Не Смей(ся)

- Если Париж – это город любви, то Франция, очевидно, – целая страна, подвластная этому чистейшему чувству, - спустившись из трапа, Оливье тут же широко потянулся и смачно зевнул. По мнению Аарона, если кого и слушаться в делах французских, то только Оливье. До Оливье у них в команде было несколько представителей этой, теоретически, мечтательной нации. Но Лоран - этнический поляк, Френсис - темнокожий, а Матье (Фламини), хоть и коренной француз, но ведет себя как помесь испанца с итальянцем. То есть, неадекватно. Поэтому самым типичным французом, сразу после Арсена, можно было назвать только Оливье. А еще, как ни крути, он до одури красивый. Тут уж ничего не попишешь. На заявление Жиру Аарон только ухмыльнулся, но ничего не сказал. Было похоже на то, что говорилось то все исключительно для одного человека. Для него, Аарона. Глупости это, конечно, но все эти странные взгляды, случайные-неслучайные касания, слишком много всего, что по отдельности ничего не значит, но в совокупности создает новое качество отношений, которые, если не пугали, то, как минимум, изрядно будоражили. Во Франции они точно к чему-то придут. Возможно, даже не потому, что так должно быть, а потому, что они оба в этом так сильно уверены. Вообще-то, они даже не совсем во Франции. Княжество Монако считается чуть ли не отдельным государством, но это неважные детали. Звезды на террасе в гостинице очень яркие, таких в Лондоне нет. И когда дверь тихо открывается, а потом почти беззвучно закрывается, сомнений в том, кто вышел подышать свежим воздухом, не остается даже для порядка. Очень сомнительно, что Оливье будет много говорить. Французского Аарон не знает, а английский Жиру остается на том уровне, когда уже можно говорить о футболе, но еще совсем рано говорить о чувствах. Да и какие тут чувства? Так, интерес. - Аарон? – Голос звучит неожиданно близко, так, как будто валлиец в своих размышлениях выпал из реальности на добрые минуты три и потерял стратегическое преимущество. Ему приятнее думать так, чем осознавать, что никаких преимуществ он изначально не имел. Кто владеет инициативой, владеет ситуацией. И, судя по большой раскрытой ладони на подрагивающем животе Ремси и твердой груди, прижимающейся к его лопаткам, инициатива исходила явно не от него. - Аарон, - тихо, протяжно, хриплым рычащим шепотом в самое ухо, специально задевая раковину губами, прижимая к себе. Такому ничего не противопоставишь. А было бы что – Ремси не стал бы. Он развернулся к Оливье, посмотрел ему в лицо и… громко рассмеялся. Плотной волной накатило ощущение абсолютного сюрреализма. Не такого, типа, «я бы никогда не подумал, что со мной произойдет что-то столь прекрасное», а такое, типа, «что за хуйню я вообще тут творю?!» - Оливье, - сквозь смех разговаривать сложно, но необходимо, потому что такого растерянного Жиру, как сейчас перед собой видел Аарон, не видел еще, очевидно, никто. – Послушай, ну какие из нас любовники? Из меня, в особенности. Придумали себе глупость какую-то и радуемся. А оно нам надо? Оливье на пару секунд задумался, а потом с улыбкой выдохнул. Оно им не надо. Ни одному из них. Монако они тогда победили, но в четвертьфинал не прошли. Да и ладно. Впереди еще АПЛ, а соперники уже из Лиги Чемпионов повылетали. Никто особо не расстроился. Последнее, конечно, ложь. Некоторым вещам случиться не суждено. Потому что горечь от последствий будет беспокоить сильнее, чем сожаления от того, что это не случилось.