясь поясницей о подлокотник, садится так, что голова Владыки Мертвых оказывается у него на коленях. Намо морщится, и распространяющие ослепительно-белый свет светильники почти совсем гаснут, погружая покои в приятный полумрак, оставляя фигуры братьев белеть на фоне тахты. Ирмо склоняется над Мандосом, напряженно вглядываясь в тут же остановившиеся на нем темно-фиолетовые, почти чёрные из-за расширенных зрачков глаза. Золотистые, сияющие волосы соскальзывают с его плеч и касаются лба Намо. Тот даже не пытается их убрать, пристально, не моргая, смотрит брату в его разноцветные глаза. - Что опять случилось? - хрипловатым шепотом осведомляется Ирмо: он никак не может отвыкнуть от осанвэ, которое использует при общении с Эстэ. Намо хмурится, сильнее запрокидывает голову и вполголоса отвечает: - Это всё Мелькор. Ирмо приподнимает темные брови в немом недоумении, а затем, мягко улыбнувшись, сильнее наклоняется к Мандосу и, не отрывая от него взгляда, касается губами его лба у линии роста волос. И еще раз. Медленно. Прочувствовано. Отнимая последние связные мысли, заставляя забыть все простым прикосновением. Намо с шипением втягивает сквозь зубы воздух и, делая над собой огромное усилие, садится, сжимая виски, с раздражением откидывая назад упавшие на лицо от резкого движения тяжелые кудри. Лориэн прижимается к нему сзади грудью, обвивая тонкими руками талию, утыкаясь лицом в чувствительное место соединения шеи и плеча, все еще полускрытое пепельными локонами. И мгновенно аскетичные черты лица Повелителя Мандоса искажает изумление, тут же перерастая в странно беспомощное выражение, словно он прыгает в пропасть, не зная, есть ли за спиной дымчато-серые, словно окропленные на концах чернилами перистые крылья. Ирмо приглушенно смеется, не отрывая лица от мягких волос - ему не нужны глаза, чтобы увидеть лицо Намо. Он уже видел его таким. Не раз. Сильнее смыкая руки на талии брата, он раскрывает его сознание, прекрасно зная, что не встретит сопротивления, и вкладывает в него свое воспоминание, медленно стягивая серебристую шелковую рубашку с погруженного в свое сознание Мандоса. Новый мир был прекрасен. Весна Арды только началась, и Валар спокойно отдыхали от трудов, по одному осознавая, что им нужен материальный облик для полноценной жизни: возможностей бесплотного духа уже не хватало, чтобы творить. Первым в плоть облекся их старший брат, выдумав себе необыкновенно прекрасное обличье высокого статного Валы со сверкающими глазами и оглушительно-черными длинными волосами, попутно избрав цветом своих одежд цвет Мрака. Примеру его последовал Манвэ, затем Варда, потом - остальные Айнур. Все, кроме запершегося в своих Чертогах Намо. Даже его супруга, в те времена еще предпочитавшая жить в садах своей сестры, приняла материальный облик. А Мандос по своему вкусу упоенно обустраивал Коридоры (которые впоследствии стали прототипом нынешних Чертогов), не ведая, что происходит на поверхности. А когда он вышел на свет Светильников, то немедленно пришел в недоумение. А потом остро ощутил зависть. Во мраке своих Чертогов Намо отчаянно пытался создать прекраснейший образ, что олицетворял бы мрачное величие Смерти. Замысел вел его в предвкушении дрожащий голос, творивший Песнь. Но в итоге Вала остался недоволен: словно в посмертии застывшая маска в обрамлении жемчужных прямых волос не привела его в должный восторг. И он устремился к Ирмо, ища у него не помощи - успокоения своей беспокойной душе. И, встретив брата, сверкавшего совершенством своего обличья, легкого и невесомого, словно покров Сна, еще больше загорелся идеей создать себе плоть, на этот раз чем-то похожую на облик Ирмо. Лориэн дал ему больше, чем покой - он предложил создать ему облик, пред величием которого склонятся Эльдар, что вскоре пробудятся, а там, как говорится, и до Мандоса недалеко. Естественно, Ирмо получил такое разрешение. Лориэн предложил брату помощь, руководствуясь давней близостью их душ, которая внезапно утратила свое значение с их Схождением. В Чертогах Илуватара они были невероятно дружны, настолько, что когда Эру пожелал оставить Намо при себе, отправляя своих детей в Воплощенную Арду, Ирмо взбунтовался: он заявил, что останется с братом, если понадобится, или же они отправятся вместе. Эру согласился отпустить Намо, хоть и весьма неохотно. Так в Арду спустились дух-целитель и дух-убийца, неся Забвение и Смерть, как вполне закономерный итог страданий смертных существ, что вскоре должны были населить эту землю. Тогда Лориэн даже не спросил Намо о том, а хочет ли он пойти с ним - он уже тогда знал ответ. Песнь, а затем вспыхивающий перед сознанием Свет - вот что возникало перед рождающимися Айнур. У Ирмо было не так: при первых звуках Айнулиндалэ, то есть обращенной к нему ее части, он ощутил кого-то рядом, кого-то очень похожего на него, такого же как он. Еще до того, как Ирмо Увидел, он уже знал: тот, кто рядом с ним - будет с ним Всегда. И ни разу не пожалел о своём выборе. Что бы ни говорил Эру о предназначении Эстэ, для него она всегда оставалась супругой, помощницей, другом, в конце концов, но не той, кто была близка до Воплощения. Потому и взял Намо с собой - со своим не расстаются. После этого они не виделись. Намо тут же ушел создавать свои Чертоги под властью Замысла. И следом за ним ушла Вайрэ. Ирмо же остался с Эстэ творить Сады. Так было нужно - твердил он себе, помогая жене с целебными растениями. Сожаление о беспечных, полных радости днях, проведенных ими в Небесных Чертогах, заставило его почувствовать необъяснимое счастье при виде брата, и моментально предложить ему свою помощь, пытаясь вызвать его на хоть какой-то разговор. Но Намо ушел, успокоенный, бросив сухое "спасибо". А Ирмо принялся за работу. Ему не нужна была Песнь, чтобы создать нужное Намо воплощение - он чувствовал его и так. Закрыв глаза, Владыка Лориэна творил, поводя руками. Отчего-то ему казалось, что Мандос обязательно должен быть ненамного выше его, более широким в плечах и обязательно с глубокими лиловыми глазами в обрамлении темных ресниц. Открыв глаза, Ирмо опустился на колени перед своим творением. Пожалуй, ему нравилось это правильное лицо с тонкими чертами и величественная фигура. И все равно что-то было не так. Лориэн закусил губу - привычка, неожиданно появившаяся в день принятия плоти, так и осталась с ним. Наверное, дело было в губах. Слишком тонкие и бледные, почти не видны на лице. В сомнении Ирмо коснулся их кончиками пальцев и тут же отдёрнул руку: уста были холодными и странно твердыми. Вала вновь приложил пальцы к губам, непонятно почему желая почувствовать нежность их прикосновения. Отняв руку, Ирмо даже залюбовался своей работой: губы окрасились в нежно-розовый цвет и обрели желанную мягкость. И все равно что-то его беспокоило. Ему казалось, что должно быть в облике Намо что-то такое необычное, что отражало бы его истинную суть, не беспристрастного Судьи, а необузданного духа, в ярости способного сокрушить самого Мелькора или Манвэ. И неожиданно даже для себя Ирмо заменил темно-русые прямые волосы на пепельные буйные кудри, спускающиеся ниже лопаток. Лориэн остался более чем доволен результатом. В отличии от Намо, пришедшего на его зов. Тот с сомнением рассматривал свое лицо, приблизившись почти вплотную к большому зеркалу, и кривился, прикасаясь к волосам. - Мне они не нравятся, - медленно произнес Мандос, старательно выговаривая слова. - Убери их. Ирмо коснулся локонов, но ничего толком не ощутил: стер пару часов назад все пальцы, помогая внезапно пристрастившейся к длительному сну Эстэ перемалывать лориэнский лист, а потом ему просто не хватило сил восстановить повреждённую кожу. С сожалением он просто опустил ладонь на плечо брата. А затем, повинуясь внезапному озарению, бестолково ткнулся лицом в копну пепельных волос, из желания почувствовать их лучше приподнимаясь на носочки, неосознанно прижимаясь к брату всем телом, все еще сжимая пальцами его плечи. - А мне очень нравятся, - пробормотал он, от блаженства закрывая глаза. И не видел ошеломлённого выражения лица Владыки Мертвых, застывшего в зеркале. Намо просто не посмел больше просить Ирмо заменить ему причёску, хотя и скрыл волосы под плотным платком, считая неуместным показываться другим в таком фривольном обличье, а потому обнажал голову только наедине с Лориэном, словно нарочно показывая степень своего доверия к нему. С тех пор непонятная стена отчуждения незаметно растаяла, позволяя братьям общаться в той же мере, как и до воплощения. Намо глубоко вздыхает, не мешая брату освобождать его от одежды. Сейчас он особенно остро ощущал свою вину в их разладе. Еще в Чертогах Илуватора, Намо осознал, что лишь Ирмо понимает его, пожалуй даже лучше, чем он сам себя. И терзался, ощущая свою ущербность: он ничего не мог дать столь близкому ему духу. А потому стал стремиться быть к нему ближе, уже не сознанием, а своим существом. И однажды просто вошел в него, отчаянно пытаясь раствориться в нем. И тогда родился Крик. И Боль пришла в еще несотворённый мир, пронзая существо и сознание Ирмо. Намо испуганно выскочил, ощущая сжимающие его, пытающиеся вытолкнуть волны боли. И отшатнулся, видя дело рук своих: сжавшегося и исторгающего крики духа. Лориэн тогда довольно быстро забыл неприятный инцидент, а Намо - попросту не смог похоронить в своей памяти полные муки сияющие глаза. Его не оставляло мерзкое чувство вины за причиненную боль, да и Эру постоянно напоминал ему об этом своими выразительными обвиняющими взглядами. И как только представилась такая возможность, тут же отошел, предоставляя заботу о Ирмо нежной Эстэ. Тогда это казалось ему правильным. Намо шумно втягивает воздух, ощущая обнимающие его руки, ласкающими движениями оглаживающие его обнаженную грудь и плоский живот. И положив ладони на тонкие кисти брата, распахивает его сознание, вкладывая свое воспоминание. Ирмо должен знать, как он ему доверяет. Тот широко распахивает мигом остекленевшие глаза, погружаясь в мысль, а Мандос, пользуясь его состоянием, резко разворачивается и валит второго фэантури на спину, жадно припадая губами к его шее. После обретения плоти Мандос задумался. У него никак не выходило из памяти ощущение безграничного счастья, охватившее его при прикосновении Ирмо. Это было совсем непохоже на соприкосновение сущностей, опробованное им ранее. Но мимолетные, почти невесомые прикосновения Вайрэ не приносили никакого удовольствия. Значит, все дело в Лориэне. При следующей встрече он почти не слушал Ирмо, внимательно разглядывая его. Что будет, если он коснется его? Почувствует ли Лориэн то, что ощутил он? Поддавшись уговорам внутреннего голоса, Намо коснулся расслабленно лежащей на траве руки брата, через мгновение неосознанно стиснув пальцы. И прислушивался, не отрывая настороженного взгляда от внезапно замолчавшего Ирмо. Неужели ничего?! Мандос плохо чувствовал ощущения брата и, гоня прочь неприятные воспоминания, всем фана прижался к нему, желая понять. Силы разума не хватало, и рукой он придвинул Ирмо к себе. Ближе. Насколько возможно. Непонятно как и вторая рука очутилась на спине Повелителя Снов, и Намо свел за спиной брата ладони, тяня его на себя. И замер, слушая бушующую в его груди радость от близости Ирмо. Вала Намо даровал Арде не только Смерть, но и Объятья. - Я помню, - хрипит Лориэн, подставляя шею под грубоватые поцелуи. И шлет воспоминание Мандосу, приподнимаясь на локтях и замирая перед им же сотворенными губами, обдавая их прохладным дыханием. Намо не должен забывать и о большей степени так желанной им близости. О, он запомнил то блаженство, когда Ирмо внезапно обнял его в ответ, несмело поглаживая напряженную спину. Словно все звезды Эа промелькнули перед глазами. Незабываемо. Тогда Намо понял нехитрую истину нового мира: мы обнимаем, чтобы нас обняли в ответ. Это куда большее счастье - ощущать то же, что и близкое тебе существо. Они еще долго так сидели, приникнув друг к другу, невидяще смотря в разные стороны и безмятежно улыбаясь. Оба понимали, что нужно что-то сказать, но ни один из фэантури не знал пока, что. Едва Ирмо отстранился,с улыбкой заглядывая ему в глаза, Намо внезапно ощутил, что у него что-то отобрали. Что-то очень важное. Как возможность говорить о их незавидном будущем. Он уже понимал, что это заставит его страдать, как и маленькая извращенная месть Илуватара, наградившего его этим "даром предвидения". Но отчего-то не помешал брату отползти еще на несколько шагов, а затем и вовсе встать, предоставляя ему возможность смотреть на него сверху вниз. Ирмо нерешительно подошел к нему, отодвигая гибкие ветви тисов назад. Случайно согнул одну слишком сильно, и она резко распрямилась, хлестнув Намо по лицу. Мандос с удивлением прикоснулся к вспыхнувшим от боли губам, проводя пальцем по краям царапины, дальше пересекающей щеку. И поднес окровавленную ладонь к глазам, силясь понять, как обращаться с травмированным фана: ему оно не подчинялось. Лориэн тут же опустился рядом, отводя от лица руку Намо, сам дотрагиваясь до ранки, проводя по всей длине пальцами. Недавно восстановленная кожа плохо ощущала, есть ли более глубокие повреждения, и Ирмо, как и раньше, лицом припал к кровоточащей царапине, совершенно случайно попав на нее губами. Быстро сообразив, что кожа на них намного тоньше и чувствительнее, Лориэн, приободрившись, провел ими по вдоль раны, немного помедлив, приник к окрашенным в алую кровь губам Намо. Почти сразу в его голове возникло слово. Поцелуй. Именно так, очень похоже на это пьянящее чувство единения. И с металлическим привкусом крови во рту. Уже привычным жестом Ирмо закинул руки на шею Мандоса, желая передать ему хотя бы часть того ощущения полноценности, охватившего все его существо. Поделиться с близким духом. Что может принести большее счастье, чем единство с тем, кто был близок еще до Воплощения? Наверное, чувствовать ответные объятия и движения губ, все еще залитых кровью. Совершенно потеряв голову, Ирмо быстрым движением ярко-розового языка слизнул кровь и прикрыл глаза, вновь касаясь распахнувшихся в изумлении губ, каждой в отдельности, не замечая участившегося дыхания брата. Его сознание тут же пронзило воспоминание о вошедшем в его существо Намо. Тогда на долю секунды он почувствовал вдруг нечто такое… как маленький провал в черную звездную пустоту… на миг, не больше… но как же захватило от этого дух, как же было ему в тот момент безудержно радостно! Это было похоже на обморок – краткий, секундный… Последовавшая за этим боль была лишь разумной платой за нежданное блаженство. Без плоти было проще. А что если?... Мысль в голове Ирмо еще не оформилась, как он быстро скользнул языком в приоткрытый рот Намо, лаская попадавшиеся на пути десны, нёбо, нежные стенки, сталкиваясь с напряженно замершим языком Намо. В тот миг Лориэн не задумывался о том, правильно ли то, что он делает, дозволено ли это, не будет ли это Искажением Замысла и тому подобной ерунде. Перед его взором маячили приоткрытые губы, словно предлагающие вместе с братом познать неизведанное раньше удовольствие. И вновь Лориэн убедился, что куда приятнее чувствовать ответ, нежели одному предаваться наслаждению. Каково же было изумление Ирмо, когда Владыка Мертвых осторожно погладил кончиком языка его губы, тут же сплетаясь с ним языками, притягивая к себе за талию, бесстыдно желая быть ближе. Впервые за их долгую жизнь бессмертным Валар стало не хватать воздуха, и они с сожалением разомкнули губы, тяжело дыша, и расцепили объятия, настороженно смотря друг другу в глаза, словно ожидая насмешки или непонимания. - Я очень надеюсь, ты никого больше не лечил так, - наконец выдавил из себя Намо, интуитивно чувствуя, что поцелуи - это что-то очень личное, даже интимное, что-то, что он не позволит Ирмо проделывать с кем-то еще. А Ирмо молчал, глядя куда-то поверх головы Мандоса, тщетно пытаясь выровнять дыхание. Из-за дерева на них смотрела Эстэ, нахмурив тонкие брови и поджав губы. Под укоряющим, даже каким-то брезгливым взглядом жены он впервые задумался о правильности своих действий. Намо резко обернулся, заставив Валиэ вновь скрыться за деревьями, а Ирмо - прогнать эти мерзкие мысли. Мандос вновь повернулся к нему и порывисто прижал к себе, одновременно поднимаясь на ноги. - Я вернусь, - проговорил он, выпустив брата из объятий, отступив на шаг. И напоролся спиной на дерево. Не видя, осторожно отогнул его ветви, и скрылся, оставляя Ирмо сидеть на усыпанной бледно-зелеными листиками серебристой траве. Владыка снов медленно провел пальцами по губам и посмотрел на руку. Кровь. Неожиданно из розоватых влажных следов на ладони начали появляться рубиновые капли. Еще больше. Кровь залила всю ладонь, начала капать на землю, окропляя траву и опавшую листву. Ирмо отскочил, отряхивая руку. И поскользнулся, наступив в маленькую лужу. Упал, ткнувшись лицом в какой-то мелкий кустик, слыша в голове голос Отца: - Близость душ не следует выражать единением плоти, Ирмо. Это неправильно. Ты ведь не хочешь последовать за Мелькором? Так прислушайся к моим словам. В следующее мгновение Лориэн провалился во тьму, сжимая в руках с корнями выдернутые травинки. - Я так и знал, что Он промывал тебе мозги, - усмехается Намо, из под полуопущенных ресниц наблюдая за увлеченно вырисовывающим что-то кончиком носа ему на животе Ирмо. - При всем моем уважении к Эстэ, она бы не додумалась тогда. - Да и она тоже потом принялась мне впаривать: "Он же мужчина, Ирмо, как ты можешь!", - Вала фыркает, так, что по телу Намо пробегает маленький заряд, заставляя вздрогнуть всем телом и тут же запустить пальцы в волосы Лориэна, притягивая его голову ближе к жаждущей более весомых прикосновений коже. - И что ты... ей ответил? - напряженно интересуется Мандос. - Нет, я не хочу это видеть! - он чувствует прикосновение сознания брата. - Просто скажи. Ирмо замирает, только спустившись на пару дюймов вниз. И вскидывает голову, пристально глядя Намо в глаза. - Сказал, что полюбил тебя еще до того, как ты стал мужчиной, - серьезно отвечает он, опираясь узким подбородком о выступающую тазовую косточку. Левую. - И спросил ее, неужели она хочет, чтобы я повторил судьбу Манвэ. И всё. Больше она ничего не говорила на твой счет. В конце концов, с кем я делю ложе - совсем не ее дело. Ирмо вновь опустил голову, начиная расшнуровывать узкие брюки Мандоса. - А Вайрэ, мне кажется, всё равно было с самого начала, - задумчиво произносит Намо, словно не замечая стаскивающего с него штаны брата. - И как ты только додумался? - он приподнимается, с интересом глядя на Лориэна, начинающего покрывать легкими поцелуями внутреннюю строну его бедер. - Это не я, - невнятно бурчит Ирмо, наконец добравшись до восставшей плоти Мандоса, шире расставив ему ноги. Неторопливо проводит разомкнутыми губами по всей длине, словно примериваясь, а затем решительно вбирает в рот член, щекоча самый кончик, то чуть касаясь, то засасывая его; язык то ласкает нежную кожу, то отступает куда-то, предоставляя губам и прохладным рукам доставить удовольствие, то вновь появляется и давит, прижимая головку к небу. Намо сверху шипит от накатывающего блаженства, наматывая роскошные белокурые локоны на пальцы, и закидывает правую ногу на спинку тахты и немедленно начинает движения бедрами, чувствуя, как ускользает ласкающий язык. - Покажи мне, - на пределе слышимости шелестит его голос, тут же срываясь на гортанный стон. Образ особенно глубоко заглатывающего его орган Ирмо заслоняют очертания Лориэна. Он сам помнил, как тогда раз за разом возвращался в объятья брата, каждую встречу раскрывая особенности своих фанар. Например, он узнал, как чувствительна шея Ирмо, где и каким образом надо касаться ее, чтобы добиться счастливой блаженной улыбки на полных губах Лориэна и получить нежный поцелуй, выбивающий почву под ногами. А Ирмо быстро смекнул, что от расчесывания волос Намо приходит в молчаливый, но видимый восторг, за которым немедленно следует череда легких, словно прикосновение крыльев бабочки, поцелуев. Или быть может, как радостно лежать на мягкой траве в дальнем уголке Сада, сцепив руки, под усыпанными звездами небом, выставляя свое счастье напоказ Эру и своим братьям и сёстрам, оставшимся в Небесных Чертогах... А потом всё так завертелось: Мелькор порушил Светильники, немедленно пришлось переезжать, потом пробудились эльфы... И братьям пришлось расстаться, к вящей радости Эстэ, тут же утащившей супруга исследовать привезенных Оромэ эльфов*. Парочку он привез и для Намо, чтобы он понял, как их фэар нужно призывать в случае гибели роа. Фэантури разбрелись, каждый в свои заново отстроенные Владения. И Ирмо, и Эстэ осмотрели Перворождённых, все Валар на них вдоволь насмотрелись, но Манвэ все не отдавал приказа стирать эльфам память и возвращать их в Средиземье. Так дюжина эльдар осталась в его Садах с заверениями Варды в том, что вскоре их заберут и увезут обратно. Сами эльфы вели себя тихо, не пытались сбежать, от майар не шарахались, лишь смотрели на них с интересом и восхищением, вполголоса переговариваясь на своём наречии. Ирмо даже и забыл про них: бегают по Саду, ну и пусть себе бегают. А потом они как с цепи сорвались: резко начали миловаться друг с дружкой, целуясь под каждым деревом. Не то чтобы ему это как-то мешало, просто... глядя на влюбленные парочки, он четко осознал: Эру задумал рядом с каждым мужчиной женщину, а не другого мужчину. Вот если бы он так же поцеловал Намо, на них бы косо смотрели. И это в лучшем случае. Он вполне понимал, что, к примеру у эльдар, подобные отношения попросту не приняты. Да и Айнур, судя по подхватившим "любовную лихорадку" майар, придерживались эльфийских норм. Ирмо просто не мог понять, почему он в таком случае испытывает к Намо глубочайшую привязанность, а не к той же Эстэ, если такие отношения ненормальны? Пока ответов не находилось. И не нашлось бы, не забреди он на дальнюю, полускрытую ивами полянку. Нет, он и раньше мельком видел совокупляющихся эльдар. И совершенно спокойно это воспринял, как вполне адекватный способ размножения. Совсем как у кэлвар. Но здесь... вряд ли они думали о потомстве. Двое эльфов. Двое мужчин. Ирмо только вблизи услышал приглушенные стоны золотоволосого эльда. Стоя на коленях на земле, опираясь на согнутые в локтях руки, он с криками наслаждения подавался к методично движущемуся в нем партнеру, поглаживавшему мерцающие в полумраке ягодицы. Лориэн, только немного осознав увиденное, быстро скрылся за деревьями и тут же провалился спиной к ближайшему стволу. У него уже отпал вопрос как: он увидел достаточно, так что догадываться было не о чем. Вопрос в другом: зачем? Перед глазами моментально встали искаженные страстью лица Перворожденных. Они делали это исключительно ради взаимного удовольствия . Впрочем, теперь Вала понимал: те эльфы - тоже. Ведь только одна эльфийка понесла. И тут же вспомнились слова Эру о эльфах, о их возможности единения только с любимыми. Выходит, у этих двоих, которые сейчас наслаждаются друг другом за ивами, что, любовь? А что такое любовь? Отец что-то говорил... Его мысли прервал особенно громкий крик. И не один. Поддавшись любопытству, Ирмо немного высунулся из своего укрытия. Эльфы, обнявшись, лежали на земле, изредка обмениваясь короткими фразами и легкими поцелуями, смотря в усыпанное звездами небо сияющими глазами. И выглядели неприлично счастливыми для тех, кто нарушил обычаи своих родичей. Лориэн молча отвернулся и поспешил покинуть место чужой любви, напрочь забыв, что это его Сады. Той же ночью он впервые пришел в покои Намо. И остался там до следующего Смешения. - Именно тогда я понял, что люблю тебя, melimanyá**, - шепчет Ирмо, на секунду прерываясь и трясь щекой о мелко дрожащее бедро Намо. - Ты доволен? Мандос глубоко и судорожно вдыхает внезапно ставший таким горячим воздух. Сначала перед глазами расплылись Лориэнские Сады, а теперь и Ирмо, вновь обхватывающий губами его пылающий член, исчезает в размытой дымке. Нарочито ленивые движения языка, только что посылавшие по телу приятные, обволакивающие волны тепла, теперь пронзают разрядами болезненного наслаждения, отчего тонкие черты лица искажаются, как под пыткой. Его словно швырнули в бассейн с закипающей водой, и лишь слишком осторожные движения мягких губ поднимают его на поверхность, милосердно позволяя глотнуть сухого воздуха. Чтобы вновь с размаху погрузить на самое дно. Самая сладостная мука в Эа, что побуждает Намо призывно выгнуться и закинуть ноги брату на плечи и, скрестив их, требовательно притянуть голову к своей ноющей плоти. Всякий раз на пороге этих закрытых покоев исчезает Великий Судия Мандос, хранящий Книгу, а появляется сходящий с ума от желания Намо, что может так бесстыдно изгибаться, громкими стонами и криками моля любовника прекратить его мучения парой резких движений, как сейчас. Кто однажды ступил на тернистую, но такую манящую дорожку плотской любви, никогда добровольно с нее не сойдет. И поэтому он готов каждый раз сгорать в объятиях Ирмо, как в первый. - Не могу поверить, что эльфы поняли раньше нас, как можно достигать еще большей близости. Мне даже как-то завидно, - наконец выдавливает из себя Намо, отстраняя от себя брата. Чтобы самому повалить его на сидение, на этот раз на живот. - В тот раз ты не был так искусен, moinanyá***. - Ты предпочел бы, чтобы я явился к тебе, уже имея какой-то опыт? - осторожно интересуется Ирмо, чувствуя, как сильные руки перекидывают его через низкий подлокотник и собственнически раздвигают ноги. - Не хватало еще, чтобы тебя лапал какой-нибудь эльф типа этого Ингвэ, - отрезает Мандос, дразняще проводя кончиками пальцев вдоль спины Лориэна, все еще скрытой легкой туникой, - Ты мой, понял это? - он практически ложится на Ирмо, дотягиваясь до его уха. - Только мой, - и словно в подтверждение своих слов сжимает натянувший брюки член Ирмо так, что тот жалобно стонет сквозь сжатые зубы, уткнувшись лицом в сложенные руки. Намо прижимается ртом к тут же выгнувшейся шее, слегка сжимая ее рукой спереди, чувствуя дергающийся кадык. Ирмо показательно хрипит и изгибается, провоцирующе вжимаясь ягодицами в бедра брата. Губы Мандоса скользят вниз, а следом, по тому же маршруту, рвется светлая ткань. Разорванная туника летит на пол, небрежно скинутая рукой Намо. - Сам будешь объяснять Эстэ, почему я вернулся домой без рубашки, - за смешком пытаясь скрыть возбуждение, произносит Ирмо, откидывая со спины волосы. - Я ей всё объясню, - хищно улыбается Мандос, проводя кончиками ногтей по выступающему позвоночнику, а другой рукой резко, почти больно впивается в затвердевший сосок, заставляя Лориэна вскрикнуть от неожиданности. - Она всё поймет. Когда проснется. А ты мне сейчас объяснишь, почему себе грудь испоганил, - Намо резко переворачивает брата на спину и за запястья разводит руки. - По-твоему, это, - он дотрагивается до нарисованного под ключицами изумрудного цветка, - красиво? Или я просто не помню, что такое разрешал. Надо в Книге посмотреть, а то мало ли, - язвительно заканчивает он, убирая руку: изменять фана брата он не может. - Возьми к себе в постель кого-нибудь из своих майар, им приказывай, - нагло отзывается Ирмо, искушающе улыбаясь, дразняще облизывая губы: даже такая привычная игра его невероятно заводит. Однако Намо, вместо того чтобы вытащить плеть, недовольно хмурится. - Пошел вон. Отвратно видеть, что для тебя наши отношения заключаются исключительно в кувыркании в постели. - Я сейчас должен попросить прощения и признаться тебе в любви? - явно не понимая, что у любовника на уме, спрашивает Ирмо. - Я думал, тебе надо просто выпустить пар, расслабиться, что ли... - Не сегодня. Идем в спальню, у меня совершенно нет настроения заниматься любовью здесь, - Намо передергивает плечами, первым встает и, совершенно не смущаясь своей наготы, выходит в боковую комнату, приглашающе оставляя дверь открытой, чем Ирмо не замедляет воспользоваться. В отличие от тех покоев, отделанных в соответствие со вкусом хозяина, эти обустраивал Лориэн, за исключением огромного ложа из черного дерева. Ирмо повесил там полупрозрачный нежно-сиреневый балдахин и понатащил маленьких вышитых подушечек. Мандос выгнул бровь, глядя на преобразившиеся покои, но ничего так и не сказал. А теперь сидит на краю кровати, нервно перебирая сорванное покрывало. Хмуро глянув на вошедшего и наконец-таки раздевшегося Ирмо, кивает на постель. Лориэн подходит, неслышно ступая на носочках, и присаживается на корточки между ног Намо, беря его ладони в свои руки. - Намо, давай поговорим. Ты меня пугаешь. - На колени. Ирмо едва слышно вздыхает и, взобравшись на постель, становится на четвереньки в изголовья, вцепившись пальцами в шёлковую простыню, утопая в слишком мягкой перине. Лучше бы Намо уже отходил его плетью, чем так непонятно себя вел. Что его взбесило? Что сделал Мятежный? Или он сам что-то не так сделал? Лориэн, даже не поворачиваясь, чувствовал, как к нему приблизился Мандос, прежде чем он, схватив его за талию, заставил прогнуться и коленом сильнее расставил ноги. Ирмо дергается, беззвучно охнув, ощутив влажное прикосновение к промежности. Язык?! Поинтересоваться о такой непредвиденной нежности у Намо он не успевает: самый кончик, покружив у входа в тело, едва касаясь, решительно входит, раздвигая расслабленные мышцы. - Я достаточно владею своим телом, - с плохо скрытым раздражением от полного непонимания действий брата произносит Лориэн, пытаясь вывернуться из сжимающих его ягодицы рук. - К чему это всё? Просто возьми меня... - Заткнись, - бросает Намо, на секунду приподнимая голову, ближе притягивая к себе любовника. - Не вынуждай меня просить у нашего дражайшего братца намордник. И Ирмо предпочитает закрыть рот и молча наслаждаться неожиданной лаской, изредка постанывая от чересчур глубоких прикосновений. Не то чтобы он был против, даже скорее за, просто недавно Мандос стал срываться: он мог наорать на Манвэ, а потом с гордым видом удалиться из Круга; запросто мог выставить его, Ирмо, за дверь, правда потом он, конечно, извинялся; а когда появился в его темнице Мелькор, то вовсе с катушек съехал. Словно вполне осознавая накатывающее на него безумие, Намо вновь заперся в Чертогах, но на этот раз Ирмо сам пришел к нему. Так в их покоях появилась плеть. Ирмо попросту не решился так успокаивать брата на ком-то из майар, нужно было максимально скрыть состояние Судьи. Но при этом Намо никогда не доходил до края, при внешнем сумасшествии он четко знал грань между болезненным наслаждением и настоящей болью. Его это надолго успокаивало. Ирмо понимал, что возлюбленному стало особенно тяжело тащить на себе груз знания о Будущем после падения их старшего брата, когда он наконец осознал, что, даже всё зная, не сможет ничего предотвратить или изменить. Лориэна такие периодические вспышки ярости уже перестали волновать, его такое разнообразие вполне устраивало, ведь когда Намо приходил в себя после очередного приступа гнева, смотрел на красную спину любовника, то тут же становился невероятно ласковым и нежным, иногда выдерживая так годами. Но сегодня... Все должно было идти по проверенной схеме: Намо приходит в состоянии тщательно сдерживаемого бешенства, а Ирмо его успокаивает, перебирая волосы, а постепенно переходя к более откровенным ласкам. Да, воспоминания, вполне приятные, даже немного возбуждающие, по мнению Лориэна могли привести брата в приличное состояние. Уже потом что-то пошло не так. Поняв, что роспись была обнаружена, Ирмо вообразил, что Намо вполне успокоился, а сейчас просто хочет разыграть перед ним праведный гнев, чтобы окончательно избавиться от призраков прошлой ярости. Такое уже бывало, и не раз. Но острый гнев просто сменился раздражением, а попытки прояснить состояние брата сталкивались с отрывистыми фразами и закрытым сознанием. Оставалось просто ждать. Расслабиться и ждать. Не глядя, полностью сосредоточившись на ощущениях от растягивающих движений горячего языка, Ирмо нашаривает под подушками хрустальный флакон с маслом, который и держал на вот такие приступы нежности. И, сильнее наклонившись, глядя между собственных расставленных ног на мерно движущуюся между них голову Намо, кидает флакон в ту сторону, от нетерпения переставляя ноги. И вот уже тонкие пальцы, один за одним, проскальзывают в проход, растягивая и попутно массируя, принуждая Ирмо жалобно стонать, иногда вскрикивая, подаваться навстречу ласкающим рукам. Их уже становится недостаточно: пальцы только дразнят, заставляют крутиться на месте, изнемогая от неудовлетворенного желания, а тут еще Намо удосужился уделить внимание его болезненно напряженному члену, словно нехотя лаская чувствительную головку, мимолетно касаясь уздечки. Да, балрог его дери, чего он добивается, если сам приказал молчать?! - Почему, интересно, Отец дал мне, а не тебе такое имя****? Ты его заслужил боле меня, - низко и хрипло проговаривает Ирмо, силясь не сорваться на умоляющий крик. - Ну же, возьми меня, Владыка. Я весь твой... Тут и Намо не выдерживает: забыв о нарушенном запрете, с рычанием валит брата на постель, тут же переворачивая на спину. Правая его рука подхватывает ногу Ирмо, высоко ее поднимая, укладывая на широкое плечо, другую Лориэн закидывает сам, раскрываясь перед любовником. Намо быстро подается вперед и, упершись в ненадежную преграду, резким движением без особых усилий преодолевает ее. Тело Ирмо содрогается, инстинктивно пытаясь высвободится, и Лориэн, широко раскрыв рот, издает громкий протяжный крик, тут же закусывая губу: вряд ли к подобному можно привыкнуть даже спустя сотни лет. Мандос словно ждал такой реакции – властные руки немедленно хватают за талию и, стараясь не соскользнуть масляными пальцами, удерживают брата на месте. Погрузившись в него до основания, Мандос морщится от давления узкого отверстия. Пожалуй, надо было предоставить Ирмо возможность все сделать самому: сейчас какой там контроль над фана? Неспешно двинулся назад, прислушиваясь к возлюбленному, меньше всего желая причинить ему боль. Да уж, глухой, страстный стон красноречивее всяких слов. Медленно вынув себя из любовника, Намо вновь неспешно скользит внутрь, подмечая, как дергается лицо Ирмо. Оторвав взгляд от Лориэна, он поворачивает голову, целуя лежащее у него на плече колено, поглаживая бедро. Ирмо, поверив ласке, блаженно опускает отяжелевшие веки и сам движется навстречу брату, поглаживая его по спине. Намо уверенней начал работать бедрами, видя неприкрытое удовольствие любовника, постепенно наращивая темп. Ирмо, придавленный к постели его тяжелым телом, почти лишился возможности как-то влиять на ситуацию, даже не мог дотянуться до своего члена, трущегося между их телами, но никак не способного привести его к так сейчас желанной разрядке. Он почти разочарованно стонет, тщетно пытаясь сильнее погрузить в себя орган Намо, словно нарочно не достигающий источника удовольствия. Поняв, что сам он особо ничего сделать не сможет, Ирмо, поймав блуждающий по его телу горящий взгляд, искушающе облизывает губы, насколько возможно прогибаясь, удерживаясь на локтях, подается вперед и вверх, насаживаясь на член, наконец получая мимолетную вспышку удовольствия, вспыхнувшую перед глазами огненными кругами и прошившую все тело разрядом. - Да! Здесь! – вскрикивает Ирмо, - А-а-а-а-а! Как хо... Э-э-э-ру-у-у! - Только его... а-а-а-х... нам здесь не хватало, - сипло выдыхает Намо, глубже и резче входя в желанное тело, напрочь забыв о своей привычке терять контроль в шаге от вершины наслаждения. Потеряв голову от призывного и почти развратного блеска разноцветных глаз и припухших ярких губ любовника, он движется вперед-назад яростными рывками, оскалившись, широко раздувая тонкие ноздри. Его пальцы с силой впились в бедра Лориэна, словно из боязни, что тот станет вырываться. Намо хочет, пытается видеть лицо Ирмо, но никак не удается ему сфокусировать на нем взгляд. В расплывающейся реальности успевает выхватывать только что-то конкретное: либо полуприкрытые трепещущими ресницами глаза Ирмо, либо его пунцовые щеки, либо прилипшую ко лбу русую прядку. Но постоянно слышит, как он в голос стонет, умоляя брать его глубже, хрипло выкрикивая: "Ещё!". Ирмо неожиданно судорожно дергается под ним, выгибая спину, сжимаясь вокруг него, жалобно всхлипывая, отрывисто вскрикивает, будто от боли, и кончает, тут же обмякая в руках Мандоса. А Намо в последний раз движется вглубь, до упора, горячими струями изливаясь в тело любовника, и, не замечая, как сползли с его плеч ослабевшие ноги, падает на грудь Ирмо, уже вполне осознанно поглаживая задыхающегося Лориэна, словно извиняясь за излишнюю грубость. И тут же скатывается с него, притягивая к себе безвольно следующее за сильными руками тело, и пытается выровнять сбившееся дыхание, ненавязчиво лаская спину и плечи прильнувшего к нему Ирмо. - Так что там с Мелькором? - усмирив бешено колотящееся сердце, произносит Лориэн, слегка поворачивая голову к Намо, чтобы смотреть ему в глаза. Мандос недовольно хмурится при упоминании их старшего брата и, нависнув над Ирмо, нежно посасывает его нижнюю губу, носом трется о все еще красную щеку брата, обдавая кожу горячим дыханием. - Какой Мелькор? Ты занимался со мной любовью, а сам думал о Мятежном? - притворная мягкость почти укрывает угрожающий тон. Почти. Ирмо на это улыбается, немного изворачиваясь, сам целует возлюбленного в губы, обхватывая руками его шею. - Просто если мы сейчас не обсудим то, что тебя беспокоит, моё фана рискует испортиться раньше времени. Поговори со мной, Намо. Мандос вновь падает рядом с Ирмо, заводя руки за голову. - Мелькор, он... он ведет себя очень спокойно. Слишком спокойно. До этого он так колотился в своей клетке, разве что зубами не грыз решетку... Ну ты знаешь, сам видел, - Лориэн кивает, устраиваясь на плече у брата. - А сейчас молчит целыми днями, в одну точку смотрит. Я даже боюсь тебя или Эстэ к нему впустить. Он... Эру знает, о чем он там думает. А знаешь, - Намо поворачивает голову к Ирмо, опираясь подбородком о его макушку, - перед этим к нему заходил Манвэ. Я не слышал, о чем они говорили, но через несколько часов после ухода Короля Мелькор чуть не разворотил решетку. Погнул несколько прутьев. И это в Ангайнор! С тех пор я не слышал его голоса. Раньше он при виде меня плевался проклятиями и оскорблениями... хотя о чем я, ты же сам видел, как он к нам ко всем относится; сейчас он даже не поворачивается на мои шаги. Мне страшно, Ирмо. Я боюсь засыпать, зная, что меня может разбудить развоплощение от рук этого буйнопомешанного. Прутья, конечно, заменили мои майар, но если даже цепь Аулэ его не сдерживает... - Послушай, что я тебе скажу, а вернее повторю: он бесился, бесится и будет беситься только от собственного бессилия. Он начал бунтовать от того, что не мог выбраться и продолжать творить свои бесчинства, а когда пришел Манвэ, боль от осознания того, как он отдалился от своего брата, перекрыла его гнев. Ты же сам помнишь, как тебе было больно сидеть в своём Мандосе в одиночестве, - Ирмо ласково потерся щекой о шею Намо. - Они, так же как мы, связаны. И не им это менять. Даже пусть душа нашего мятежного брата будет черна как ночь, она всегда будет стремиться к Манвэ. Как его - к нему. Просто Король это не скрывает, он любит Мелькора, несмотря на все его прегрешения. Ему было тяжело заключать его сюда, но он сделал это, надеясь вернуть брата к свету, то есть к себе. Так помоги хотя бы Манвэ: поговори с Мелькором, может быть еще не все для него потеряно, может он еще вернется к нам. И Артано тоже. - Они не вернутся, - глухо бормочет Намо, лицом зарываясь в золотистые локоны. - Даже Майрон... - Не говори мне, - Ирмо вскидывает голову и зажимает брату рот прохладной ладонью. - Я не хочу, чтобы Отец наказал тебя. И всё равно поговори с ним, Намо, может тебе удастся хоть как-то повлиять на историю. Они замолчали, вслушиваясь в биение сердец друг друга. - Как же удобно иметь любовника, с которым можно говорить обо всем, что терзает, - заключает Намо, рассеянно перебирая свободной рукой волосы брата. - Ты со мной потому, что я... удобный? - с печальной усмешкой интересуется Ирмо, по прежнему обнимая Мандоса за предплечье, пристроив белокурую голову у того на плече. - Вовсе нет. Я тебя люблю. Определенно. Я же позволяю тебе спать в своей постели. - Всё шутишь, Намо, - недовольно морщится Лориэн, почесывая кончик носа. - Если бы. Я тебя действительно люблю. И быстро добавляет, проводя мелко дрожащей рукой по напрягшейся спине любовника: - И хочу так вот встретить свой конец: в этой постели, с тобой. Ирмо молчит, осмысливая услышанное, вцепившись в брата крепче. - Мы умрем? - голос внезапно отказывается служить, срываясь на невнятные хрипы. - Не только мы. Видишь ли, творцы имеют неприятную привычку уничтожать разонравившиеся творения, - Владыка Судеб криво усмехается, заставляя своего брата поежится. - Всю Арду поглотит Предвечное Пламя. Даже наши братья и сестры найдут свою смерть в объятиях огня. Я хочу найти ее в твоих. И замолкает, ожидая ответа. Ирмо медленно выпутывается из рук Намо и тут же нависает над ним, даже не думая откинуть сползающие с плеч волосы. - Ты хорошо придумал, ну, уйти туда отсюда. Лориэн падет раньше. Темные глаза распахиваются, словно Мандос не верит словам брата. Не может поверить. Ирмо вымученно улыбается и мягко целует его, едва касаясь губ, руками и ногами опутывая тело Намо, вжимается в него всеми силами. И, оторвавшись от любовника, говорит ему на ухо, опаляя его неожиданно горячим дыханием: - Даже не вздумай опоздать. Конец света не станет тебя ждать, как я, - и спрашивает, придвинувшись совсем близко. - Сколько у нас времени? - Почти триста пятьдесят лет, - выдыхает Мандос, сильнее смыкая руки на талии брата. - Как мало... - шепчет Ирмо, слегка отодвигаясь и смотря Намо прямо в глаза. - Теперь я понимаю, почему Мелькор - Его самый старший и нелюбимый сын. На нас Ему просто не хватило жестокости. "И к чему Ты создал нам третью?..."

***

Первым почувствовал подземные толчки, конечно, Мелькор. А за ним и Манвэ. Потом Ульмо, а затем и остальные Валар, которые тут же кинулись в Круг Судеб, не понимая, что происходит. - Неужели так должен был начаться Дагор Дагорат? - недоуменно спросил у беспокойно советующихся Валар Тулкас. - Моргот должен был... Договорить он не успел: громко закричал Аулэ, сгибаясь пополам - то гибли в своих подземельях гномы, затопленные пузырящейся, рвущейся на поверхность лавой. Следом за ним возопила Йаванна, чувствуя, как погибают в Огне ее растения. Сулимо сжал виски с приглушенным криком: ядовитые испарения быстро отравляли воздух Средиземья. Криками и плачем заполнился Круг, Валар не осознавали, что творится с ними, со Средиземьем, с Миром. Не могли поверить, что Арда гибнет, гибнет вместе с ними. Манвэ, задыхаясь, попытался схватиться за руку жены, но поймал дрожащими пальцами лишь пустоту: Варда ушла. Эру не пожелал расставаться с услаждающими его взор звездами. Айнур начали сходить с ума от боли еще до того, как пришло Пламя. В конвульсиях бился в высыхающей луже Ульмо, Оромэ, прижимая к себе рыдающих Вану и Нессу, зажмурившись, сквозь зубы стонал, с трудом терпя ту боль, что приносили ему смерти сгинувших заживо в Пламени животных. Тулкас медленно рассыпался: воевать было больше некому, не с кем, да и незачем. А Гнев Эру настигнет нерадивых Детей и без его помощи. Тихонько выла Эстэ, поддерживаемая Вайрэ, даже сквозь пелену слез видя гибель сотен тысяч людей и тех немногих эльфов, что на свою голову не покинули Средиземье. В том же огне гибли оставшиеся орки, гоблины, урук-хайи, вампиры и оборотни. Обессиленная Йаванна вскрикнула в последний раз и с болезненным стоном повалилась на холодные плиты. Манвэ наконец смог сделать нормальный вздох. В голос зарыдала Ниэнна. Средиземье погибло. И Предвечное Пламя скользнуло за Грань Мира. А во внешней Тьме заорал от дикой боли Мелькор и, отмахнувшись от попытавшегося было загородить ему дорогу фэа Саурона, кинулся к Вратам, с невозможной силой ударяя по ним, пытаясь если не вырваться, а хотя бы выместить свой гнев и страх. В далекой комнате Коридоров на широкой кровати с полупрозрачным балдахином сидели, обнявшись, двое. Ирмо мелко дрожал, все еще будучи в болезненном оцепенении от дикого количества смертей, а Намо без слов прижимал его спиной к своей груди, сжимая трясущиеся руки брата. Его расплата только впереди. - Может, мы выйдем за Врата? - тихо-тихо, на грани шепота спросил Лориэн, с трудом поворачиваясь лицом к Намо. - Илуватар не оставит в живых свою величайшую ошибку, - криво улыбнулся Мандос, крепче обнимая Ирмо, избегая смотреть ему в глаза. - Пламя пожрет в Пустоте всё, что можно. "Нам не сбежать", - повисло в тесной комнатке. И было перебито едва слышным: - Наши души не погибнут, а значит мы действительно будем вместе Всегда, брат мой. Я найду тебя и в следующей жизни, если понадобится. Люблю же, жить без тебя не смогу. Намо ничего не ответил, только благодарно прикоснулся губами к слабо мерцающим во мраке покоев золотистым волосам. Впервые в жизни он не знал, что будет Потом. Ему нечего было ответить. И вновь нечего предложить. Он лишь сильнее притиснул Ирмо к себе, словно всему миру заявляя, что не отпустит его даже сейчас. Особенно сейчас. Стена Заката поддалась. Огонь вошел в Аман, словно хозяин. Ульмо уже даже не дергался: почти вся вода в Арде испарилась от высоченной температуры. Йаванна, которую просто слишком подкосила смерть Средиземья, чтобы сейчас как-то реагировать на гибель Валинора, лежала на боку, не в силах пошевелиться, и остекленевшими глазами глядела на стену, сквозь держащего ее за руку мужа. С посиневшим лицом Манвэ хватал ртом отравленный воздух, держась за горло. Дышать ему было нечем. Шатаясь, он поднялся и покинул Кольцо, подхваченный слабым ветерком, провожаемый сочувствующим взглядом Ткачихи, которая так же смиренно, как и ее муж, ждала своей участи. Перед глазами у Сулимо всё расплывалось, голова кружилась, он почти наощупь подошел к Вратам и привалился к ним, пытаясь сделать вдох поглубже. У него не было сил отворить Врата. В отчаянии он приник к небольшой щели и прохрипел: - Мэлько, ты там? - Куда я отсюда денусь? - послышался немного язвительный ответ. И совсем уже молящий вопрос. - Что там, Манвэ? - Арда погибает. Уже занялся Валимар. - А я вам говорил, что никакая Музыка не может длиться вечно, - обиженно, но слабо бухтел где-то во Внешней Тьме Гортхаур. - А вы меня не слушали. Развоплотили еще, а я... - Заткнись! - рявкнул Мелькор, заставив бесплотного духа испуганно отлететь подальше. - Манвэ, открой Врата! Сейчас же! - Я не могу, - прошелестело совсем рядом. - Ты мой брат! Ты всё можешь! Ну!... Манвэ зажмурился и тут же распахнул глаза, ища маленькую цепь. Вот она. И еще одна такая же. В глазах уже двоится. Повелитель Воздуха протянул руку к предполагаемой цепочке и, царапая ногтями чёрное дерево, нашарил ее. Дёрнул на себя. Врата приоткрылись на пару дюймов, но уже этого хватило, чтобы Саурон с ликующим воплем просочился наружу. И замер, с ужасом глядя на огненную стену на горизонте, как раз сейчас пожирающую Ариэн, слыша предсмертные крики оставшихся в живых майар и эльфов Валинора. Вскоре стихли и они. Серебряная ладья Тилиона валялась внизу, блестя на отсветах Пламени: майа пытался спасти свою равнодушную возлюбленную и погиб. Солнце вспыхнуло в последний раз и погасло, поглощенное Огнем. Лишь звезды сверкали с враз потемневших небес. Язык Пламени взвился вверх, и тут же на землю рухнул корабль Эарендила, озаряя окрестности слепящим светом. Огонь жадно накинулся на пылающий третий Сильмарилл, мимоходом поглотив попытавшегося было сделать ноги полуэльфа. Запылал Лориэн. - Сады горят, - пугающе спокойно произнес Ирмо. - Надеюсь, Эстэ этого не видит... Пламя подобралось вплотную к Таникветиль и, на мгновение припав к выжженной земле, ринулось наверх, на долю секунды застывая пытающим куполом над Ильмареном. И обрушилось вниз, сминая крышу и тут же устремляясь к Кругу Судеб. Смерть настигла всех оставшихся Валар сразу, сминая бессмертные фанар, сжигая живую плоть. Фэар, подхваченные неведомой силой, устремились вверх, прочь от поруганного дома. Вайрэ с удивлением обернулась на почти еще целые Чертоги. И тут же закричала от невыносимой боли, полностью боли души, не фана. То начали гореть ее гобелены и ковры, стирая историю этого Мира, что вот-вот должен был уйти в Небытие. Намо била крупная дрожь с каждым футом Коридоров, поглощаемых Пламенем. Он кусал губы, сдерживая крики, иногда просто глушил их, утыкаясь лицом в плечо Ирмо, который мерно, успокаивающе поглаживал брата по спине. Мандос, сидя лицом к двери, первым увидел яркие отблески Пламени на полу. - Не оборачивайся, - тихо попросил он. Когда Огонь вплотную подошел к тонкой деревянной преграде, медленно, словно пугая своих загнанных в угол жертв, пожирал дверь; Намо едва слышно прошептал: - Прости меня. Фана Ирмо, распахнувшего глаза в ужасной догадке и попытавшегося вырваться из объятий, пронзил заряд, способный развоплотить пару-тройку не самых слабых майар. Повелитель Снов даже ничего не почувствовал: его фэа моментально и безболезненно рассталось с бездыханным телом. Лориэн попытался было вернуться в свою плоть, но застыл, глядя прямо в глаза смотрящего на него Намо, подол одежд которого уже начало лизать Пламя, словно спрашивая: "Зачем?..." - Иди. Тебе не стоит это видеть. Спускаясь с тобой в этот мир, я клялся, что ничто не причинит тебе боли, тем более я. Я часто нарушал это обещание, но сейчас... просто не могу, - тонкие губы искривила легкая усмешка. - Иди, не рви себе душу. Melanyël*****. Ирмо хотел ему много чего сказать, но тут Мандос упал на спину, по-прежнему прижимая к себе бывшее тело Лориэна, и повернулся на бок, укладывая его рядом с собой. Осторожно сдул со лба белокурую чёлку и прижался губами к виску Ирмо. Тут явно уставший ждать Огонь решительно захлестнул ложе, накрывая так и не разорвавшие объятья тела. Неведомая сила подхватила фэа в ужасе замершего Ирмо и понесла прочь. Он не видел, как следом за ним она подхватила и фэа Мандоса, утягивая в ту же сторону. Тот, кого когда-то очень давно называли Майроном, замер над землей, не шевелясь. Он прекрасно знал, что ему не уйти за Грань до того, как он испытает положенную боль - возмездие за гибель этого Мира. Ему, лишенному плоти, ослабленному, предстояла куда большая пытка, нежели испытанная ранее при любом из его развоплощений или причиненная любой из его жертв. Его парализовало отчаяние, невозможность сбежать от несущегося к нему от разоренного Мандоса Огня. И он невольно услышал разговор двух Валар. - Я очень виноват перед тобой. Прости меня перед тем, как мы... погибнем, - шептал в щёлочку Манвэ, всем телом приникнув к Вратам. - Прошу. Я не знаю, что будет После. - Что ты просишь тебе простить? Утерянные крылья? Под фундамент разрушенные Цитадели? Трехсотлетнее заключение в яме у Намо под боком? Две эпохи здесь, во Тьме? Или быть может моего единственного оставшегося в живых майа, совершенно безобразным способом лишенного сил и выпихнутого за Врата, как ненужный мусор? За это ты просишь прощения?! Саурон едва уловимо улыбнулся (если так можно говорить о бесплотном духе): Владыка помнит. Пусть и вспомнил о нем лишь в ярости. Это неважно. Гортхаур неслышно приблизился к ним и протянул полупрозрачную золотистую руку в щель, касаясь вцепившихся в створки Врат пальцев Мелькора. Он не ощущал их, как плоть, но чувствовал едва уловимую волну благодарности, омывшую его сущность подобно волнам Предвечного Океана. - Уходи, Манвэ, - чуть спокойнее, даже утомленно произнес Темный Вала, отодвигаясь от Врат. Майрон тоже отстранился, впрочем, не отходя далеко. - Я тоже доставил тебе много неприятностей, я даже признаю это, так что мы квиты. Уходи. - Ты всегда прогоняешь меня, когда я хочу поговорить, брат мой, - укоряюще произнес Сулимо, на секунду поворачиваясь к приближающейся к ним стене Огня. - А сейчас мне уже некуда идти, - он грустно усмехнулся. - Позволь мне остаться здесь, с тобой. Все равно нам не так много осталось. Манвэ быстро просунул свою ладонь между створками и, крепко ухватив руку брата, вытянул ее наружу. В тусклом свете звёзд и мрачном сиянии Пламени он отлично видел почерневшие, покрытые ранами с замёрзшей кровью на них пальцы и сжатое ледяным браслетом запястье. О ладони и говорить нечего: один сплошной ожог. Сердце сжалось у Манвэ, в порыве сострадания и душащего чувства вины он притянул искалеченную руку Мелькора к своему лицу, покрывая ее легкими поцелуями, избегая касаться ран. Из сапфировых глаз покатились слезы: душу Светлого Валы охватывали щемящая нежность, безотчетное раскаяние, и - совсем немного - страх перед Будущим. - Прости меня, молю! Я не мог иначе... это началось бы еще раньше, не исполни я волю Отца... - сбиваясь, шептал Сулимо, прижимая к своей груди даже не пытающуюся вырваться ладонь брата, неосознанно переплетая свои пальцы с его. - Прости меня... Я так тебя люблю!... - Я сполна вкусил твоей любви, братец, - резко ответил Мелькор, отнимая руку. - И любви нашего Отца. С меня хватит! - Да помиритесь вы наконец! - не выдержал Саурон, уже подустав тормозить время: в Арде к нему вернулась сила, но обращаться со Временем как Намо или Вайрэ он не мог. - Мы сейчас все сдохнем разом! Вы были созданы связанными, так цените это, олухи! Иначе и следующую жизнь будете по одиночке просиживать... Чем больше он говорил, тем отчетливее понимал: вот они сейчас помирятся, вскоре признают свою любовь, а он? Как же он, Майрон? Что с ним будет? Вряд ли он будет нужен Владыке, когда у него будет любимый брат, вторая часть его Песни. Майа - так, красивое дополнение, помощник, не более. И тут же осознал: он исчерпал себя, почувствовал и сделал в этой жизни всё. Он научился работать, как руками, так и магией, достигнув и в том и в другом небывалых даже для майа высот; он без ума любил своего Властелина и Хозяина и яро ненавидел всех его врагов, постигая безумие в любом из этих чувств, доходя в них до края: в любви - до раболепного обожания и безволия; в ненависти - немыслимой жестокости и жуткого коварства. Он сделал всё, что можно. Даже получил на краткий миг Абсолютную Власть, только выковав и надев своё Кольцо, и почувствовал её давящее бремя, утратив его. И Темный майа узнал, что значит Смерть, падая с Барад-Дура, развоплощаясь раз за разом и теряя всё: тело, силы, память... нормальную жизнь... Он перешел границу своих возможностей и эмоций. Его попросту не хватит на новую жизнь. Саурон Жестокий и Гортхаур Ужасный умерли. Им следующая жизнь ни к чему. Аннатар еще раз глянул на сцепивших руки Валар, не замечающих вплотную подобравшегося Пламени, смотрящих только друг другу в глаза, без слов говоря все то, что не успели, не смогли, но хотели сказать раньше. И отвернулся, хороня еще одну свою жизнь. Нет больше Прекрасного Аннатара и Лукавого Зигура. Им неведома ревность, что сжигает его душу прежде Предвечного Пламени. Дивный Тар-Майрон без колебаний шагнул в огонь, не оборачиваясь, принимая свою муку как должное, безвозмездно принося свою еще одну жизнь на безымянный алтарь, моля Небеса подарить ему желанное забвение. Полное и всепоглощающее, совсем как любовь этих двоих. Им умирать будет не так больно. Но когда Эру слушал свое запутавшееся в собственных страстях творение? Из Огня вылетела фэа юного Артано, который помнил лишь кузнецу Аулэ, не Утумно, не Ангбанд, не Тангородрим и даже не своих питомцев. Излеченный майа получил то, что хотел. А Огонь меж тем набросился на последних оставшихся в живых, одним заходом убив двоих: и Манвэ, всеми силами пытавшегося придвинуться ближе к брату, не замечая ни мертвого холода Тьмы, ни приближающейся Смерти, и Мелькора, даже перед гибелью не признавшего свои ошибки, но успевшего крикнуть: "Люблю!", надеясь не забыть . Первыми придя в мир, братья последними покинули этот тонущий корабль. Покончив с жителями, Пламя омыло всю планету в один миг. Арда была сожжена дотла. И взмыли над нею свободные души, каждая сияя собственным светом. Разбрелись они, кто куда; унеслись, прижавшись друг к другу, ослепительно-белый и умопомрачительно-черный сгусток материи, два духа, два брата в одни им ведомые дали. А может и неведомые: к чему знать, куда идти, если рядом тот, кто разделит с тобой и Песнь, и Смерть? Главное просто идти. Идти вместе. Ушел и огненный Артано в поисках нового мира для себя - Эа огромна, и ему найдется в ней место. И найдется тот, с кем можно им поделиться. Лишь замер в замешательстве Ирмо, беспомощно оглядываясь: он не ощущал своего брата. Неужели их любовь погубила Намо, не оставив ему надежды на возрождение для новой жизни? Дух бездумно дернулся в сторону. "Подожди меня!" - пронеслось в мыслях Лориэна, и он тут же облегчённо вздохнул бы, если бы мог. "Вечно ты опаздываешь! - Ирмо укоряюще посмотрел на брата, силясь вспомнить, как его фэа выглядела тогда, до воплощения. - Куда нам теперь идти?" "Плевать, - беззаботно отозвался Намо, в один миг сокращая расстояние между ними и тут же соприкасаясь с ним сущностью. - Главное туда, где боги не так самокритичны". И добавил, откровенно любуясь заискрившимся возлюбленным: "Я не выдержу еще одного подобного расставания с тобой". "Ведь они были так счастливы только вместе..." _______________________________ *Да, у меня Мелькор не науськивал эльфей на Оромэ. Охотник действительно тырил несчастных для опытов и во имя всеобщего блага. Я, как ни старался, не нашел более ли менее приличного словаря Валарина. Так что пусть будет квенья: **мой дорогой ***мой милый. Также moina переводится как "близнец" ****Ирмо - с квенья переводится как Владыка Желания *****Я люблю тебя