***
Поздним пятничным вечером, после работы, меня неожиданно занесло в любимый ресторанчик на самой окраине Лавапьеса. Выпив там, я с усилием выполз на улицу, и, протащившись пешком несколько долгих, однообразных кварталов, приземлился на парадное каменное крыльцо жилого дома, где закурил, прислонившись потной, промокшей спиной к ледяной крашеной поверхности чьей-то входной двери. Холод внутри меня был настолько силен, что я даже не почувствовал, как застучали зубы, и худые лопатки передернула мелкая дрожь. На плечо легла чья-то тяжелая, крепкая ладонь. Подняв голову, я обнаружил напротив высокого, крепкого молодого мужчину, не старше двадцати пяти лет, одетого в темно-синюю полицейскую форму и в такое же синее кашемировое пальто. Он доброжелательно улыбнулся и попросил прикурить. Я, сконфуженный, протянул ему зажигалку. Когда наши пальцы соприкоснулись, меня передернуло чувственным током: нервным, слегка болезненным возбуждением. Он вежливо отметил особое непостоянство зимней погоды и предложил мне выпить. Зачарованно глядя на ряд ослепительно-белых зубов, любуясь сверкающими серебристо-серыми глазами, я немедленно согласился. За поворотом, в типично-узком мадридском переулке, обнаружился камерный полуподвальный бар, в который мы тотчас же направились. Часы на площади Эмбахадорес пробили полночь. Кроме нас в обшарпанном заведении пребывали еще несколько поздних, засидевшихся посетителей. Две парочки сладких, беспрестанно облизывающих друг дружку юнцов и пожилой господин, примостившийся в дальнем от двери углу. Ничего примечательного. Присев на стул, я краем глаза заметил, что чернокожий амбал за дешевенькой барной стойкой едва заметно подмигнул моему новому другу. Вероятно, подумал я, эти двое — старые знакомые. В который раз за вечер мое сердце сжалось от щемящей тоски и осознания собственного одиночества. Мой спутник, представившийся Андреасом, спонтанно заказал нам два рома с колой, и, воспользовавшись специальным предложением бара, попросил принести особый пятничный коктейль с загадочным названием «Лунный Ритуал», который, в отличие от рома, появился на нашем столике почти мгновенно. Не раздумывая, я залпом заглотил мутную синюю жидкость. Буквально через минуту грязное, заплеванное помещение бара поплыло перед моими глазами, и я погрузился в сон.***
Проснулся я обнаженным, обмазанным какой-то склизкой маслянистой дрянью, в темной, узкой комнате багряно-красного цвета, связанный по рукам и ногам. Окон я не увидел, мебели — тоже: широкий деревянный настил с горящими жаровнями в центре, два железных кресла, подвес, гигантский ж/к телевизор и еще пугающая воображение дыба, прятавшая свои чудовищные, острые очертания в дальнем, самом темном углу, — составляли единственное скромное убранство помещения. В комнате пахло сандаловым маслом, специями и теплым вином. Из темноты, в которой тонула тяжелая стальная дверь, на меня выдвинулись четыре мужских фигуры, одетые в странные кожаные одеяния с прорезями в районе паха, в латексных черных шлемах с рогами, издалека напоминающие скандинавские шлемы из приключенческих фильмов про древних викингов. Из пересохшего горла вырвался сдавленный хриплый смешок, больше напоминающий визг затравленного животного. В руках предводителя этой странной группы в одно мгновение возникла длинная кожаная плеть, которой он не побрезговал воспользоваться. Тоненькие ремни коснулись груди, болезненно зацепив соски, и оставили на ней красноватые полосы. Я завыл, но, получив пощечину, затих, ожидая дальнейших указаний. Происходящее в комнате казалось мне пугающим, мерзким и нереальным, точно приснившийся с перепоя бредовый ночной кошмар. Серые глаза главаря в прорезях черной маски подмигнули мне, и я узнал человека, назвавшегося мне Андреасом. Меня затошнило. Шелестящий шепот кого-то неизвестного, раздававшийся сзади, объяснил мне, что единственное, что я могу сделать сейчас, чтобы спасти себя и свою шкуру — это абсолютно беспрекословно повиноваться всему, что они скажут. Мысли в моей голове жужжали, роились, кружились как бешеные, но сознание было замутнено, ослаблено, силы сопротивляться утекали с каждой минутой, проведенной в проклятой комнате. Стало очевидно, что меня накачали какой-то дрянью. Мое ослабевшее тело развязали и вновь надели наручники, посадив на большое железное кресло, предварительно вытащенное в самый центр комнаты, а рот заняли расширителем, в котором я не мог ни говорить, ни нормально сглатывать, только сосать, насасывать, как обезумевший, их крепкие солоноватые члены, на которые меня заботливо насаживали. Сосал я их по сверху установленному порядку: сначала пенис того, кто меня привел, за ним ствол невысокого рыжего господина, которого я про себя окрестил «Второй», после был потный, хрипящий негр, чей гигантский, сочащийся прибор я едва смог уместить к себе в рот, а последним меня поимел вертлявый, златокудрый парнишка, который, возможно, был даже младше меня по возрасту. Этот Четвертый дался мне тяжелее всего. Он не переставая шлепал меня по покрасневшим щекам и ни на минуту не отвлекался от своего смартфона, на который внимательно записывал каждое мгновение моего мужского позора. В иерархии стаи он шел последним, но даже он был в сложившейся ситуации существом полубожественным, нечеловеческим, тогда как я был для них кем-то вроде грязной течной псины. Завывая от ужаса и внезапно нахлынувего возбуждения, я старательно работал глоткой, губами и языком до тех пор, пока липкая сперма Четвертого не полилась у меня изо рта, капая на мой собственный набухший пенис. Пока я приходил в себя, Андреас вытащил из-под настила камеру и отправил Четвертого установить её. Почти моментально из недр комнаты появился высокий штатив и длинный шнур, которым они соединили камеру с широкой телевизионной панелью, висящей на противоположной стене.. Мне стало чудовищно стыдно, и я попытался опустить голову, спрятать покрасневшее, распухшее лицо за упавшими на глаза волосами… Из-за расширителя мне никак не удавалось сглотнуть и изо рта струями вытекало месиво из тягучей горячей спермы. Темноволосый громила-Андреас, обладатель длинного, слегка изогнутого пениса, резко ударил меня по щеке, взял за волосы и заставил смотреть прямо в объектив. Второй с усилием широко раздвинул мои согнутые в коленях ноги и прикрепил лодыжки наручниками к высоким железным подлокотникам, а негр снова присунул в рот свой огромный черный член. Светленький юноша все еще возился с техникой. Глотая слезы унижения, я смиренно сосал слегка пульсирующий темный ствол, заводясь с каждым движением все сильнее. На широком, почти вполовину кирпичной стены, дисплее появилось изображение. Я, подавленный, подчиненный, корчился на широком железном седалище, как собака, подставляя разбухший, дрожащий, мокрый анус любому, кто согласится меня отыметь. Ноги мои тряслись от возбуждения, скованные за спиной руки отекли, пенис каменным истуканчиком торчал, устремляясь в небеса, готовый кончить от любого, даже самого случайного касания. В мою нежную разработанную дырочку негр стремительно запихнул какую-то странную белую таблетку. В анусе немедленно стало жечь, будто туда поместили стручок острого красного перца. Я завыл, ерзая на холодном железном кресле. В носу защипало, глаза заслонила мутная пелена, трое мужчин, стоявших вокруг меня, исступленно надрачивали мокрые органы, склизкие от слюны, а горячий угольно-черный ствол продолжал терроризировать мои рот и гортань. Чувствительность тела увеличилась в считанные разы. На мгновение показалось, что мои твердые соски ощущали даже дуновения ветра, порождаемого их ритмичными движениями. Я хрипло застонал, все сильнее шевеля задницей. Как же хочется насадиться на мощный, обжигающий задницу член! Вдалеке, вероятно на несколько этажей выше, заиграла ритмичная барабанная музыка, и множество ног застучали по полу, двигаясь в стремительном, диком танце. Я начал догадываться, что мы находимся в подвале какого-то музыкального зала или ночного клуба. Мои ноги наконец-то отковали от кресла и дали мне по-человечески сесть. Спустя пару минут, когда пенисы остальных мужчин в комнате снова пришли в полную боевую готовность, негр и рыжий приподняли меня, ухватив за подмышки, а на кресло уселся сам Андреас. Его смуглый длинный член пульсировал, и капельки влаги выступили на головке. Пальцы его, покрытые чем-то липким, проникли внутрь, но сразу же исчезли. По команде меня посадили к нему на колени, и ствол его моментально нашел мой обильно смазанный анус. Широко раздвинув ноги, пятками опираясь о холодное железо сиденья, я неуклюже подпрыгивал, усилием сдерживая стоны наслаждения, которое мне дарил крепкий член, неистово бившийся в мою разбухшую, шлюховатую простату. Когда мужчина кончил, я, не выдержав наслаждения от струи горячей спермы, хлынувшей в мою развороченную попку, тоже излился, слегка забрызгав кожаные штаны негра, стоявшего напротив. Рассвирипев, тот схватил меня за волосы и ударил по лицу, резким движением поднял в воздух, насадив мой все еще дергающийся, переполненный спермой Андреаса анус на свой гигантский член, и вновь ударил ладонью по ягодицам. Рыжий уселся на кресло, и негр опустил к нему мою голову, но продолжая удерживать задницу наверху, позволил мне распрямить конечности и подняться на ноги. Кисти рук все еще были скованы наручниками за спиной. Рот мой уперся в пах рыжего мужчины, и тот сам вставил в меня свой недлинный, но очень толстый орган. Я снова начал сосать, постанывая и виляя задницей, как последняя подзаборная сучка. Черный амбал ритмично и невозмутимо вгонял в мой анус свой толстый, влажный от моей собственной слюны, пенис, а я мог только плакать, стонать и неуклюже вылизывать бритые яички его невысокого приятеля. Ягодицы мои покраснели от шлепков, анус разбух, и каждое проникновение, каждое трение жилистого ствола о нежную плоть, вызывало во мне дрожь сладострастия. Мне начало казаться, что до этого момента я не знал, не осознавал в полной мере своих темных потребностей. Как же сильно мне хотелось, чтобы мою задницу от души отымели по очереди, разворотили её, смешали меня с грязью и спермой! Я почти физически ощущал, как превращаюсь в животное, в овощ, в поверженный и грязный спермосборник, единственное желание которого быть оттраханным, разработанным до отказа, и проснуться с утра переполненным чьим-то вязким вонючим семенем. Несколько часов жестокого насилия пролетели как сон. Всё это время меня щупали, гладили, били, переворачивали и заливали спермой. В конце, предводитель изнасиловавшей меня группировки, стремительно подошел к небольшой круглой жаровне, установленной на настиле, и поднес к огню длинную железную спицу с наконечником в форме серпа. Когда эта странная штука раскалилась добела, он вытащил её и жестом приказал своим приспешникам перевернуть меня вниз лицом. Растопыренная, развороченная задница бесстыдно выпятилась вверх. Буквально через мгновение к правой ягодице приложили раскаленное полукружие клейма. Несмотря на расширитель, несмотря на кляп, заботливо всунутый сверху, я захрипел, завопил, замычал изо всех сил, снедаемый чудовищной, обжигающей болью, и потерял сознание.***
Наутро я очнулся одетым, сидящим на сером каменном крыльце, именно там, где Андреас меня подобрал прошлой ночью. Тело мучительно ныло, суставы конечностей затекли, во рту всё еще оставался горьковатый и вяжущий привкус мужского семени. Бара, в котором меня опоили, я не нашел. Ворвавшись домой, я сразу забился под горячий, пробирающий душ и, обхватив руками колени, долго сидел, размышляя о событиях прошлой ночи. Выйдя из ванной, даже не обтеревшись, я подошел к высокому зеркалу. На правой моей ягодице темнела отметина, будто символ приключившегося со мной, словно знак моего падения. С холодной зеркальной глади на меня смотрел выжженный багровый полумесяц…