Усаги Цукино разочаровалась

Усаги Цукино разочаровалась. В мужчинах. В сексе. Во всем, что включала в себя такая «правильная» и «традиционная» любовь. В её жизни просто не было человека, который мог бы постоянно выслушивать истории о скучных мерзавцах, что стройными рядами шагали по её жизни, поэтому Усаги жаловалась сама себе. Отражение в зеркале внимательно слушало и монотонно, беззвучно повторяло все её слова, но было очень удивлено вместе с ней, когда в один из вечеров Усаги просто наорала на себя же. Она кричала, что с неё хватит, что больше нет сил подстраиваться под все эти стереотипы, что стройные ряды невыносимых парней её конкретно достали! Наорав на собственное отражение, Усаги прикрепила к круглой мишени на стене фотографию последнего придурка и тщательно украсила её дротиками, после чего со спокойной душой заварила себе чай, открыла упаковку попкорна и села смотреть одну из любимых драм с плохим концом. Мелодрамы она не любила. Более того. Любая из многочисленных мелодрам была для неё хуже фильма ужасов с оторванными руками и ногами. Ей было проще посмотреть на расчленение тела главного героя, чем на розовую сказку, где все друг друга любят, а образы идеализированы и затасканы до невозможности. Конечно, это были её личные тараканы, нравились они кому-либо или нет, но Усаги не считала такое свое отношение к фильмам с розовой призмой ошибочным. Просто она не хотела верить в то, чего в её жизни не было. Может это были и черти, и лешие, и русалки, и прочие ироды, но в отношениях с парнями ей конкретно не везло. Любая другая более зацикленная на себе девушка, которая, естественно, просто боготворила бы всех представителей мужского пола, стала бы искать недостатки в себе, влезла бы в сорок четвертый размер, начала бы пить один кефир и проделала бы с собой ещё уйму всяких операций, лишь бы стать великолепной и идеальной. Усаги была против. Она не собиралась влезать в сорок четвертый размер, потому что её сорок восьмой был вполне себе ничего, и в магазинах красивые вещи всегда ему соответствовали. Ей не хотелось, чтобы одежда висела на фигуре, будто она и есть живое воплощение вешалки. Сливать бутылки лака на свои шикарные волосы тоже не собиралась. Да, путаются, да, секутся, да никакие бигуди их не берут, но над вторым она работала, а по поводу всего остального могла сказать лишь то, что её противники могут отвернуться, добавив также о том, какой вкусный в этом году асфальт. Естественно, о хирургическом вмешательстве в её лицо и тонне макияжа речи идти даже не могло. Усаги просто любила себя. Не до полоумия, не до безумия, замечая некоторые недостатки, но не вырывая из-за них свои шикарные хвосты. Поэтому во всем были виноваты мужчины. Это они, это они те самые страшные гады и придурки, бессовестные мерзавцы, думающие только о себе и не воспринимающие женщин ни во что стоящее! Это они во всем виноваты! И даже в том, в чем они потенциально не могли быть виноватыми, Усаги их обвиняла. По привычке и для простоты. В конце концов, если им было можно, то чем она хуже?! Это двадцать первый век, и чтобы там мужчины не думали, сейчас много таких, как она. Сильных, смелых, независимых и не боготворящих этих созданий с… не так уж и важно с чем! Мужчины-добытчики и мужчины-боги уже давно канули в летописи прошлых веков. Просто какие-то пережитки! И они, эти вековые идолы, никак не могут смириться с тем, что на них больше не молятся! Только так Усаги могла объяснить себе всё происходящее, заодно добавив, что последний приличный мужчина давно загнулся в какой-нибудь тайге, за энное количество километров от Токио. К двадцати трем годам ей просто всё надоело! Не было сил терпеть эту бесконечную армию идиотов, которые постоянно валялись у неё под ногами. Самым обидным, пожалуй, было то, что любой представитель, которого она не стала пинать, оказывался ничем не лучше тех, кого уже пнула. И это конкретно злило. После расставания с очередным мерзавцем, Усаги даже было решила перекраситься в рыжую, надеть на нос уродливые очки в самой толстой оправе, наклеить кучу веснушек и вставить мутные бесцветные линзы. Черт, но ужасно хотелось быть уродиной-зубрилой, потому что в тот момент Усаги вывела для себя невыносимо обидную истину: почему-то всех идиотов привлекают именно длинноногие блондинки с шикарными волосами и красивыми голубыми глазами, со стройной фигурой и грудью третьего размера! Понять такую несправедливость мира сего Усаги долго не могла, точнее, долго не могла она именно принять это недоказанное, но правдивое тождество. Хотя, глядя на непривлекательных девушек со скобами, Усаги понимала, почему. Но всё равно это было чертовски несправедливо! Она никогда не бегала за парнями. Вот никогда, если исключить из подсчета одну-единственную ошибку, в которой, кстати, была виновата не она. Просто помешательство на музыке сыграло свою роль. А до этого момента к ней под ноги валились сами. Что называлось: выбирай — не хочу! А Усаги не хотела и даже всячески пыталась удержаться от выбора, только совершенно юные годы вкупе с надеждой брали свое. Быть может, не была бы она такой категоричной и даже в чем-то немного резавшей в плане парней, если бы ни тот самый первый… Слава Богу, он не стал первым в том самом интимном плане. С годами мнение Усаги на этот счет не изменилось, потому что и тогда, и сейчас она бы сразу ушла в какую-нибудь секту, где верующих держат под домашним арестом, как в других странах в монастыре. Гурио Умино. Очкастое невысокое подобие парня. Ботаник. Зубрила. И просто невыносимый, отвратительный тип, который постоянно писал проверочные лучше всех в классе, при этом хвастаясь на улице всем прохожим, среди которых — что был за злой рок — постоянно оказывалась её мама. Усаги ненавидела этого человека всеми фибрами своей тогда подростковой души, и дай ей только малейший серьезный повод, немедленно бы задушила! Или вообще искромсала бы ножом! И самое обидное заключалось в том, что этот очкарик, это несчастное… хорошо, несчастный не до конца парень был по уши в неё влюблен. И даже честно собирался идти в гости к её родителям, которые — Боже! — искренне ему симпатизировали, чтобы говорить о свадьбе. Усаги клятвенно обещала себе, что если он появится на пороге её дома с такими намерениями, она застрелится или повесится. И не столь было важным, что ни веревки, ни револьвера у неё дома не было. Она бы всё равно придумала, чем заменить эти инструменты самоубийцы, потому что пережить такое в любом случае не смогла бы. А ещё Усаги искренне хотелось наорать на Умино. И избить так, чтобы тот больше к ней не подошел. И высказать в глаза этому очкастому, что он не должен постоянно хвастаться об оценках её маме, что не должен доставать, лезть, признаваться в любви. И уж тем более пусть даже не думает о свадьбе с поцелуями! Позже с этим не до конца парнем встречалась её лучшая подруга Нару. Вспоминая красавца-шатена Масато и сравнивая его с Умино, Усаги никак не могла понять смысл такой перемены. И однажды прямо спросила об этом Нару. Просто подошла и высказала в лицо все свои мысли об Умино, о том, какая Нару красавица, и добавив, что логичного объяснения этому она больше искать не может. Нару лишь хихикнула тогда, подтверждая её мысли. И, надо было отметить, ход её собственной логики Усаги очень понравился. «Ну, знаешь, Усаги-чан, — сказала ей тогда Нару, — Умино, конечно, совсем никудышная замена Масато. Я даже не буду этого отрицать, но и в нем кое-что есть. Ты только так глаза не выкатывай, ладно? Умино… он создан исключительно для платонических отношений. Так что твои шуточки со свадьбой и нашими с Масато детьми тут не прокатят. Но зато он такой потерянный, на него же ни одна девчонка внимания не обратит, а тут я. Он меня просто комплиментами, подарками засыпает. Знаешь, приятно». Усаги тогда так до конца и не смогла понять подругу. Вроде, красивая девушка, неглупая, и ноги не короткие, но поднимать эту тему впредь не стала. Да и сама Нару, если вспоминать, не так уж и долго с Умино повстречалась. Так, год или около двух, а потом всё равно кризис закончился, и на смену ему пришел высокий, красивый, статный рыжий красавец. Что же стало с сердцем несчастного Умино, Усаги предпочитала не задумываться и по сей день. Зато нашелся умопомрачительный красавец-мерзавец номер два. Он-то и стал первым в том самом плане, и за это Усаги в некотором роде ощущала себя слегка обязанной. Не будь им он, ждала бы её секта. Уж когда ей удалось затащить его в постель, Мамору не проявил себя столь же бесхребетно, как и во всех остальных аспектах. Усаги была готова посмеяться в любой момент. Она-то всегда считала, что невинные в самом интимном плане девушки всегда такие зажатые и перепуганные, и это парни их уговаривают, убеждают, что все хорошо. Черт, она-то у Мамору была явно не первая, но вот тащить её в постель он не спешил. Мамору Чиба — второй мерзавец, но хотя бы красивый. С ним Усаги познакомилась уже к концу старшей школы. Точнее, это даже знакомством нельзя было назвать. Ну, швырялась она своими проверочными, прямо как во времена средней и младшей школ, а тут в него попала. На вид очень даже хамский, парень в реальной жизни оказался совсем не таким. И от Умино не отличился тем, что сам начал за ней бегать. Так ненавязчиво ухаживать, появляться там, где и она. Усаги даже иногда позволяла себе млеть от его присутствия, ведь Мамору очкастым уродом, вечно болтающим не о том, не был. Наоборот, он предпочитал молчать. И порой каждое слово нужно было тащить из него тяжелыми железными щипцами. Дождавшись первого поцелуя с ним, Усаги обрадовалась так, как будто они уже переспали. Но и на этом разочарования не закончились. Чем дольше Усаги встречалась с Мамору, тем отчетливее понимала его бесхребетность и даже какую-то моральную слабость. На него вешались девушки всех возможных внешностей и возрастов, — в последнем, конечно, в пределах разумного — но Мамору ровным счетом никак не реагировал. То есть, он ни разу не говорил: «Со мной рядом идет моя девушка!» — и вообще никоим образом не пытался отвязаться от поклонниц. Хотя бы не ради того, чтобы доставить чисто платоническое удовольствие Усаги, — не только же мужчинам быть собственниками — но и для своего спокойствия. Но нет! Мамору никогда ничего подобного не делал, и пока Усаги не вмешивалась со своей громкой репликой: «Вообще-то я его девушка!» — поклонницы даже не замечали её присутствия рядом с парнем их мечты. На эту реплику они обычно хмыкали, неопределенно кивали в её сторону и уходили, хотя по ним было явно видно, что в сказанное они не верили и Усаги девушкой Мамору не считали. А это Усаги даже очень сильно оскорбляло. И чем дольше они с Мамору встречались, тем больше она испытывала неприятных ощущений от таких стычек. Абсурдная ситуация достигла апогея, когда какая-то Саори просто бросилась Мамору на шею, при этом очень даже не невинно чмокнув его в щеку. Усаги на тот момент даже показалось, что, не будь её рядом, поцелуй переместился бы прямо на губы, превращаясь в страстный засос! И это было просто возмутительно! Закатав несуществующие рукава, Усаги пошла на неизвестную ей девицу, имя которой прошептал Мамору за секунду до поцелуя, почти войной. До кулаков дело не дошло, но красноречивое объяснение в красках эта самая Саори получила. А злая Усаги очень даже хорошо умела язвить и защищать то, что считала своим, и даже лучше, чем без запала и в спокойствии. После того, как девица убежала, махнув на Мамору, который все это время стоял столбом, до Усаги внезапно дошла жуткая истина. Она перевела взгляд на Мамору, потом на свои руки, представила красное лицо себя же и начала откровенно хохотать, в голос. До неё внезапно дошло, что Мамору будет проще постоять в сторонке и подождать, пока все его поклонницы передерутся между собой, но подойти и разнять их — никогда. Это было как гром на голову, как эврика у древнегреческих ученых. Усаги стояла и хохотала, понимая, сколько времени потратила впустую и как совершенно ошибалась в этом человеке. Ей было неудержимо смешно от осознания бесхребетности Мамору, которая достигала гораздо высшей отметки, чем можно было предположить с самого начала, и она смеялась искренне, от души. Смеялась и представляла, как в огромной толпе претенденток на сердце Мамору Чиба стоит она, как начинается драка, как они выдирают друг другу шикарные волосы и выцарапывают глаза, а потом Мамору берет под руку победительницу — тут уж Усаги не сомневалась, что будет ею — и уходит. И даже не имеет значения, нравится ли она ему. Эта девушка победила всех остальных претенденток, и потому он будет с ней, ведь ему слишком слабо отталкивать от себя поклонниц, чтобы на самом деле быть с той, которая ему нравится. Осознание этого поразило Усаги в самое сердце. Нет, её сердце не было разбито, оно даже не треснуло, оставаясь таким же целым, как и до Мамору. Усаги просто было смешно, потому что в своей жизни, давая себе постоянные поблажки, она не любила тратить время на тех, кто этого не стоил. А Мамору отнял у неё почти полгода вполне себе счастливой жизни, и из-за этого Усаги было чуть-чуть обидно. На него она ни капельки не злилась, только себя периодически называла дурой и думала, что совершила полную глупость, когда купилась на глубокие глаза. И, о, величайшей мечтой Усаги в те дни был размеренный отдых безо всяких лиц мужского пола, имеющих на неё намерения, отличные от платонических. Но это было бы слишком замечательно, чтобы ему суждено было исполниться, и, словно испытывая её нервы на прочность, в жизни сразу же появился горячий поклонник номер три! За это Усаги готова была проклинать всё то, что находится там выше и вертит ими, как марионетками. Она, конечно, была уверена, что свою судьбу каждый творит сам, но порой в этом нельзя было не усомниться. Мотоки Фурухата мерзавцем не был. На самом деле, он всегда был милым и замечательным парнем, но в своих мыслях Усаги окрестила его красивым мерзавцем номер три. Не из-за личностных характеристик парня, а просто потому, что тот также разочаровал её, и умудрился сделать это именно в тот момент, когда она была и без того разочарована мужчинами. Знала этого русого парня с привлекательной улыбкой Усаги чуть ли не с пеленок. Ладно, в одной люльке они не лежали, но, начиная с первого класса младшей школы, Мотоки везде и всюду был с ней. Какое-то время они даже сидели совсем рядом, но потом Усаги предпочла удалиться на другой ряд, потому что Мотоки, проявляя какие-то эмоции, постоянно дергал её за короткие косички. И даже кошек на рюкзак вместе с парнями-хулиганами бросал! Несколько лет они занимались только тем, что постоянно ругались, хотя их ссоры и не носили совершенно серьезного характера. Но Усаги было по-настоящему неприятно, и какое-то время она клятвенно заверяла себя, что больше никогда — вот ни за какие пирожки с мясом! — она не станет общаться с этим парнем! Естественно, обещание позабылось само собой, и к концу младшей школы Усаги и Мотоки снова стали не разлей вода. Усаги не особо верила в психологию, но прекрасно знала, что влюбленность, как и страсть, как и прочие сильные чувства между парнем и девушкой столько не живут. То есть, зная Мотоки больше пятнадцати лет, она была на все сто пятьдесят процентов уверена, что они только платонические друзья и ничего более. На самом деле, она уже настолько хорошо знала Мотоки, что даже как парня его не воспринимала. Это было что-то из раздела: «Но это не парень! Это же Мотоки!» И от ошибки сейчас её не отделяло как бы ничего, поэтому Усаги была даже не удивлена, а просто поражена внезапным признанием Мотоки о чувствах. Ей даже и улыбнуться было неловко, потому что создавалось ощущение нахождения между молотом и наковальней. В голове тут же всплыла умная фраза о том, что лучше пять минут побыть дурой, чем нажить себе кровного врага из бывшего друга. Чем Усаги и занялась. Она прижала букет Мотоки к груди так, будто тот подарил ей увесистый и бесценный бриллиант, всхлипнула и начала плакаться о том, как она разочарована этой жизнью и любовью в ней, и ещё многими-многими вещами. А всё из-за этого негодяя! Из-за Мамору Чиба, который, кстати, был ещё и другом Мотоки. И что вообще сейчас она никому не верит, сердце её вдребезги разбито и всё очень плохо. Даже катастрофы здесь отдыхают. Попросив отсрочку и сославшись на расцарапанное жестокой судьбой сердце, Усаги ждала, пока не заблестят пятки Мотоки. И её сердце дрогнуло на самом деле, когда Мотоки сказал, что понимает. Это был просто первый раз в её жизни! Первый раз, когда Усаги, таращась на парня полными шока глазами, сама ретировалась с места свидания ничуть не в гневе, а в полностью растрепанных чувствах, в замешательстве и в полном помутнении рассудка. Уже дома, сидя на диване и в десятый раз просматривая какой-то фильм ужасов, название которого смутно ей помнилось, — как бы странно это ни звучало — Усаги думала, что делать со всей ситуацией. Мотоки обещал ждать, и это убивало. Ну, не посылать же ей на гору Фудзияма лучшего друга?! А Мотоки действительно ждал, и, прикинув в голове список того, чем она рискует, Усаги решила попробовать. К телу, правда, она его допустить так и не смогла, потому что после стольких лет дружбы лечь с Мотоки в постель было совершенно не в её взглядах, но какое-то время они встречались. За что Усаги не злилась на Мотоки, так это за то, что он не отнял много её времени. Всего какой-то месяц или около того. За этот не слишком большой промежуток времени они сумели катастрофически надоесть друг другу. По крайней мере ей Мотоки так точно. В роли парня он был совершенно не таким прекрасным, скорее, наоборот. Мотоки был нудным, скучным, говорил на совсем не интересные ей темы — не пол своей жизни ведь Усаги играть в игру Сейлор Ви — и нарушал все правила просто хорошего парня. Усаги было откровенно скучно с ним, хотя для неё он и был гораздо более красивым Умино. Просто тот страстный поклонник также говорил ни о чем и вызывал скуку, но Мотоки хотя бы не бесил и задаривал милыми безделушками. И всё-таки долго Усаги этого не выдержала. В один из прекрасных моментов она плюнула на всё, пять минут побыла дурой и осталась без кровных врагов. Мотоки воспринял спокойно и даже сверх того, а совсем скоро Усаги узнала, что у того появилась девушка, какая-то Рейка. Так они и разошлись, оставив свои сердца целыми и невредимыми. Усаги поблагодарила Мотоки за короткое время свиданий — конечно, только мысленно — и объявила бойкот парням и отношениям, а Мотоки остался спокойно наслаждаться дальнейшей жизнью. В списке мерзавцев Мотоки был самым не омерзительным, потому что, хоть Усаги и была разочарована внезапными спонтанными событиями и всеми этими признаниями, свалившимися точно с самого пика Фудзиямы, она не злилась. Может быть, потому что на Мотоки невозможно было злиться, а может быть и просто по той причине, что он помог прийти к твердому бойкоту. Причем, за очень короткий промежуток времени, в отличие от Мамору Чиба, который отнял у неё почти полгода драгоценной молодости. Следующий мерзавец появился только через год. Всё это время Усаги занималась интересными ей же делами, гуляла по вечерам и просто наслаждалась, даже и думая, и не скучая по парням. Они на самом деле были ей не нужны. И, несмотря на то, что парочка сердобольных подруг очень сильно её жалела, Усаги всё-таки удалось доказать, что она не несчастная, а наоборот. Ей было хорошо так жить! Не подстраиваясь ни под кого, рассчитывая свое время только на себя и на то, что интересно лично ей, Усаги покупала в магазине соленый сыр, делала себе салат из огурцов и помидоров, заправляла это блюдо сладковатым майонезом и садилась смотреть комедию, фильм ужасов или стоящую драму. Зато вот даже с тем Мотоки было невозможно! Соленый сыр он не ел, а от сладковатого майонеза в салатах начинал плеваться. Не говоря уже о Мамору, которому вечно невозможно было угодить. Беда, а точнее, мерзавец номер четыре, подкралась незаметно. Его звали Сейджуро Гинга, он был рыжим, с оригинальным разрезом глаз, чуть выше неё, и отлично играл на флейте, что показалось Усаги немного старомодным, но, тем не менее, — и прокляла бы она себя за такие невольные и ужасно нежеланные мысли в те минуты — очаровательным. Она всячески пыталась сопротивляться. Твердила, что ей ко всем чертям этого не нужно, что она прекрасно живет и что появление в её жизни парня всё испортит. Не сработало. Девчачье сердце — ужасно глупое девчачье сердце! — забилось, затрепетало, возжелало разорвать грудную клетку, и от одной его улыбки Усаги почти пала к его ногам. Почти, потому что падать она не любила. Сейджуро оказался галантным соблазнителем. Он повел её в ресторан, прокатил на своем мотоцикле, а потом они долго гуляли по парку, в самом темном уголке которого он поспешил её поцеловать. Усаги в тот момент очень хотелось ругаться отборными словами. Тоже ей, ухажер нашелся! Галантный, красивый, и целоваться умел. Впрочем, не умел целоваться разве что только Умино, но это Усаги никогда даже не проверяла. А уж когда на следующий день Сейджуро встретил её после занятий с букетом — это она потом отметила, а тогда была полностью под его чарами — каких-то цветов, которые отдаленно напоминали полевые, и выглядели так, будто он нарвал их в ближайшем лесу пару дней назад, Усаги сдалась и громко вымолвила: «Ах!» А Сейджуро, тем временем, быстро соблазнив её прямо во время просмотра очередной комедии — конечно же, фильм они не досмотрели, выключили — признался в светлых чувствах и переехал жить к ней. Усаги, сознаться, и не заметила, как быстро согласилась и распаковала его чемоданы. Первое время ей казалось, что не все парни такие уж мерзавцы. Что это просто ей не везло, но она не ждала, не терпела, и ей всё-таки привалило немного счастья. Любовником Сейджуро был хорошим, ничего не сказать. Он не был похож на Мамору — а больше Усаги было сравнивать особо не с кем — хотя бы тем, что был смелее и его не надо было уговаривать идти в постель. Наоборот, он готовил романтический ужин, зажигал свечи, включал медленную музыку и еда плавно переходила в поцелуи, которые столь же нежно перетекали в спальню, оттуда в удовольствие, и утром Сейджуро приносил ей кофе в постель. Ещё он обожал соленый сыр и сам себе готовил салаты, заливая их растительным маслом, никогда ни к чему не придирался. Усаги иногда думала, что в этом должен быть подвох, потому что идеальных мужчин не бывает, но эта мысль гасилась противоположной: достойные парни ещё не вымерли, как динозавры, и один из экземпляров достался ей. Он Сейджуро. И примерно к концу второго месяца совместного проживания, больше похожего на сказку, Усаги заметила, что помимо любовных услад Сейджуро ничем не занимается. И кроме того, что он замечательный любовник и играет на флейте, она не очень-то много о нем знает. Родители куда-то делись, с единственной сестрой он не виделся уже много лет, да и по дому он ничего не делал. Готовить, конечно, готовил, но вот никогда не мыл посуду, не стирал белье, не делал вообще ничего. Только услаждал её тело и душу — хотя второе, может быть, и весьма посредственно — да тратил деньги, которые Усаги приносила в дом. Она и не заметила, как купила ему много новых вещей, дала взаймы и даже стала поручителем его кредита на покупку нового мобильного телефона. Казалось, Мамору был просто дураком, из-за которого не стоило подставлять свое сердце на поражение. Зато Сейджуро был альфонсом. Когда Усаги примчалась домой раньше времени, она не пожалела, что сделала это. Сейджуро, увлеченный своим занятием, первые пять минут даже не замечал её. А увлечен он был вытряской всех её шуфлядок, шкафов и прочих предметов, где могло храниться что-то ценное. На вопрос: «Милый, что ты делаешь?» — Сейджуро не ответил, а Усаги всё ждала, когда же заблестят его пятки. Он исчез. И даже не попрощался красиво. Только дурой её обозвал. В ответ же услышал: «Сам мерзавец!» Усаги повезло хотя бы в том, что она успела вычеркнуть свое имя из списка поручителей, и хотя одежду и деньги, потраченные на него, было уже не вернуть, она жалела, но не слишком. Ей и без того сильно повезло. Хотя Усаги злилась, сильно. Ей не давала покоя собственная глупость, и даже какая-то наивность! Было неприятно даже не за два потерянных месяца, а за то, с каким человеком она их потеряла. Тщательно отсмеявшись над всей произошедшей ситуацией, Усаги уже хотела объявить новый бойкот, в этот раз более надежный, но было бы слишком просто, особенно учитывая тот факт, что мерзавцы любили приходить в её жизнь по двое. Следующий, мерзавец номер пять дал ей месяц на отдышку после альфонса Сейджуро. И его звали Алмаз. Он был высоким, накачанным, от него веяло силой и жесткостью. Темные глаза отталкивали и на какую-то крохотную долю привлекали, но второе происходило только за счет длинных пепельных волос, что непослушной челкой закрывали лоб и часть глаз. Усаги и сама поражалась, как он так ходит, но в этом случае сделать уж точно ничего не могла. Алмаз вошел в её жизнь стремительно. Подобно Сейджуро — а Усаги отчего-то очень приелось постоянно сравнивать их — он не спрашивал, чего хочет она. Он просто вошел в её жизнь и там обосновался, хотя сама Усаги всеми силами пыталась его из своей жизни убрать. Она пиналась, билась ногами, руками, кусалась и вообще предпринимала все известные ей средства, включая соленый кофе и сладкий суп. Но Алмаз не уходил и свои границы не сдавал. Его с самого начала не интересовала любовь. Он просто хотел с ней переспать. И не скрывал этого. Схема была до неприличного смешной, и очень походила на схему альфонса Сейджуро, отчего Усаги и начала их сравнивать. Знакомство — приглашение на свидание — кафе — прогулка — поцелуй — постель — прощай. Вот только Алмаз не был альфонсом. Он был маньяком. И как бы Усаги не пыталась поверить в то, что её собственные мысли — чушь, правда оказалась правдой. В постели Алмаз, конечно, был неплох, вот только зацикленность на сексе у него зашкаливала. Более того, он постоянно требовал каких-то новшеств. Ему не нравилось заниматься с ней сексом в спальне, он захотел на кухне/в коридоре/в гостиной, а однажды даже переспал с ней прямо на балконе. Не говоря уже о возможности воспаления легких, — на улице стояло явно не лето — Усаги казалось, что всё это сон. Но Алмаз сном не был и не уходил из её жизни, какие бы попытки она не предпринимала. Ладно-ладно! В один прекрасный момент Усаги сделала паузу и самой себе призналась, что ей нравится Алмаз, но в большей степени, как любовник, а не как человек. Однако все его бредовые идеи уничтожали в корне и зажимали обратно в душу все те ростки каких-то нормальных чувств, которые в Усаги пробуждались. Она как-то утихомиривала себя после секса в машине, и даже на пикнике, когда они переспали на поляне в парке, которая – о, как хорошо — была пустынной, и люди здесь бывали редко. Но вот когда Алмаз захотел соблазнить её сначала у стены между домами, где в любой момент могли показаться люди, а потом ещё и в углу подъезда, в котором находилась её квартира, Усаги поняла, что её нервы треснули. Громко и ясно она послала его ко всем чертям, разъяснила, что не является помешанной на сексе нимфоманкой, которой всё равно, где этим заниматься, и хлопнула дверью, предварительно заехав кулаком по его челюсти. Выпустив пар и каких-то полчаса постояв под теплым душем, Усаги заварила себе чай, заказала пиццу и включила фильм ужасов. Насмотревшись страшных картин, она уснула прямо на диване, а утром обнаружила свое сердце совершенно целым, даже не треснувшим и объявила новый бойкот на парней, перед этим успев пожаловаться своему отражению в зеркале. Ей было наплевать на то, что сердобольные подружки снова начнут её жалеть, Усаги твердо решила поставить крест на парнях, с которыми ей вот уже пять раз подряд конкретно не везло. И в этот раз у неё даже получилось. Полгода от парней в её жизни не было ни слуха, ни духа, а вот потом наступили непростые времена, которые заняли целых три месяца, её блондинистую голову и перебили внутри уйму нервных клеток. Усаги влюбилась. Вот первый раз в своей жизни. В двадцать два года её сердце вдруг учащенно забилось, ноги превратились в желе, а дыхание стало прерывистым, как будто ей ни поцелуев, ни секса не нужно было для достижения удовольствия. Влюбилась. По собственному желанию, хотя и с сопротивлением всех умных внутренних органов. Но она влюбилась. Мозг кричал: «SOS!» — ему вторили нервные клетки и желудок, который впервые за всё время узнал, что пирожков с мясом таки бывает слишком много. Выяснил он это на горьком опыте, потому что первый раз в своей жизни Усаги помешалась на музыке одной группы и видео. Помешалась на этом она, кушая пирожки. И картина в итоге получалась удручающая: целыми днями Усаги делала только то, что сидела перед телевизором, прожигала глазами дыру в одном и том же видео с концерта, жевала пирожки и запивала их мультифруктовым соком. Больше ничего, кроме как, конечно, непрерывающихся обсуждений с когда-то сердобольными подругами, которые состояли примерно из одних и тех же фраз: «Ох, он просто душка, да?! Скажи, скажи! Когда они уже споют свою самую лучшую песню?! Ааа! Как бы я хотела встретиться хоть с кем-нибудь из них вживую!» Кошка Усаги — а она у неё была — думала, что жить ей осталось недолго. Черная голова раскалывалась от постоянно звучащей песни, которая уже всей квартире и соседям натерла уши, кроме, конечно Усаги. Кошачья морда ужасно болела от скачков внутреннего давления, а сама кошка всё чаще стала прятаться на балконе, держась поближе к улице. Бедному существу также хотелось жить. Но спрятаться за маленькими черными лапками от помешательства хозяйки было невозможно. Его звали Сейя Коу. Он был брюнетом, с длинными волосами, которые он и его братья постоянно завязывали в хвост, пронзительными синими глазами и голосом, в песнях от которого все девушки сходили с ума, охали, ахали и вообще вели себя не слишком пристойно и совершенно несдержанно. Усаги долгое время старалась не включаться во всеобщее помешательство. Да, она уже всё знала о группе «Три Звезды», сердобольные подруги уже успели прожужжать ей все уши об умном Тайки, загадочном Ятене и о звезде Сейе Коу, но Усаги не поддавалась, стремительно и старательно она удерживала все свои границы и говорила: «Нет, нет, нет! Я не включу телевизор, не послушаю их песни и вообще не пополню списки этих умалишенных и помешанных фанаток-зомби!» Включила, послушала, пополнила. Целых два месяца Усаги мучилась от влюбленности к красавцу-брюнету через экран. Кошка сошла с ума и даже хотела спрыгнуть с балкона, но не вышло. Казалось, мир рухнул, перевернулся, сделал пару сальто, встал на голову и больше ничего, никогда в нем не будет прежним. Но всё было исправимо. Или почти. Группа «Три Звезды» оказалась в Токио с сольным концертом. Усаги сидела на телефоне целую ночь, чтобы выиграть билеты. Она и сама уже напоминала засыпающего зомби, но пальцы постоянно набирали заветную комбинацию номера, сбрасывали звонок после коротких гудков и снова. Ей повезло. Она выиграла один билет. Сердобольные подруги чуть не подавились своей зеленой завистью. Усаги собралась, подтянулась и пошла покорять сердце красавца-солиста во всеоружии. У неё хорошо получилось. Особенно трюк с проникновением за кулисы мимо охраны вместе с группой танцоров. Сейя Коу был своей гримерке. Усаги приказала себе не визжать, сделала как можно более спокойное лицо и вошла. Тогда-то всё и началось. Удивительно, что они быстро поладили. В глазах Усаги Сейя за кулисами был ещё идеальнее, чем на сцене. Её реалистичные остатки хватались за несуществующие волосы, имея твердое намерение выдрать их, и плакали от романтики. Да и кумиру миллионов явно понравилась эта слегка наглая блондинка с красивой фигурой. В тот же вечер они ехали в его лимузине и самозабвенно целовались, но до постели — Усаги тогда не знала, что и думать — дело не дошло. Зато через пару дней за ней приезжал его личный водитель, чтобы отвезти в дорогой ресторан. Усаги таяла и ей казалось, что вот оно — счастье. А остатки реалистичности и трезвости по-прежнему били в голову пьяной от влюбленности в кумира хозяйке, твердя о том, что идеальных мужчин не бывает, что где-то тут должен быть подвох. Усаги не слушала. Она только отмахнулась и упала в объятия красавца-брюнета. А потом был номер в отеле. И страстные поцелуи. Шампанское, клубника, происходящее сходило со страниц историй о прекрасной любви, и Усаги думала, что до такой степени хорошо ей ещё никогда не было. «Увы и ах!» — внутри смеялась трезвость, как будто всё реалистичное существо Усаги предчувствовало скорое окончание сказки. Казалось, её кумир, человек, в которого она первый раз в жизни влюбилась, был идеальным, или хотя бы должен был им быть. И Сейя таким был. Во всем. Кроме постели, в которой думал только о себе и своем удовольствии. Это касалось всех аспектов такого секса, и Усаги долго не выдержала, сбежав от кумира через три недели. Влюбленность закончилась провалом, и впервые в жизни — подумать только! — сердце Усаги немного треснуло. У самого основания, совсем чуть-чуть, оно по-прежнему не было разбито, но было очень-очень обидно за неоправдавшиеся надежды. Тогда-то Усаги и примчалась домой злая как никогда. Она впервые в своей жизни сидела и тихонько плакала, потому что была по-настоящему расстроена, а на коленях сидела черная кошка, которая осторожно цеплялась коготками за блузку хозяйки и что-то мяукала, будто говорила: «Да плюнь ты на него». И Усаги плюнула. Откровенно и в самом прямом смысле этого слова. Взяла фотографию бывшего кумира в руки и просто плюнула ему в лицо. Конечно, очень хотелось бы плюнуть в настоящее, материальное лицо, но Усаги ограничилась этим. Нового бойкота в жизни не вышло. Порвав с сердобольными подругами, которые только и были способны, что твердить: «Сейя — чудо», — едва ли не добавляя, что она убогая дурочка, которая такого подарка судьбы не оценила, Усаги внезапно повстречала мерзавца номер два: Мамору Чиба. И треснувшему сердцу ужасно захотелось во что-то поверить, до такой степени, что она пошла в ту же реку во второй раз. Свидание, секс, отношения. На какое-то короткое мгновение показалось, что Мамору изменился, и она сможет быть с ним, но нет же. И, снова догадавшись о своей ошибке, Усаги смеялась. Снова задорно и весело, как тогда, потому что бесхребетный мерзавец номер два не изменился. В этот раз она даже не пыталась занять очередь в списке желающих Мамору Чиба: ей ужасно не хотелось за кого-то драться. А сердце билось, как новенькое, зажившее, успокоившееся и сияющее. Вернувшись домой, Усаги кричала на свое отражение. Она не слишком спокойно заявляла ему о том, что с неё хватит, что ей всё надоело, что она разочаровалась в правильной любви мужчины и женщины. Надоело! Украсив фотографию Мамору дротиками, Усаги посмотрела хорошую драму и легла спать, а через несколько месяцев, когда ей исполнилось двадцать три, познакомилась с очаровательной женщиной Харукой Тено. То, что Харука была женщиной, Усаги сразу поняла, хотя та явно рассчитывала на её неведение, и была слегка расстроена, когда после стольких фраз о себе в мужском роде и вроде бы как совершенно неженственной ауры, шутка «а-ля я девушка» не удалась, потому что Усаги спокойно ответила: «Я догадалась об этом ещё вчера. Серьезно, Харука, не надо держать меня за а-ля дуру». И это действительно было так. Усаги поняла почти сразу, и ей понадобилось пять или десять минут, чтобы разоблачить актрису. Просто мужская рубашка, как бы Харука ни старалась, всё равно провисала на женской тонкой талии. Коричневый пиджак, даже прикрывая бедра, не мог скрыть их немужественное сложение. Да и черты лица. Конечно, с короткими волосами и во всей этой одежде кое-какой антураж создавался, но Усаги была не до такой степени дурой, чтобы не отличить девушку от парня. Серые глаза блестели так, как ни у одного мужчины никогда блестеть не будут. А само лицо, как бы Харука ни старалась, всё равно имело чисто женские черты, которые даже смазливому женоподобному пареньку не присущи. А потом этот первый поцелуй с девушкой. Усаги не тряслась, наоборот, ей было безумно приятно, когда Харука целовала её. Объятия, поездка на мотоцикле по ночному городу. Это было замечательно, и последние остатки реалистичности внутри Усаги согласно кивали: попробуй. Чмокнув Харуку в щеку на прощание, Усаги сидела дома на своем любимом диване, смотрела любимую комедию и думала, а стоит ли? Ответ был положительным, потому что Усаги твердо решила, что если уж женщина, которой она также нравится, разочарует её, то вечное одиночество — самое малое и одновременно самое последнее, что останется, потому что пробовать ещё раз она не станет. Ни с девушкой, ни с парнем, ни с кем. Просто перечеркнет все крест-накрест, займется достижением мечты, и только. А ещё Усаги подумала о том, что если у нее с Харукой всё получится, и та не станет мерзавкой номер семь, — или один? — то все придурки и мерзавцы мужского пола сойдут с ума. Ведь это ужасно обидно, когда такие волосы, такая грудь, шикарная фигура и длинные ноги уйдут от них всех даже не к другому мужчине, нет. К другой женщине. Усаги Цукино разочаровалась. В мужчинах. В сексе. Во всем, что включала в себя такая «правильная» и «традиционная» любовь. И поэтому она решила попробовать иначе. «Нетрадиционно», со слов всех «неправильно» и «нехорошо», но она решила попробовать снова стать счастливой, в этот раз обойдясь без разочарований. С женщиной.