Со стороны виднее

Видимо, Имаеши предупреждал как раз об этом, но Ханамия тогда думал о проигранном матче с Сейрин, а сквозь обжигающую волну ярости посторонние звуки доходили слабо. Да и не слушал он! Уже тошнило от приторных ухмылочек и завуалированных намеков, щедро рассыпаемых Имаеши при каждом разговоре. Мотивы, мотивы… Не было никаких мотивов, кроме единственного – растоптать их идиотские мечты. Так ему казалось. Наверное, не пытайся он абстрагироваться от того, что говорил Имаеши – не пришлось бы переживать кризис самоидентификации, стоя в дверях школьной раздевалки. Ханамия не понимал, как такое могло случиться. Он всегда четко знал, чего хочет, и его единственной проблемой было не попасться при осуществлении своих желаний. До сегодняшнего дня. Глядя на то, как Киеши Теппей трахает помощницу медсестры, Ханамия вдруг понял, почему упругие грудки скачущей на нем Михиро не вызывали особенного отклика ни в душе, ни в теле. Пришлось опереться о косяк, чтобы устоять на ногах: от бешенства потемнело в глазах. Киеши должен был страдать, Ханамия и шел сюда насладиться его болью, потому что тот слишком долго не выходил из раздевалки. Он предвкушал, как придурок нахмурится, как схватится за больную ногу, как попытается сделать вид, что все в порядке, но не сможет – они проходили это не один раз. Киеши притворялся, что не сердится, но всегда попадался на удочку, вступал в разговор и в конце концов выдавал себя. Начинал с показного добродушия, пытался разбудить в Ханамии чувство вины, терпел неудачу и уходил, крепко сжав губы – скорее всего, боялся не сдержаться и разрушить свой плюшевый образ. После этих коротких встреч Ханамия собирал команду, гонял их в хвост и гриву и сам тренировался, как одержимый: злость Киеши воодушевляла, показывала, что все было не напрасно, и так было каждый раз, каждый ебаный раз… Мотивы… Можно ли было ошибиться сильнее?! Как же он сейчас ненавидел Киеши! Но не мог отвести глаз от члена, размеренно ходящего между поднятых бедер девки, и вдруг захотел очутиться на ее месте. Чтобы это его Киеши, приноравливаясь, держал за талию, чтобы в него въезжал с такой силой, что скамейка ходила ходуном… Ханамия ни разу не занимался сексом с парнями и даже гипотетически не рассматривал такую возможность. Он пришел посмеяться над чужой болью, а вместо этого попал на сеанс любительского порно. Это надо было прекратить как можно скорее, и из пришедших на ум вариантов он выбрал самый нейтральный: − Кажется, за такое увольняют. Киеши поднял взгляд – пьяный, поплывший. Девица ойкнула и уперлась руками ему в грудь, пытаясь спихнуть с себя. − Уйди, Ханамия. Киеши просто отмахнулся, как же так?! Словно присутствие Ханамии ничего для него не значило. К счастью, растерянность быстро прошла. − Ну что ты, − протянул он, доставая телефон, − разве я могу? Надо же обрадовать твою команду, объяснить им, что травма оказалась совсем не такой тяжелой, как кое-кто пытался представить. Не подскажешь номер вашего капитана, а? Девка привела себя в порядок в рекордные сроки, и теперь стояла, комкая в руке трусики и умоляюще поглядывая на Киеши. Кроме растрепавшейся прически ничто не указывало на то, что ее ебали пару минут назад. Не в первый раз, наверное. − Иди, Сузу. И не волнуйся, никто тебя не уволит. Это мой друг… просто чувство юмора у него странное. Иди, я разберусь, − сказал Киеши, и у Ханамии пересохло в горле от откровенной угрозы в его голосе. Ничем другим, кроме как предвкушением, охватившее его чувство назвать было нельзя. Однако после того как эта шлюшка вышла из раздевалки, Киеши потерял к нему всякий интерес. Он взял из шкафчика полотенце и небольшой тюбик и направился к душевой. Ханамия подавил недостойный порыв схватить его за руку и развернуть к себе, процедил скучающе: − Как там ее зовут, Сузу? А фамилия? − Зачем тебе? – мгновенно ощетинился Киеши. − Как твоему другу, хотелось бы знать имя матери будущего ребенка. Презервативы, я так понимаю, для слабаков? − Сузу на таблетках. И не лезь не в свое дело. Ханамия улыбнулся: – Она сама так сказала? Ох, Киеши, твоя наивность родилась раньше тебя самого. Мое появление лишило тебя шанса стать молодым отцом, придурок. Не благодари. − И не собирался, − буркнул тот, отворачиваясь. − И все-таки, как ее зовут? – спросил Ханамия вдогонку. – Хочу отметить на фотках в Инстаграме. Думаю, люди оценят новый подход к посттравматической реабилитации – инвазивный массаж. Киеши снова обернулся, уже стоя в дверях: − Ты же не фотографировал, − то ли сказал, то ли спросил он. Ханамия пожал плечами, покачал телефоном и сделал вид, что собирается уйти. Как и ожидалось, Киеши наживку заглотнул. − Подожди! Да стой же ты, Ханамия! Он не видел, но слышал: через раздевалку Киеши шел, а не бежал. Значит, действие анальгетика заканчивается и скоро Киеши взвоет от боли. Когда на плечо легла тяжелая ладонь, Ханамия прикрыл глаза. Что-то неправильное всколыхнулось внутри от этого прикосновения. − Ты снимал или нет? – спросил Киеши. Ханамия скучающе потянул себя за челку: − Через пару часов узнаешь. − Сотри! − С чего бы? − Прекрати, она здесь ни при чем. Не впутывай посторонних, − Киеши поморщился и потер колено настолько к месту, что Ханамия заподозрил, будто тот сделал это специально. На жалость давил, что ли? Однако его следующие слова показали, что Ханамия ошибся: − Ты же за мной бегаешь. Сотри фотографии. Никому больше не удавалось взбесить его несколькими словами, даже у Имаеши на это уходило много времени. В свете открывшихся реакций отвечать было нечего, поэтому Ханамия просто повел плечом, сбрасывая чужую руку: − Счастливо оставаться. Завтра утром проснешься знаменитым. Он старался сделать тон безразличным, но не слишком в этом преуспел, и чертов Киеши, конечно же, это заметил. − Почему ты такой злобный, Ханамия? − Потому что ты такой добрый. Для вселенского, блядь, равновесия, − парировал он, не поднимая глаз, чтобы не видеть выражения лица Киеши. Он и так знал, что сейчас на нем написано: участие и сочувствие, как будто это Ханамия был без пяти минут инвалидом, как будто это у него недоставало чего-то важного. Кретин. Киеши стоял перед ним без футболки, и взгляд неумолимо съезжал по широкой груди. "Стероиды он жрет, что ли?" – думал Ханамия, рассматривая выпуклые мышцы. − Пообещай, что ты не будешь ничего выкладывать. − Да сколько угодно, − он ухмыльнулся, с удовольствием отмечая, как передернуло при этом Киеши. – На чем поклясться? Упоительное ощущение – наблюдать, как Киеши борется сам с собой и проигрывает своим же дурацким принципам. Ханамия был уверен, что ему ничего не угрожает, и поэтому в первую секунду не понял, что случилось, когда врезался спиной в шкафчики. От гулкого металлического грохота стало не по себе, но боли почти не было − отделался легким испугом. Пользуясь его замешательством, Киеши вынул у него из руки телефон. − Ты за это заплатишь, сволочь, − Ханамия был страшно зол, но понимал, что силой тут ничего не добьется. Киеши ничего не сказал, только фыркнул довольно – видимо, увидел, что никаких компрометирующих фото Ханамия сделать не успел. − Извини, но ты сам напроси… − начал он и осекся, когда, засовывая телефон Ханамии в карман брюк, наткнулся на стоящий член. Ханамия всегда соображал быстро, поэтому раньше, чем Киеши успел как-то отреагировать, прижал его ладонь к своему паху. На кого у него встало, Киеши и так поймет, Ханамия уже прокололся. Рассказывать кому-то Киеши вряд ли будет, а ему нужна эта гребаная ладонь, поэтому… Ханамия не давал опомниться даже себе: он закинул руку Киеши на плечи, притягивая вплотную, и длинно лизнул его в шею от ключицы до жесткой линии челюсти. Во рту собрался терпкий вяжущий вкус – Киеши еще не успел принять душ после тренировки. Видимо, был слишком занят со своей девкой. Киеши вздрогнул, переступил с ноги на ногу, но не отодвинулся и не спешил вырывать руку. Этого было достаточно. Ханамия зарылся пальцами во влажные волосы, пригибая голову Киеши ниже, и поцеловал его, одновременно вжимая чужую ладонь себе в пах. От движения навстречу он ударился головой о шкафчик и чуть не откусил язык, зашипев от боли. Киеши отстранился, в глазах мелькнула растерянность, но Ханамия не дал ему времени прийти в себя, понимая, что стоит Киеши очнуться – и он оттолкнет, потому что врагам не пристало обжиматься в раздевалке. А Ханамии хотелось. Он никак не мог выкинуть из головы яркую картинку, как Киеши трахал ту девку. В представлении Ханамии он был девственником, приторно краснеющим и держащим свою избранницу за ручку, но никак не вбивающим в скамейку медсестру-практикантку, которая, вообще-то должна была помогать ему минимизировать последствия травмы, а не усугублять их. Волосы цеплялись за прорези в дверке, прикушенный язык ныл, Киеши сопел, как кит через дыхало, однако Ханамию не устраивало только одно: дверь была не заперта. Если не поторопиться, им точно кто-то помешает, но он не мог оторваться ото рта Киеши. Их обоюдная жадность выливалась в стоны, которые, наверное, были слышны и в коридоре. Ханамия пытался сдерживаться, но не получалось. Навалившийся Киеши, горячий даже через пиджак, рубашку и майку, лишал его воли. Что такого было в нем, чтобы при каждой встрече рвать самообладание в клочья – Ханамия объяснить не мог. Все его победы были только в битвах, а войну он Киеши проигрывал – с упоением, с рычанием, с треском плотной ткани, с каждым отрывистым вздохом. Наконец-то удалось расстегнуть ширинку, и Ханамия едва не заорал, когда член очутился в широкой твердой ладони. Уткнувшись лбом в плечо Киеши, он пытался смотреть, как тот ему дрочит, но все расплывалось и в конце концов он просто закрыл глаза. Хотелось сказать что-то мерзкое, что разрушило бы момент и вернуло контроль над происходящим, но ничего не шло на ум. − Ханамия… − он поднял голову, и Киеши его поцеловал, погружая в какой-то дурман. От того чтобы полезть к нему в трусы, останавливала только мысль о девке, иначе Ханамия взял бы в рот. Он кончил беззвучно, до боли стиснув зубы. Облегчения это не дало.. Он оттолкнул Киеши, и тот беспрекословно отошел, даже не заикнувшись об ответной услуге. У него стояло, Ханамия только что чувствовал твердый член у собственного бедра, но и это не принесло удовлетворения. Киеши сел на лавку, потер колено, спросил тяжело: − Получил что хотел? − Нет, − искренне ответил Ханамия. Черт его знает, чего он хотел, но уж точно не этого! Он думал, что станет легче, что эта странная одержимость уступит место привычной язвительности. После случившегося над Киеши можно было вволю поглумиться, но Ханамия не мог подобрать нужных слов, находясь в глухом вязком оцепенении, как будто с оргазмом из него вытянули внутренний стержень. Он смотрел, как Киеши массирует ногу, оставляя под коленной чашечкой влажные следы, понимал, что это его сперма, но не мог определиться, как к такому относиться. Или же знал слишком хорошо и всеми силами заталкивал это знание внутрь себя, чтобы оно не оформилось в четкую мысль. − Если нет, приходи завтра к нам на тренировку. И дождись меня после, − Киеши встал, чуть заметно припав на больную ногу, и непривычно мягко улыбнулся. Ханамия оскалился в ответ, пытаясь удержать лицо, хотя тут не было никого, кто мог бы этим обмануться. Через некоторое время, когда в душевой зашумела вода, он понял, что остался один − даже не заметил, когда ушел Киеши. Руки не дрожали, но слушались плохо. Ханамия с трудом заправил вялый член обратно в трусы, застегнул молнию, нагнулся посмотреть, не запачкал ли брюки, когда кончал, и выругался от боли: дверца защемила волосы и вырвала целую прядь. Выходя из раздевалки, он понял, что оставил там гораздо больше, чем клок волос.