Четыре столицы

У Наташи на теле ровно семнадцать родинок, они все тщательно пересчитаны. Но у Клинта есть самая любимая – на левой лопатке, маленькая и беззащитная. Он шепчет Наташе по ночам, что эти родинки похожи на россыпь звездочек в молочно-белом небе. Бартон знает все ее уязвимые места и каждый шрам на ее теле наизусть. Наташа не любит, когда он рассматривает их, очерчивает контуры кончиками пальцев – медленно и щекотно. Сердится, кутаясь в одеяло, сводит у переносицы соболиные брови и ежится. Шрамы - это напоминания о прошлых ошибках и ранах. Они уже не болят, лишь при прикосновении Бартона отзываются острыми уколами в сердце. Но сейчас она расслаблено раскинулась на кровати на животе, едва укрытая простыней, обнимая обеими руками подушку, и жмурится от теплых, ласковых рук. Клинт гладит ее плечи, скользит руками по бокам. -А помнишь,- он наклоняется ближе, обдает дыханием ухо, - то лето? В Риме в июле жарко и душно. От зноя не скрыться ни под зонтиками многочисленных кафе, ни в тени старинных зданий. Клинт прячется у фонтана, в долгожданной прохладе, и листает свой блокнот. В нем куча имен и большинство из них принадлежат покойникам. Это не страшно совсем, просто эти люди оказались не в то время, не в том месте. Есть там и имена людей, чье время еще не настало. Но оно настанет, обязательно, и тогда Бартон сможет вычеркнуть их и равнодушно перелистнуть страницу. Эта девушка стоит на другой стороне дороги и, задрав голову, рассматривает высокие, стрельчатые окна одного из этих соборов с жуткими, непроизносимыми названиями. Клинт даже засматривается на ее ладную фигурку, рыжие кудри и думает, что вот в такую девушку он мог бы влюбиться. Только разве он может позволить себе такую вольность? Нет, нет и еще раз нет. Никаких привязанностей. Никаких чувств. Он еще пару минут рассматривает ее, но она оборачивается, и Бартон начинает задыхаться. Воздуха отчаянно не хватает, и какое-то чудовище, невидимое, но вполне ощутимое, вонзает свои когти ему в сердце. Именно эти почти алые пряди и синие глаза под изогнутыми бровями он видел вчера в списке Щ.И.Т.а под лаконичной формулировкой: «Ликвидировать». За голову Натальи Романовой назначена такая сумма, что Клинт грешным делом подумал тогда, что там нулей лишних пририсовали сгоряча. Ее разыскивают в 5 странах, а список преступлений едва умещается на нескольких листах. Они пересекаются взглядами на пару мгновений, когда Романова надевает черные очки и садится в машину. Клинт даже пошевелиться не может, лишь провожает глазами черный «Мерседес». Все то же чудовище сжимает его сердце в когтистой лапе, комкает его. Соколиный глаз знает правила, а значит, Наталья Романова закончит свою жизнь со стрелой в груди, пробившей клетку ребер. Именно стрелой, для нее он хочет самой поэтичной смерти. Он должен сделать это сам, никому другому он не позволит опередить себя. Кровь и алый пожар кудрей. Клинт далек от искусства, но он почти уверен, что это будет до боли красиво. -Помню, - Наташа смеется и прикрывает глаза, - но я помню еще и Прагу. Золотой сентябрь в Праге. Листья шуршат в воздухе, похожие на маленьких золотых рыбок. Клинту нравится Чехия и столица в особенности. Нравятся даже эти маленькие дома по обе стороны от широкой мощеной дороги. После небоскребов Нью-Йорка контраст разительный, но здесь Бартон чувствует себя как дома. Люди улыбаются, всюду слышится речь на всех языках мира. Здесь тепло, спокойно и пиво вкусное. Он подумывает о том, чтобы попросить отпуск и рвануть сюда полноправным туристом. Но пока не сделано дело, об отдыхе можно забыть. Клинт сидит здесь на покатой крыше одного из зданий, выглядящего, словно сделанным из бумаги. Прячется за треугольным выступом слухового оконца. Сейчас полдень, но солнце не печет, пот не застилает глаза и не мешает рассматривать в прицел одну-единственную фигуру. В этой стране она представляется Натали Рашман и почти не шифруется. Будто бы и не она сорок восемь часов назад совершила покушение на премьер-министра одной из прибалтийских стран. Клинт не помнит, какого именно, их там целая куча с похожими названиями, не различить. Бартон смотрит на нее в упор, а рука, натянувшая тетиву, совсем не дрожит. Только горько под языком и эта горечь разливается по телу. Он преследует Наталью Романофф который месяц, выбив всеми правдами и неправдами это право у Щ.И.Т.а. Черная вдова умна и осторожна. Слишком осторожна, чтобы вот так вот просто сидеть в кафе посреди Праги и пить чай. А значит…. Клинт сглатывает, осознавая собственную глупость, и упускает из виду тот момент, когда Романофф тянется к телефону. Блютуз в ухе тихо пищит, принимая вызов. -Ты не слишком-то прячешься, Соколиный Глаз, - голос у нее оказывается низким, с едва слышимым акцентом на шипящих согласных. «Откуда у нее номер?» Клинт медлит секунду, прежде чем ответить, и не спускает ее с прицела: -Ты тоже. В ответ она смеется и укоризненным тоном замечает: -Но я же не пытаюсь никого убить. -Ты и так уже народу с целое кладбище прикончила. Он замолкает, а затем сухо, отрывисто добавляет: -Я убью тебя. Стискивает зубы, пытаясь подавить позорную дрожь в пальцах. Черная вдова становится серьезной: -Я знаю. Я – твоя цель. Слегка удивилась, увидев твое имя напротив своего. Щ.И.Т.у больше нечем заняться, как девушку ловить? -Не ловить, Натали. Уничтожить. -А силенок хватит? – это уже вызов. -Может и не хватит, но я постараюсь. -Постарайся, Клинт Бартон. От собственного имени в ее устах пробивает дрожь, и Бартон искренне надеется, что он больше никогда в жизни не услышит этого. Потому что тогда точно не сможет выстрелить. Он на секунду прикрывает глаза, позволяет себе эту вольность, а когда открывает, Натальи нигде нет. Ни за столиком, ни где-то поблизости. Клинт разбирает лук, медленно и вдумчиво, вкладывая в каждое действие одному ему уловимый смысл. Делает все, лишь бы не думать, что нарочно дал ей шанс уйти и вовсе об этом не сожалеет. Они молчат, прижимаясь друг к другу, так плотно, как это возможно. Две половинки единого целого. И нет никакой надобности напоминать, что была еще и зима, которая изменила все. Клинт мечется за ней по всему земному шару, превращая задание Щ.И.Т.а в собственный интерес. Бангкок, Париж, Сан-Франциско, Мехико. Вся география как на ладони. Зима застает его в холодной, жестокой России, на родине той, за которой он так отчаянно охотится. Но не у одной Наташи есть враги. И один из них решает нанести свой удар. На дворе Москва, февраль. А Клинт лежит на стылом деревянном полу чердака, в заброшенному здании, которое обречено на снос. Его подстрелили. Его, лучшего снайпера, подстрелил какой-то новичок. Это даже смешно. Но при попытке рассмеяться кровь клокочет в горле и медленно наполняет легкие. В них так же противно начинает хлюпать, а в глотке стоит отвратительный привкус железа. -Держись! – далекий, но все равно знакомый голос, хоть он и слышал его всего пару раз. Сильные ладони ощупывают его грудь, а затем разрывают рубашку и майку под ней. Бартон приоткрывает один глаз и видит перед собой огненно-рыжую макушку. -…таша, - срывается с губ болезненный шепот, но сил радоваться или изумляться не остается. В голове туман, он настолько плотный, что любые мысли теряются в нем, плутают. «Как она тут оказалась?!» Романофф сосредоточена и молчалива, она лишь припечатывает его голову к полу при попытке подняться и грубо командует: -Лежи прямо, придурок. Он слушается. Клинт постепенно утрачивает сознание, а в голове все-таки нашлась одна мысль. Она упорнее остальных, пробивается через туман и твердит, что это счастье умереть так вот, рядом с ней. Бартон закрывает глаза, но улыбается через силу. Наташа над ухом что-то шепчет невнятно и матерится на русском – звуки резкие и шипящие. Ему мерещится, что рядом не пожар рыжих кудрей, а настоящее пламя. Оно шипит, щелкает, но согревает, вдувая в него постепенно, по капле, жизнь. Наташа прокаливает на зажигалке острие ножа, а Бартон не может даже представить, что там делает эта женщина – сумасбродная, недосягаемая, но от этого еще более желанная. Зачем пытается спасти, следуя вопреки главному правилу наемников: враг моего врага мой друг. -Будет больно, - шепчет она ему в ухо, коротко прижимается губами к щеке, и в ту же секунду грудь ошпаривает. Вся боль сконцентрировалась в одной точке, там, где Наташа прорезает кожу, проникая глубже в его плоть. Бартон уже не кричит, а воет на одной ноте, потому что это действительно больно. Наташа никогда не врет. И не отделаться даже тем, что мужчины должны терпеть боль молча. Это просто невозможно. Наташа меняет нож на металлический тонкий штырь, погружает в его грудь. Он достает до пули, поддевает ее, а потом пуля выскальзывает из его тела, катясь по полу с громким звоном. Романофф над ухом, выдыхая, улыбается облегченно и лезет в свою сумку. Достает она моток ниток и иглу, удивиться Клинт просто не успевает – сознание ускользает от него, даже за хвост не ухватить. Когда Наташа целует его в окровавленные губы и вкладывает что-то металлическое в руку, Бартону кажется, что он спит. Через 10 минут пребывают агенты Щ.И.Т.а, но Наташа уже исчезает в ночи. Она знает этот город лучше, чем кто бы то ни было. Ей не составляет большого труда скрыться, исчезнуть в лабиринте дворов. Клинта трясут за плечо, приводя в сознание, бережно укладывают на носилки. На все вопросы (кто подстрелил, кто вытащил пулю, кто зашил рану) Бартон молчит. Носилки спускают вниз, и на лицо попадает целый ворох снежинок. Грудь горит там, где кожу стягивают стежки. Клинт закрывает глаза, проваливаясь в небытие, и изо всех сил сжимает в ладони пулю. А на дворе Москва, февраль и метель. Клинт тянется к Наташе за поцелуем, но она с хохотом отпихивает его. Прижимается ухом к груди Бартона и касается пальцами талисмана, висящего у него на шее. Он вешает пулю на тонкую цепочку и прячет под одежду. Фьюри выписывает ему отпуск и рычит на все возражения: -Будешь противиться, он станет бессрочным. Все возражения приходится запихнуть поглубже и заткнуться. Он отдыхает два месяца, но в Прагу, как хотел до этого, не едет. Остается в Нью-Йорке. Предпочитает отлеживаться в своем «гнезде», задернув шторы и растирая пальцами тонкие шрамы на груди, и тупо пялится в телевизор. Мыслей нет, желаний тоже. От Наташи нет никаких вестей, она не пытается с ним связаться, но Бартон каждый вечер проверяет ее статус в базе Щ.И.Т.а. И каждый раз облегченно вздыхает – он не меняется. «В розыске» Клинт возвращается в строй в начале мая, не выдержав больше сидения в четырех стенах. Он не обращает внимания ни на грозное сопение Фьюри, ни на обеспокоенные взгляды коллег. Но заданий Клинту, как назло, не дают. Остается либо слоняться по базе, либо найти тихий уголок. Бартон отыскивает спокойное место в столовой, где в обычное время совсем никого. Там в углу стоит дурацкая искусственная пальма, но она удачно укрывает от всех желающих пообщаться. Ремарк уже который месяц лежит на полке мертвым грузом, но сейчас его «Жизнь взаймы» приходится на душу как нельзя кстати. Клинт, закинув ноги в сапогах на соседний стул, лениво листает страницы, когда на книгу падает тень. -Извините, директор Фьюри послал меня к вам. Бартон поднимает медленно глаза и так же медленно поднимается со стула. Перед ним стоит Наташа, но в форме Щ.И.Т.а, с табельным оружием у бедра и короткой стрижкой. Их глаза напротив друг друга, она улыбается. -Я новенькая. Наташа Романофф. Клинт протягивает ей руку для рукопожатия и сжимает в ладони тонкие, теплые пальцы. -Очень приятно, меня зовут Клинт Бартон. Добро пожаловать, агент Романофф. Наташа целомудренно целует его в щеку и укладывается на его плечо, засыпая. Клинт чмокает ее в нос и смотрит в потолок. Они могут вспоминать об этом сколько угодно раз. Но они были. Четыре места в мире, четыре времени года, которые сшили их воедино. И за одно это можно быть благодарным.