Чтобы сражаться с монстрами

Диппер и Мейбл оказываются дрифт-совместимы, что просто здорово теперь, когда миру может прийти конец. — Так у вас фиолетовый егерь, да? — преувеличенно-насмешливо тянет Робби. — Мило. Реально моднявый. Готов поспорить, кайдзю в штаны от страха накладывают, Пайнс. Диппер только сильнее сжимает в руках шлем, выбрав подчёркнуто игнорировать нападки другого пилота. Слышно, как Мейбл на другой стороне кафетерия оживлённо щебечет с Зусом, техническим специалистом по егерям, любителем умыкнуть все порции желе «Джелл-О». — Так чья была идея, м? — продолжает Робби, исходя ядом, очевидно смакуя каждое слово.— Твоей сестры, думаю. Объясняет жёлтые звёзды. Ты хоть понимаешь, какое вы посмешище? У нас тут война, Пайнс. Мы проигрываем, вдруг ты не заметил. И на кой нам тут сдались два придурка в этом клоунском наряде-переростке? Чем вы собираетесь потрошить кайдзю? Цветным карандашом? Диппер закусывает щёку. У него начинает гореть лицо. Мейбл потихоньку приближается, и он надеется, что Робби закончит выступать до того, как его слова достигнут ушей сестры. Последнее, что сейчас нужно Дипперу — на руинах этого мира, по которым они, спотыкаясь, брели с тех пор, как родители велели им бежать, и он едва не потерял невменяемую Мейбл в мстительной когтистой лапе кайдзю, вскрывшего их егеря — это чтобы сестра перестала улыбаться. — Да и нафига тебе это вообще? — продолжает Робби, грохает рукой по столу, наклоняется ниже. — И ей тоже? Вы за славой приехали? Тебе что надо, сопляк? Пытаешься ободрить её, раз уже кайдзю сожрал всю вашу семью? Это потому она такая долбанутая? Или от того, как твоя мамочка молит эти создания о пощаде, и у тебя крыша поехала? А, Малыш Диппер? Кому и что ты доказываешь? У Диппера трясутся руки. Мейбл теперь всего в паре футов, хихикает в обществе подруг-учёных Кенди и Грэнды, выкрикивает приветствие дуэту пилотов Дурланду и Блаббсу, машет дядушке Стэну, а тот потчует грязными шуточками Глифула с Пасификой. Диппер чувствует дыхание Робби — пивной запах. Резкий аромат зубной пасты. От лица Робби пахнет дешевым кремом после бритья. Кремом от прыщей. — Знаешь, если бы речь шла о моей семье, и рядом шарились кайдзю, — рычит Робби, — я не сбежал бы, как трус какой-то. Не думаю, что нам нужно такое отношение к делу, когда мы лицом к лицу с этими ублюдками, ты меня понял? Ухмыляется. — Хотя твоя сестричка... Вот через пару лет, когда пройдёт фазу “украшу-всё-блестяшками-прикрою-всякое-дерьмо” — тогда я, может, и найду, на что она могла бы сгодиться... Костяшки Диппера врезаются в нос Робби ещё до того, как он соображает, что делает. Диппер стаскивает его на пол, бьёт кулаками не целясь, куда дотянется — крича, проклиная, плача — уродливо, до соплей, до покрасневших глаз и летящей во все стороны слюны, и когда Мейбл оттаскивает его, вопя: стой, остановись Диппер, просто хватит, он уже не чувствует рук. *** Они дрифтуют вместе, когда не могут уснуть глубокой ночью. Он тянется через платформу, чтобы взять её за руку, а на Шаттердоме ни один огонь не горит, и их нейронные шаги звучат одним тоном, в одном ритме, отмеряя солнечные дни, когда родители звали их посмотреть на жучков или на то, как по высокой траве убегает олень, когда дядушка Стэн рассказывал им истории о русалках, кентаврах и гномах... Когда вся жизнь казалась тайной, и у них было всё время мира, чтобы ёё раскрыть. — Оно совсем того не стоило, Дип, — серьёзно говорит Мейбл, когда они возвращаются в реальный мир, пахнущий ржавчиной, дождём и пеплом. — Даже не представляю, зачем ты это сделал. Мама с папой уж точно бы не одобрили. Ай-яй. — Ага, знаю, — бормочет он, сморкается. С моря доносятся громовые раскаты. Дипперу не хватает смелости сказать ей, что родителей нельзя разочаровать, их больше нет. Хотя какая-то часть его уверена — она уже знает.