Пишу тебе вновь

Привет, Рей. Как видишь, я жива и пишу тебе не в первый раз, да только письма никак не решусь отправить. Это последнее и, клянусь, уж его-то ты получишь: тянуть дальше смысла не вижу. О чём это я? Ах, да… Хочу сказать тебе спасибо. Годы, проведённые с тобой – лучшие в моей жизни. Я помню каждый день: и знакомство в яблоневом саду, откуда мы таскали в детстве налитые солнцем плоды, и дудочки, что ты мастерил из сучков, и вечера, проведенные в стоге душистого сена на краю деревни в поисках созвездий на драгоценном шелке неба. Еще не забыл, как сплёл мне колечко из медной проволоки? До сих пор ношу его. Не на пальце, оно, увы, мне сделалось мало, а надетое на тоненькую цепочку, сопровождает меня всюду. И согревает не хуже звездочки – всегда теплое, будто пропитанное ласковыми лучами закатного солнышка. Красивое. Безумно мне дорогое. Ежедневно я улыбаюсь каждой нашей выходке, проделке, их все я бережно храню в своём сознании. Ты же знаешь, память у меня хорошая, просто замечательная: знала все тропки, которыми мы блуждали, сбежав из опостылевшего дома. Не запомнилось мне одно: что вынудило нас уйти с тем незнакомцем? Нас, детей, едва переступивших порог двенадцатилетия? Впрочем, ему я благодарна: он сделал из нас людей, а не просто селян, обреченных до конца дней возиться с землей и растить детей. Подобный шанс дорогого стоит. Учиться было, правда, сложно, но это так, мелочи. Признай, мы стали неплохими охотниками. Только ты – лучше, гораздо лучше. Как и во всем прочем. Всегда расправлялся с упырями быстро и без колебаний, приносил головы оборотней, упокаивал призраков – Вар заслуженно гордился своим воспитанником. Вот уж не знаю, кой черт дернул меня пытаться ему что-то доказать. Глупо и совершенно по-детски это. Несерьезно. Да и когда я была серьезна? Представь, пойдя на поводу у собственной гордыни, ринулась в Тирсово гнездо. Вампиры там больно дикие были – словно животные жестокие, им без разницы, кто ты, откуда, да и какова твоя кровь на вкус тоже не особо важно. Право слово, таких раньше не встречала. Мимо логова Тирсов ни один путник на вороном коне не промчится, а уж о пешем и говорить не возьмусь: дорога вся ковылем, бурой травой да полынью поросла. Но разве ж девицу семнадцати лет это остановит? Убила тогда троих, молодых, как позже выяснилось, едва обращенных. Легкая добыча, что не сделает чести ни единому охотнику, а сил выпила уйму. Еще двоих ранила. Серебро кинжала хорошо сослужило своей хозяйке. Позже меня поймали, скрутили руки жесткой верёвкой, бросили, словно трофей, под ноги Отцу. Знаешь, я никогда не забуду, как до бела раскаленными иглами клыков он вспорол мне глотку. Захлебываться в собственной крови отвратительно. Спазмы душат, горячая, с привкусом металла жидкость заставляет горло сжиматься еще сильнее, вместо крика на губах застывает пена и ничего от пестрой пелены перед глазами не видно. Еще и своей кровью напоил. Вот и вышло, что я не человек. Вампир. По глупости попалась, пошла на поводу у собственного эго. Жаль. Но уж ничего не попишешь – поздно. Ты прости, что пропала на столько лет, тяжелые годы выдались, хлопотные. Писем скопилось, веришь, не счесть, а отправить все боязно было. Клянусь, никто из нашей братии более неудобств не причинит и вам, охотникам, за нами приходить нынче без надобности. Жду ответа. С любовью, твоя Эрната, Великая Мать Тирсова гнезда.