Провокация

А у него ресницы темно-синие. Густые, длинные и… действительно синие, словно тушью выкрашены. И обводка по краю века, совсем кошачья. А стигмы под глазами бирюзовые, с рваным краем, точь-в-точь тени от ресниц повторяющие. И зрачки в кольце нестерпимого ультрамарина тоже синие. Сначала дремотно-теплые, шириной почти во всю радужку, миг секундный – и уже сузились недоуменно-изучающе, колются, словно острие булавочное. - Не охренел ли, спать тут? – собственный голос глухой, хриплый, но что поделаешь? Ведь сердце странно замирает, руки потные сжимают бортик ванны, - полчаса уже… В ответ – зевок ленивый, белизна и крепкий ряд зубов, не только клыки на вид острыми кажутся. Демонстрация силы. И глаза вновь закрываются, лишь ресницы подрагивают. Но уже не спит, в чуть напряженной линии шеи это хорошо чувствуется. И через бортик ванной тоже – вода хороший проводник. Провокация. - Эй, я кому говорю? Вылезай уже. Медленно ползет ухмылка, ломая линию губ, приподнимая края и обнажая розовую десну, снова сверкает клык, а снизу из горла нарастает гул. - Отвали, лохматый, а то огребешь, - полушепот–полурык. Предупреждение. Почему-то уши вспыхивают, и какая-то ярость безбашенная накатывает. Ладонь сама ныряет в теплую воду, складывается в лодочку, чтобы побольше зачерпнуть и взлетает в облаке брызг. Уворачивается, даже глаз не приоткрыв, а рука теперь в крепких пальцах-тисках зажата. И ногти у него ровные, недлинные, форма заостренная, но еще б пару миллиметров – и с легкостью кровь бы пустили. И хорошо бы было, а то она разом вскипает и в жилах плещется, выхода требует. - Я же сказал… - от давления уши уже закладывает, потому что чуть смятое запястье с беснующимся пульсом - куда лучший проводник, чем вода. Мурашки бегут вдоль позвоночника, от лопаток до самого копчика, скатываются вниз к пяткам и те немеют. - Куррросаки, - прокатывается по нёбу, меж зубов, сквозь замедленное дыхание, срывается и тяжело в воду падает. Угроза. И следом - сам Куросаки валится, рывка не выдержав, прямо поверх большого и жаркого, рокочущего тела, сразу собой все пространство заполняющего, - огррребешшшь… В голосе уже ничего человеческого, и последнее слово уже не разобрать, да и надо ли?