Смотри на него

Приём закончился с полчаса назад, прислуга всё ещё сновала по залу, наводя порядок. Цуна сел на подоконник и ослабил узел галстука. Расстегнул верхние пуговицы рубашки, неотрывно глядя на Гокудеру, который говорил с Реборном в другом конце зала. – Как ты? – Ямамото уселся рядом, легко толкнув плечом. – Я же могу остановить его, правда? Гокудера закурил и, словно зная, что разговор идёт о нём, обернулся. Быстро и пронзительно взглянул на Цуну. – Можешь. Но хочешь ли? Вот так, безжалостно и честно, но в этом весь Ямамото. Иногда его прямота просто убивала. – Да не в том дело, хочу я или нет, – резко сказал Цуна, но тут же устыдился. – Извини, я… Запнувшись, он притронулся к руке Ямамото. Невмоготу иногда было держать всё в себе, но и обсуждать то болезненное и странное, что связывало Цуну с Гокудерой, всё равно не получалось. Даже с Ямамото, единственным, кто был в курсе. – Значит, сегодня? – прервал тот затянувшееся, но дружелюбное молчание. Цуна кивнул, оглянулся, но Гокудеры в зале уже не было: наверняка поднялся к себе, собираться. – Не беспокойся. Ничто и никто не заставит его потерять голову. – Я пойду. – Разве что ты, – мягкий упрёк ударил в спину, но Цуна не остановился. Поднявшись на второй этаж, он замешкался возле апартаментов Гокудеры, хотя мог заходить без стука и предупреждений. Дверь для Цуны была открыта неизменно, но он пользовался этой вседозволенностью считанные разы. Всегда должно оставаться пространство и время, принадлежащее только тебе одному, считал он. Но сегодня хотелось бунтовать против собственных убеждений. Не дав себе времени задуматься о причинах, Цуна на одном дыхании пересёк комнату. Постучал в дверь спальни и переступил порог, не дожидаясь ответа. Гокудера обернулся, мигом насторожился. Он стоял возле шкафа и уже сменил деловой костюм на джинсы и рубашку. – Десятый? Что-то случилось? «Случилось». – Нет, ничего. Гокудера не сводил взгляда, явно рассчитывая на какое-то объяснение, но слова не шли с языка. Чёрт его знает, сколько Цуна мог бы так простоять, молча и неподвижно. А потом Гокудера усмехнулся, сказал: – Ну, раз ничего… Ладно. Он ушёл в ванную, оставив Цуну в немом изумлении. Внезапно дошло, что помогать Гокудера не будет: ни расспросов, ни мягкого подталкивания, ни проявления инициативы ждать не приходилось. Конечно, Гокудера имел на это полное право. Он уже сказал всё, что мог, прямо и честно. На трезвую голову и без всяких двусмысленностей. «Ты единственный, кто мне нужен, Десятый». И «Я хочу тебя, да, именно так, ты всё правильно понял». И ещё «Иногда и думать ни о чём другом не могу». Тогда их прервал Ямамото, вышедший на террасу, и ответ Цуны затерялся во времени. Дальше решение было за ним, но он молчал, молчал, молчал. Гокудера тоже не заводил разговор снова. Вёл себя так, будто и не случилось ничего. Только иногда – в такие дни, как сегодня – взгляд у него становился тяжёлым и откровенным. Опасным даже, отчего у Цуны всё внутри замирало от тревожного томления. Гокудера же срывался из особняка, возвращался под утро, а Цуне казалось, что буря снова прошла стороной. Тем временем Гокудера вернулся в спальню. В полном молчании вытащил из шкафа куртку, бросил на кровать. Достал из тумбочки напульсники. Он собирался, не обращая внимания на Цуну, так, словно был один – это задевало. А ещё от Гокудеры невозможно было отвести глаз. Цуна смотрел, как широкий браслет плотно обхватил запястье – зрелище оказалось эротичным и чуточку вызывающим. Чёрная грубая кожа напульсника и светлая, наверняка нежная – Гокудеры. Свой голос Цуна услышал, словно издалека. – Может, не стоит сегодня ехать? Гокудера замер, не поднимая головы. В глубокой тишине было слышно, как снаружи, перемешиваясь с дождём, порывами бился в окно ветер. – Я буду осторожен за рулём. – Знаю. Но лучше останься. – Не могу, Десятый. – Неужели обязательно… – Десятый, – терпеливо и настойчиво, будто убеждая ребёнка, перебил Гокудера. – Я всё равно поеду. Вот как он умудрялся быть таким? Положить свою жизнь, всего себя к ногам Цуны и при этом оставаться независимым и свободным. Или только казаться? Да всё равно! Цуна стиснул ручку, прижался к двери лопатками. Была бы его воля, запер бы её на десять замков. – Ладно. Хорошо. Что мне сделать, чтобы ты остался? Гокудера взглянул с застывшим лицом – не понять, не прочесть, что он чувствует – помедлил. – Десятый, – и голос без эмоций, невыразительный. – Давай без шуток. – Я серьёзно, – Цуна облизнул пересохшие губы. – Чего ты хочешь? И тут Гокудера открылся, будто маску снял и отбросил. Больше не сомневался, не сдерживался. В два шага оказавшись напротив, он упёрся ладонями в дверь по обе стороны от головы Цуны. – И ты сделаешь? – Да. – Всё, что я захочу. – Всё-всё, – тихо подтвердил Цуна, и, похоже, Гокудера поверил. Он смотрел так, что Цуна не знал, куда деваться. Бросало то в жар, то в озноб, и мысли крутились нелепые. Сдуру Цуна как-то начитался и насмотрелся всякого и теперь понятия не имел, что выберет Гокудера. Наверное, он захочет быть сверху. Скорее всего. Пожалуй, так будет лучше. Он наверняка сделает всё, как нужно, а Цуна… Цуна даже не был уверен, что сможет дотронуться до Гокудеры. Господи, ну что за бред! – Давай уточним, – Гокудера наклонился, согнув локти, и Цуна впервые отчётливо ощутил, насколько тот выше. Пришлось откинуть голову, чтобы смотреть в глаза. – Ты выполняешь моё желание, я остаюсь. – Согласен. – Но если вдруг передумаешь, я ничего не должен. – Не передумаю. – Надеюсь, – просто сказал Гокудера и отстранился. Он обвёл взглядом спальню, ненадолго задумался, а затем подошёл к креслу, которое стояло в углу. Передвинул немного вперёд и поставил наискосок от кровати. – Садись, – Гокудера обернулся и ждал, положив ладони на спинку. Цуна нерешительно застыл. Хотелось бы знать, к чему всё идёт, но задавать вопросы казалось ужасно глупо и малодушно. Медленно подойдя, он примостился на краю кресла. – Расслабься, Десятый, – Гокудера неожиданно наклонился к уху Цуны и говорил негромко, ровно. – Тебе ничего не нужно делать. Только смотреть. Я и пальцем к тебе не притронусь. Дыхание Гокудеры опалило кожу, голос прошёлся мурашками вдоль напряжённого позвоночника – какое там расслабление?! Цуна был как натянутая струна. Всё же он сел удобнее и прислонился к спинке, когда, обойдя кресло, Гокудера встал возле кровати. – Просто смотри на меня, – его улыбка дрогнула, вскрывая глубоко спрятанные опасения. Несомненно, сейчас он рисковал чем-то большим, нежели Цуна. – Не отворачивайся. Расстёгнув ремень с массивной пряжкой, Гокудера выдернул его из шлёвок. Снял рубашку и светлую майку под ней. Он раздевался обыденно, абсолютно не стремясь произвести впечатление. «Впрочем, – отстранённо подумал Цуна, – Гокудере не нужно ухищрений, чтобы произвести впечатление. Ему достаточно быть самим собой». Это была последняя связная мысль. Гокудера начал снимать джинсы, и сердце Цуны прыгнуло, забилось где-то в горле. Взгляд метнулся в сторону, всё поплыло перед глазами. Невозможно. Немыслимо. Как Цуна вообще согласился на эту дикую сделку? Есть какой-то другой способ. Должен быть. – Десятый, – мягко позвал Гокудера. – Что не так? – Я… Слов опять не нашлось. В висках у Цуны бешено стучало, лицо горело, а тело охватывала слабость: не та, которая бывает после выматывающей тренировки. Совсем другая, вызванная близостью Гокудеры. – Можем прекратить. – Нет, – вытолкнул из себя Цуна. – Я буду смотреть. И он смотрел. Гокудера стянул джинсы вместе с трусами и выпрямился, откинул заслонившие лицо волосы. Щёки у него пылали, но глаза он не отвёл. Лёг на кровать, обнажённый, открытый. Оставшиеся на нём напульсники с цепочками ещё больше подчёркивали наготу. Цуна всегда знал, что Гокудера красив, но сейчас его красота была не привычно дерзкой, а какой-то беззащитной, уязвимой. Она будила желание подойти и прикоснуться, ощутить её руками и губами. Тяжело дыша, Цуна сцепил ладони в замок. И он сомневался, что сможет дотронуться до Гокудеры?! Сейчас этого невыносимо хотелось. Вообще хотелось всего и сразу, но именно поэтому Цуна не делал ничего. Только наблюдал, как Гокудера огладил себя от ключиц до паха. Сжал пальцы на возбуждённом члене и начал дрочить, быстро и резко. «Я бы делал это медленнее, – думал Цуна, – дольше, нежнее». Уже не смущаясь, он рассматривал Гокудеру, его лицо, тело. Разметавшиеся светлые волосы и приоткрытые губы. Часто вздымающиеся рёбра, перехваченные напульсниками запястья и мелькающую в кулаке светло-розовую головку. Своё возбуждение Цуна едва ощущал, полностью поглощённый чужими эмоциями. И, похоже, с Гокудерой происходило то же самое. Глядя друг на друга, забыв о себе, они – Цуна чувствовал – стали на какое-то время одним целым. Гокудера шире развёл ноги, задышал чаще, и Цуна неосознанно подался вперёд. Его затрясло – мелко, как в лихорадке. – Цуна, – и будто в спину кто-то толкнул. Цуна рывком поднялся и приблизился к кровати. Одной рукой сжал спинку, второй упёрся в постель. Гокудера вдруг замер, а потом вздрогнул всем телом. Он кончал, и Цуна наклонился ниже. Осторожным невинным поцелуем прижался к губам Гокудеры и едва устоял на ногах, когда ему ответили. Они целовались, пока не утих оргазм, и если бы Гокудера захотел, Цуна позволил бы и отдал бы ему всё. Но Гокудера сдержал своё обещание. – Я остаюсь, – он лежал расслабленно, не сделав ни единой попытки прикоснуться. Вместо этого Гокудера смотрел, и его взгляда Цуна больше не собирался избегать. И не только взгляда. Закрывая за собой дверь в спальню, Цуна совершенно точно знал две вещи. Первая – сейчас он зайдёт в свою комнату и будет дрочить. Представлять Гокудеру, себя рядом с Гокудерой, его поцелуи, тяжесть его тела и бог знает что ещё. И вторая – если Гокудера захочет, Цуна его больше никогда и никуда не отпустит.