Творческий кризис

— Значит так, — пробормотал Йоке, изобразив на лице глубокую задумчивость, — третий том сверху... Это был тот ответственный момент, когда для дальнейшего полёта творческой мысли нужно было задать некий вектор. Хоть какой-то, пусть даже на гордое слово «концепция» он тянуть не будет. И именно ради этого Йоке пригласил Пэра к себе на чашку чая, стакан пива и мозговой штурм. Правда, чай в квартире нашёлся только ромашковый, поэтому было решено обойтись без него. — Страница двести сорок третья… Пэр послушно достал из стопки энциклопедий указанную книгу и начал отсчитывать страницы от середины. — Третий абзац сверху. — Мимо. — Что «мимо»? Это тебе что, «морской бой»? Пэр развернул книгу к Йоке и ткнул пальцем в загаданный абзац. Заголовок параграфа гордо гласил: «Тридцатилетняя война». Оба музыканта досадливо вздохнули и отложили том в сторону. — Тогда бери следующую. Страница четыреста двадцать… — Тут всего три сотни страниц. — Тогда двадцатая? — Предисловие. — Такое длинное? Выкидывай ее нафиг. Дело не продвигалось. Даже гадание на энциклопедиях вроде «100 важнейших сражений мира» не особо помогло, выпадало либо что-то неинтересное, либо что-то, про что они уже спели раньше. — Про героев войны уже писали, — перечислял Йоке, развалившись на диване и закинув ноги на подлокотник. — Про Северную Войну писали, про Вторую Мировую уже надоело… — Может, написать альбом, посвящённый немцам? — без особого энтузиазма предложил Пэр, царапая ногтем корешок одной из книг. — Ага, чтобы нас не только из России погнали, но и в Польше запретили, и в других странах возмущались. Нет, Пэр, давай такие рисковые идеи придержим для ухода со сцены. — А может, напишем про Китай? Или про японско-корейскую войну? — А может, не будем? — голос Йоке прозвучал почти жалобно. — Мне перед немцами до сих пор стыдно за тексты, это ж надо было так облажаться. А представляешь, как мы с японским языком накосячим? — Можно не трогать японский! — Так не интересно. Пэр пожал плечами и продолжил перелистывать страницы, поминутно внося предложения. — Вьетнам? — Про него до нас уже спели все, что можно. — Израиль? — Как-то неоднозначно. — Распад Югославии? — Скучновато, но ты запиши где-нибудь. Ну, хоть какой-то прогресс! Хотя даже гипотетическое описание диска: «альбом про Югославию» — звучит достаточно уныло. — А про русских мы писали? — Да. — Мало писали. Может, про Татарское иго? — Пэр, вот тебе фантазию девать некуда! — усмехнулся Йоке. — И оно вообще Монгольское! Кроме того, у них там даже танков не было. — А ты обязательно хочешь танки? Ответом Пэру был умильный взгляд Йоке, полный трогательной и светлой любви к бронетехнике. И правда, чего еще от него ждать? — А как там называлось, все у тех же русских, — Пэр задумчиво прищурился, щелкая пальцами, — когда переворот, и с танками? — Октябрьская революция? — попробовал угадать Йоке. — Нет, попозже и без Ленина… Погоди, кажется в этой книге было. Пэр зашуршал страницами, добираясь до оглавления, пробежал глазами по строчкам и в итоге торжествующе зачитал: — Августовский путч 1991 года! — Предлагаешь написать про развал Союза? — Ну а что? Танки есть, противостояние есть, исторический резонанс о-го-го какой. Это тебе не Югославия. — Можно попробовать… Много там текста? — Две страницы. — Ладно, нагуглим. И еще, Пэр… — Йоке, нет. — Но почему? Русский — не японский, с ним мы справимся!