(Не) смотри

Это не то чтобы мучало, но доставляло некие неудобства. На протяжении многих лет смелейшей мечтой Родерика было, чтобы на него перестали смотреть. Просто отвернулись, не оборачивались, продолжали идти, не отпускали смешки и просто не смотрели. Это вполне понятное желание, которое могло показаться очевидным любому идиоту, но никто никогда его не слышал. Они продолжали пялиться, будто он обязан им, будто он должен враз стать идеальным только потому что им что-то не нравится. Это довольно поражающая человеческая привычка — считать, что остальные обязаны подходить под их стандарты и предпочтения. Родерика с каких-то пор, он уже и сам не мог припомнить, когда это началось, перестал об этом заботиться. Он перестал, а они продолжали, и это, да, доставляло некие неудобства. Он смирился с постоянным звенящим чувством за правой мочкой уха, которое появлялось каждый раз, стоило очередному насмешливому взгляду направиться на него; он научился ограждать себя от этого и игнорировать все. Каждый день повторяемая мантра «не смотрите», казалось ему, дойдет до Вселенной, и все прекратится, но шли годы, а Вселенной все еще не было дела. Так что да, Родерик привык. Пока не появился Спенсер, и взгляды прекратились. Спенсер стал его, чем, другом? Родерик боялся классифицировать это, он просто поместил это на полочку «важно» и пометил красным маркером, (потому что с этим все еще стоило разобраться, и он обязательно это сделает, только немного позже). Спенсер подходит к нему в коридорах, заводит разговоры, смеется ему, забирает его внимание и заставляет увидеть себя, а не просто пропустить сквозь фильтр параллельного восприятия. Через него проходят почти все знакомые Родерика, и он помещает их на полочку «не имеют дела», потому что никто из них никогда действительно и не хотел быть его другом. Спенсер становится тем щитом, от которого отводятся все взгляды, подавляются смешки и ускоряются шаги. Никто не хочет задирать друга одного из лучших спортсменов в этой школе, и это, стоит признаться, вызывает у Родерика легкий когнитивный диссонанс, потому что он — друг, и — одного из лучших в этой школе. Но Родерик согласен смириться с легкими придирками психологии, если Спенсер продолжит быть рядом и помогать. Родерик сам не особо уверен, в чем ему помогает Спенсер, но он точно знает, что он без этой помощи не справится. Больше нет. Со временем это перерастает во что-то настолько неуловимо большее, что Родерик не знает, доставать ли ему с полки и сортировать или цеплять еще сотню стикеров. Встречи становятся искомыми, а не желаемыми, слова ловятся без разбора и сохраняются, интонации голоса запоминаются и воспроизводятся в голове раз за разом, раз за разом, раз за разом, пока не отпечатываются на подкорке и не становятся ежедневным напоминанием о том, чего Родерик пока не понимает. Или понимает, но очень боится принять. Это лежит почти на самой поверхности, но настойчиво игнорируется, потому что так должно быть легче.

Спенсер есть родерикова аддикция.

— Как у вас с Аллистером? — спрашивает Родерик, ощущая липкое нежелание озвучивать вопрос, но от тут же стыдится, потому что Аллистер — его друг, Спенсер — его друг, и он, конечно же, рад за них. Должен быть. Спенсер широко улыбается и смотрит мечтательно в пространство, рассказывая Родерику о каких-то мелочах, моментах и воспоминаниях, хотя Родерику, думает тот с раздражением, хватило бы простого «Отлично». Родерик снова одергивается и напоминает себе о дружбе. И Родерик рад, правда рад, потому что Спенсер счастлив, Аллистер счастлив, они даже поют вместе, что, за исключением того, что всем давно надоело петь по любому поводу, но никто просто не может перестать, очень даже прекрасно. Родерик сам убеждал Аллистера, что Спенсер хороший парень и на него стоит обратить внимание, только вот незадача — где-то на полпути Родерик сам обратил. Родерик не может понять-принять в чем дело, почему так тянет под левым легким, и почему он боится разобрать испещренную красными пометками коробку на полочке «Важно». Ответ приходит, как и всегда в таких случаях, слишком поздно, но слишком очевидно. Дело, оказывается, в том, что, между смехом над шутками, горестными вздохами об их общих неудачах и попытках поддержать друг друга, Спенсер на него не смотрит. Все настолько просто, и настолько бесит, потому что Вселенная наконец услышала. На него перестали смотреть, и вместе с тем он захотел, впервые за столько времени, чтобы на него посмотрел единственный человек. В смысле, конечно, Спенсер смотрит на него. В хоровой, когда они поют, в репетиционном зале, когда они репетируют, просто смотрит, когда случается только им двоим понятная шутка, но он никогда на самом деле не видит. Родерик мысленно кричит и просит посмотреть на него по-настоящему, он готов открыть все, что так долго прятал, (потому что никому к чертям не надо), он готов отдать Спенсеру все свои красные коробки, потому что Спенсер, конечно, поможет разобрать. Спенсер всегда помогает. Родерик вынужден признать, что он знатно облажался. Он боится произносить слово даже про себя, но все наконец становится светлее, и он понимает — Спенсер не просто друг, который появился вовремя и помог советом. Спенсера в песнях называют светом в конце тоннеля, дождем после засухи, чем-то еще отвратительно романтичным и обнадеживающим, и впервые Родерик не находит в музыке ответа, потому что все это его совсем не обнадеживает. Родерик обнаруживает у себя рост толерантности своей аддикции, потому что чем больше Спенсер рядом, тем сильнее Родерику хочется увидеть его снова, и он не готов отпустить, вовсе нет, он хочет все большего и большего, прекрасно осознавая, что такого, конечно, никогда не будет. Нет, Родерик не пессимист, он просто даже не дает себе права надеяться. Спенсер — его друг, и он никогда этого не изменит, не позволит себе. Родерик больше не кричит внутри, чтобы Спенсер посмотрел на него, он не рвет себе «струны души», Боже упаси, Родерику даже почти не болит. Родерик сильный, Родерик умный парень, Родерик переборет. И пусть Спенсер не смотрит, не видит, так даже лучше — никогда не будет и малейшего риска, что он действительно заметит. Родерик согласен с таким, Родерик смирился со многим, смирится и с этим. Родерик вылечит аддикцию, Родерик не позвонит посреди ночи, чтобы сообщить о своих чувствах, Родерик будет тем самым другом, который не испортил ничего влюбленностью. В конце концов, у Родерика еще очень много красных стикеров.