Свобода между строк.

В одной из ста квартир городской многоэтажки распахнуты окна, и ветер колышет тёмные занавески. Стол завален важными бумагами, рядом пристроены пачка сигарет и большая кружка чёрного кофе без сахара. На табурете рядом спит прикрытый ноутбук с начатым отчётом, цифры хаотично расставлены дробями и надпечатаны короткими инициалами, понятными только хозяину. Закат красит комнату красно-жёлтым, дополняя спартанские бело-серые оттенки красками будущей осени. А пока лето. В этом году оно слишком жаркое. Мужчина, замерший возле открытого балкона, поправил очки, затушив истлевшую сигарету, которой он успел затянуться лишь раз, о край стеклянной пепельницы. Нужно было возвращаться к работе, проверять приказы, распределять зарплату, разбирать графики… Тихо вздохнув, он провёл рукой по тёмным волосам, подходя к столу и освобождая его от бумаг, чтобы поставить оживший ноутбук, готовый к новой порции цифр. Середина июля. Самое время взять отпуск и улететь куда-нибудь, как можно дальше, где нет бесконечных пробок по утрам, шумного офиса на тысячу человек и гадкого растворимого кофе. Если бы у него было право на отдых, он бы обязательно так и сделал. Но нет, нельзя. Аврал на работе, они совсем отбились от плана. А ведь начальник понимал, что взял на свой отдел слишком много обязанностей. Абсолютно безответственный халтурщик, непонятно как дослужившийся до главы маркетинга, из-за которого Максим теперь страдает недосыпом и не может даже спокойно поужинать, что уж говорить о заслуженном отпуске. Откинув мысли об иррациональном распределении обязанностей, Горький попытался сосредоточиться на недописанном отчёте, но строчки упрямо не желали собираться во внятные расчёты, расплываясь перед глазами. Мужчина не признается, как сильно устал. И дело даже не в физической усталости, перебороть которую можно несколькими часами сна. Испарились какие-то частички него, оставив скручиваться тугой комок пустоты. Давит в груди давно не бьющееся сердце, а по лёгким растекается влажный воздух, которого так мало. Вероятно, они были правы – Горький мертв. Давно и навсегда. Как будто лето не наступало и не оставляло рисунки на носу, а жар – это всего лишь последствие его бессонных ночей. Вечная осень. Середина лета? Ложь. Возможно, это одиночество. Он неправильно рассчитал нужные часы живого неформального общения и ушёл в дефицит, оттого и это странное чувство, скручивающее внутренности. Но опрос человечков в голове показал, что причина не та. Семьдесят пять процентов отдали голос потерянной связи с собой. Они могут ошибаться, но если их предположения верны, нужна реабилитация. От себя-то не улетишь, а мысли не замажешь корректором. Максим сильный. Это знает он. Знают все. Спрятать чувства для него ничего не стоит – взгляд не меняется независимо от ситуации, а голос никогда не дрожит. Он не признается, как сильно от этого устал, а остальные не заметят. Есть шанс, что помогут два приятеля – Джек и бутылка виски. Первый сможет расслабить мужчину непринуждённым разговором и мимолётной шуткой, Максим искренне улыбнётся и забудет о чёртовых планах и завале на столе, и Лондону не придётся объяснять, почему у него такие пустые глаза. Именно поэтому он его друг – не видит похороненных внутри чувств и душевных метаний Горького, не задаёт глупых вопросов и никогда не начинает разговоров по душам. Знает, если тот посчитает нужным – расскажет сам. Второй друг – виски – окончательно поможет отключить иногда мешающий мозг и, возможно, подарит сон без сновидений, манящий своей глубиной. Свернув брошенные на середине документы, Максим открыл окно переписки, найдя в списке контактов букву «Д», и написал небольшое сообщение: «Нужна помощь, совсем устал от себя и работы. Жду тебя и бутылку». Прикрыв глаза, он открыл их от тихого звука о пришедшем ответе: «Через десять минут у тебя», - и заметил погаснувший значок «онлайн» перед тем, как осознал свою ошибку – окно диалога венчалось именем Достоевский. Горький не понимал, как мог промахнуться мимо нужного собеседника, но ещё сложнее было понять реакцию Достоевского на его сообщение. Он, конечно, внимательный ко всем до трясучки, но их отношения всегда оставляли желать лучшего. Какой идиот побежит утешать своего неприятеля? Но Фёдор редко когда укладывался в логический анализ Максима, опережал его в этом, разве что, Гексли, не укладывающийся в него никогда. Теперь всё, что он может сделать, это встретить Достоевского и объяснить ему суть своей оплошности. *** Когда в квартире раздался звонок, Горький был приятно удивлён. Парень почти не опоздал, придя через одиннадцать минут и тридцать шесть секунд. У мужчины не было мании отсчитывать время с секундной точностью, но ожидание прихода тянулось неимоверно долго, а занять себя, не смотря на обилие работы, ничем не мог, потому просидел в кресле, уперев взгляд в часы на стене, отмечая бег стрелки по кругу. Максим, неспешно поднявшись, направился к коридору и открыл дверь, не смотря в глазок и не спрашивая «Кто там?» - он знал, как нажимает на звонок каждый из его пятнадцати коллег. Джек сильно вдавливал кнопку, и тот звучал отрывисто, Достоевский же нажимал на звонок один раз, коротко звучал и почти сразу умирал робкий колокольчик. Фёдор, еле заметно улыбаясь, неуверенно стоял у порога, держа в руках бутылку первосортного виски. Как он узнал? Горький никогда не говорил Достоевскому о своей любви к этому напитку. Да они и не разговаривали без причины, так как оба понимали, что разрозненность их интересов и ценностей приведёт к не слишком мирной дискуссии. Изначально Максим хотел сразу спровадить «друга по ошибке», но раз тот пришёл не один, а с его любимым напитком, решил повременить с объяснением ситуации. Впрочем, Фёдору, судя по настрою, подобное спонтанное приглашение было не в новинку. Мужчина мысленно усмехнулся – ещё бы. Такие, как он, регулярно работают жилеткой. Даже малознакомые люди бросаются на него со своими проблемами, выливая тонны слёз и негатива, а он молча сносит бури отрицательных эмоций, помогая улыбкой без слов. Горький поймал себя на почти восхищённом вопросе – насколько сильным нужно быть, чтобы пожалеть всех и не дать повода пожалеть себя? Отступив от порога, Максим кивнул парню, приглашая войти. - Здравствуй, Достоевский, - сухой тон отскакивал от сухих губ машинально, как вставленная программа, и Федор в который раз приравнял мужчину к роботу. «Нет, - обрубил сам себя парень, - просто очень уставший человек». Приподняв уголки губ, он старался подавить дрожь фальшивой улыбки под ледяными сенсорами серых глаз. - Здравствуй, Максим, - тон получился доброжелательным и ровным, Достоевский в который раз порадовался своей недюжей практике. Горький дёрнул бровью и, резко развернувшись, направился в комнату. Удивило обращение по имени человека, не близкого к нему, но раз уж так получилось, нужно использовать случайность в свою пользу. Правда, какую пользу можно получить с робкого уступчивого этика, мужчина пока не придумал. Парень, чуть помявшись в коридоре, прошёл следом за хозяином квартиры в комнату без излишеств, оформленную в стиле классического минимализма, и пристроил бутылку виски на стеклянный столик. В кухне с глухим стуком открылись и закрылись ящики – Максим, достав два стакана и лёд, возвратился в зал. Жестом указав на софу, мужчина пригласил Фёдора сесть, опускаясь в кресло напротив. Присев на край, парень наблюдал за тем, как жёсткими, быстрыми движениями Горький откупоривает бутылку, наливает в стаканы абсолютно равное количество спиртного, не выверяя, бросает в стаканы по два кубика льда и протягивает один из них парню. Принимая напиток, Достоевский молился о том, чтобы не дрожали руки. Рядом с Максимом он чувствовал себя неловко, будто на немом допросе, вся уверенность в себе и разумность исчезали, оставляя паузу, неуютную, казалось бы, только ему. После нескольких глотков алкоголя и десяти минут молчания Фёдор решает нарушить безмолвие: - Ты написал, что тебе нужна помощь, - сбивчиво произнесённая фраза и так и не сказанное «Я тебя слушаю» виснут неуместной тяжестью в разуме Горького. И без того натянутые провода электролинии разрываются, уже надломанный барьер между мозгом и сердцем разбивается под напором слов, и, посылая хладнокровие к чертям, он рассказывает. Сбиваясь, не завершая мысли, рассказывает об усталости быть таким, каким его видят, об одиночестве, которого не хватает при передозировке, о скуке, однообразии пейзажа за окном, нехватке чего-то важного. Слишком быстро, слишком эмоционально разбегаются мысли по комнате. А Достоевский сидит, не двигаясь и, кажется, не дыша. Ловя каждую интонацию, слово, взмах руки. Запоминает, потому что знает – завтра всё будет как раньше. Завтра будут холодные глаза и сухие губы, будет резать слух металлический голос… и он снова будет для Горького никем. Оборвав поток таких глупых, ирреальных для себя чувств, мужчина встаёт с кресла и подходит к окну, беря из пачки сигарету. Поджигает, лишь со второго раза сумев включить зажигалку, и делает глубокую затяжку. Снежным комом навалится осознание – он поддался уюту этого странного парня, выложив ему всего себя, даже те аспекты, что не сумел осознать. Максим почти ничего о нём не знает, но почему тогда так уверен, что Фёдор надёжен? А Достоевскому сейчас больше всего на свете хочется подойти к Горькому, положить руку на плечо и сказать, что тот не одинок. Есть те, кому он нужен независимо ни от чего. А если его не устраивает начальник – нужно уходить с работы, хочется убежать - беги. Мы живём лишь раз, и другого не будет. А долг и правила, безусловно, важны, но в первую очередь ты человек, и должен сам себе. Должен прожить короткую жизнь ярко, невзирая на запреты. И пусть это будет звучать банально и жалко, горло саднит необходимость сказать. Так же сбивчиво, как минуту назад говорил Горький. Нет. Закричать. Но давит на сердце понимание собственной никчёмности – на твои прописные истины он только раздражённо хмыкнет. Стоя спиной к Достоевскому, Максим улыбнулся. Он понял. Вдруг стало так просто, будто немой слушатель отдал ему часть своей души, лёгкой и по-детски светлой, своим беззвучным голосом объяснил всё то, в чём он не был уверен. Волшебным ключом завёл покрытое паутиной сердце. Залпом допив оставшееся в стакане виски, Фёдор прикусил губу и молча покинул бело-серую квартиру. Ему показалось, или он действительно оставил в ней свою душу?.. *** На следующий день Горький не придёт на работу. И через день - тоже. Достоевский хмуро будет провожать взглядом работников, но так и не увидит высокий худой силуэт и металлический взгляд из-под очков. Выловив среди толпы Джека, он спросит, что могло случиться с Максимом, раз тот не выходит на работу уже второй день. Лондон весело усмехнётся: - Макс высказал начальству всё, что о нём думает он, и, сказать по секрету, весь отдел. Уволился с работы и уже отправил резюме в более крупную фирму на должность заместителя директора. А сегодня звонил и спрашивал о турах по Европе. Удивлённо выслушав мужчину, Фёдор тихо и счастливо рассмеётся. Его поняли без слов, без выдающего прикосновения к плечу. А вечером, зайдя в чат, он обнаружит новое сообщение: «Спасибо».