О любви и боге

      Каждый из нас истерзан своей любовью.       Максу за тридцать - не выжил, ушел за Евой; Серому будет десять - ему хреново, даже с учетом 'всегда проходящей первой, детской, наивной'; Алиске почти шестнадцать - не говорит, даже имя уже не плачет; следом за ней ходит Ястреб - уже не мальчик, но и не юноша; Стася чуть-чуть постарше, Стаська наивна и в этом она жестока; Шурик, наверное, умер на юбилее - вроде и молод, но сердце уже не бьется; Даня все ищет братика и не смеет плакать, ведь взрослые - слышишь?! - они не плачут.       Мне девятнадцать, боже. За что нас взяли и наказали памятью? Мы ведь - каждый - помним и любим. Мы все еще любим, боже.       Мы все ночуем в одном опустевшем доме. Ястреб ложится поближе к кровати Дани, тот, засыпая, зовет еле слышно - 'Рома', а просыпается в полночь в чужих объятьях.       Стася и Серый стараются спать не вместе, но где-то рядом - кошмары привычны, просто их пережить хоть немного бывает легче, если ты помнишь, что ты не один, не брошен.       Макс и Алиса сидят друг напротив друга, и засыпают обычно в все тех же позах - только с утра им бывает довольно трудно не замечать, что по лицам стекают слезы.       Шурик торчит на крыше, чуть реже - в зале. Я научилась спать после пятой ночи - это когда закрываешь глаза, и сразу падаешь в память. Но все-таки... Слышишь, боже?       Мы здесь пятнадцатый год, а вчера прибился парень по имени Костя - она погибла, он через день прыгнул с крыши и очутился в этом безумии. Боже, какого черта?       Мне говорили, что раньше их было больше - но исчезали все чаще, не возвращаясь. Я помню Криса, улыбку малышки-Роши, но их никто не видел уже годами. Знаешь, о боже, Алиска опять рыдает - рядом с ней Стася читает одну из книжек. Ты хоть скажи, для чего это, боже... Не знаешь? Мы ведь не дети, и каждый давно уже выжжен, пуст изнутри, словно фантик, мы лишь обертки - Даня, забывшись, опять еле слышно шепчет тихое имя.       Зачем ты так мучишь мертвых? Мы бы и рады не помнить и быть другими, но каждый из нас - на части - уже растерзан. Максу приснилось, что Ева к нему вернулась, Стася сказала, что видела поднебесье. Даня ушел, говорил, что ведет за руку братик его - и так с каждым.       А что осталось тем, кто уже не может, кто этой болью выжат?       Слышишь, о боже правый?       Кажется, он не слышит.