***
Кендра родилась в Америке. Она была метиской, индианкой по матери, хотя и выглядела как индианка чистокровная. Годам к семи у нее случился первый магический выброс. Родители волшебниками не были, но если для матери ее способности были великим даром, поскольку индейцы «говорящих с духами» уважали и берегли, то отец-пуританин, весьма религиозный человек, воспринял все очень и очень плохо. Кендру от отцовского суда Линча спасла собственная мать, попросту пырнувшая разъяренного мужа ножом в живот. После этого они несколько лет безвылазно сидели в родном племени матери, скрываясь от всех и вся. Индейцы приняли бывшую соплеменницу с полукровным ребенком только из-за способностей Кендры, которую взялся обучать шаман. Старалась девочка неимоверно, а вот дар у нее оказался не слишком сильный: немного целительства и чуть-чуть предвидения. К некромантии и стихийной магии таланта не было в принципе. Ценность ее для индейцев падала в геометрической прогрессии, поскольку влиять на погоду она была не в состоянии, на урожайность маиса тоже. А самое главное, не могла говорить с духами предков. В общем, когда Кендре исполнилось одиннадцать, их вежливо попросили на выход. Ушли они в никуда и с пустыми руками. Впрочем, нет. Кендра унесла с собой несколько тетрадей из грубой бумаги, где скрупулезно описала все целительские и некромантические ритуалы племени, ловец снов и маленький кожаный барабан. Помыкавшись по городам и штатам, они, а точнее, Кендра, привлекли внимание созданного после гражданской войны министерства магии США. Девочке приобрели дешевую волшебную палочку и определили во вновь открытую Салемскую школу. Отношение к маглорожденной волшебнице с примесью индейской крови было отвратительным, стандартные экзамены в конце пятого года она сдала скверно, поэтому продолжить обучение на казенной основе не получилось. Мать ее к тому времени уже скончалась, а брать на себя ответственность за шестнадцатилетнюю девушку никто не собирался, поэтому Кендру быстренько эмансипировали. Она устроилась горничной в гостинице в магическом квартале Нью-Йорка. Впрочем, это было куда больше, чем она рассчитывала. Гостиница приличная, платят неплохо, под юбку никто не лезет. Жить и… ну, если не радоваться, то уж точно не плакать. Возможно, она бы так и прожила свою жизнь и умерла старой девой, если бы через двенадцать лет в той же гостинице не познакомилась с английским чистокровным волшебником Персивалем Дамблдором, который предложил ей руку и сердце. Он ей показался чудным. По любым меркам, чудным. А как еще можно назвать человека, который, делая предложение женщине, мотивирует свое желание не любовью и страстью, пусть даже мифическими, а вероятностью произведения на свет удачного потомства? Особенно первенца. По его заверениям, на уровне если не Мерлина, то основателей школы Хогвартс. Правда, он, по его же собственным словам, ученый. Пусть немного помешанный на экспериментах по увеличению магической силы, но кто бы отказался? Кроме того, Персиваль был на двадцать с лишним лет старше нее самой, и все его странности Кендра списывала в основном на разницу в возрасте и, как следствие, в восприятии окружающего мира. К тому же, чего скрывать, семью хотелось! В общем, предложение она приняла и в Англию переехала. Первое время Кендра была вполне удовлетворена своим выбором. Жили они, правда, небогато — аристократом муж не был, да и все свободные деньги тратил на свои исследования, которые, как оказалось, не были нужны никому, кроме него самого, — но всяко лучше, чем она в Америке. Кроме того, Персиваль был очень и очень мил и заботлив. До рождения первенца. Нет, Альбус был смышленым и способным ребенком, но – увы! — Мерлин не задался. Аберфорт разочаровал мужа еще сильнее. А вот Ариана сначала порадовала: ранние и довольно сильные стихийные выбросы. После первого выброса возбужденный Персиваль носился по дому и кричал о новой Моргане. Учить дочь он начал, как только девочке исполнилось три. И практически сразу нарисовалась огромная проблема: Ариана с трудом контролировала свою силу, дозировать же ее она не могла вообще ни под каким видом. Персиваль, убежденный в том, что все упирается в правильное и систематическое обучение, насел на нее по полной программе, но с каждой неудачей дочери раздражался все сильнее. Кстати, про сыновей он тогда практически забыл. Аберфорт плюнул сразу, а Альбус еще пытался привлечь к себе отцовское внимание: сначала стоически, а потом и с интересом выслушивал его многословные околонаучные теории, а затем закапывался в книги и рукописные дневники предков, разбираясь, о чем вообще шла речь. Кендра, беспокоясь о детях, решила серьезно поговорить с мужем. И вот тут-то узнала много нового и интересного. Оказалось, улучшение «породы» — семейное хобби Дамблдоров. Когда-то давно они и впрямь занимались серьезными исследованиями в этой области с целью привить и закрепить в потомстве необходимые признаки. Вдохновили их на это Гонты, в переписке с которыми они долгое время состояли. Гонты, потомки Слизерина, переживали тогда свои лучшие времена и искренне стремились сохранить дары и способности Великого змееязыкого, поэтому и жениться старались на родственницах, пусть и не слишком близких. Надо сказать, на тот момент определенных успехов они добились: существенно возрос магический потенциал и даже парселтанг, изначально считавшийся исключительно мужской способностью, проявился и у женщин их рода. Дамблдоры решили последовать их примеру, что закономерно привело к печальным итогам в обоих случаях. О буйных Гонтах сплетничали все, кому не лень, а вот Дамблдоры свое грязное белье аккуратно стирали и на просушку вывешивали чистой стороной. Тем не менее, и их род хирел: таланты в семье стали рождаться реже и реже, а вот – хм! — чудаки все чаще. Например, более чем эксцентричный прадед Персиваля, украшавший бороду цветами и колокольчиками и обожавший разноцветные мантии. Весьма обаятельный человек с широким кругом знакомств, он ухитрился распродать веками собираемую библиотеку и спустить фамильное состояние на буйные оргии как с женщинами, так и с мужчинами, причем не только человеческой расы. И при этом искренне считал, что положил жизнь на алтарь магической науки. Ведь как можно спокойно спать, если не узнаешь, что получится, если скрестить русалку и кентавра. Или человека и великана. Или гоблина и вейлу. Не хотят скрещиваться? Ну, существуют разные способы убеждения… Как бы то ни было, для начала восемнадцатого века подобная сексуальная революция была чересчур. Родственники величием момента тоже не прониклись и решили судьбу новатора тихо и по-семейному, мотивировав свои действия любовью, желанием защитить и заботой об их общем благе. Остаток жизни он провел в подвале собственного дома, в комнате с мягкими стенами, одетый в модную рубашку с длинными рукавами, завязанными крест-накрест. Его сын, дед Персиваля, тоже увлекался наукой. Правда, опыты ставил на козах, для чего и приобрел несколько пар. Двурогие парнокопытные не успели даже заблеять, как были заколдованы натуралистом-любителем, и принялись рождаться, плодиться и умирать со скоростью бабочек-однодневок. Когда же очередной опыт закончился провалом, немного расстроенный экспериментатор поджег загон с животными. Около месяца в Насыпном Нагорье пахло — да попросту воняло! — шашлыком, а главный шеф-повар сменил гардероб и переехал в подвальное помещение. Отец Персиваля, сохранив-таки остатки здравого смысла, окинул сумрачным взглядом предков и собственное немногочисленное потомство и категорически запретил размножаться всем, кроме самого Персиваля, которому в приказном порядке было велено найти себе подходящую маглорожденную, желательно с континента, а лучше всего вообще не европеоидной расы, и обновить кровь. Тогда же он рассказал Персивалю и предание об истинных первенцах. Предъявить письменный источник было проблематично — именно переписку с Гонтами, в которой подробно расписывалась эта легенда, и использовал его отец для поджога, — но кое-какие положения он помнил и так. Например, про разницу в возрасте более двадцати лет и невинность обоих родителей. Ну, и зачатие в первый же раз, само собой. И Персиваль загорелся! Почему-то появилась уверенность: озвученных условий более чем достаточно. И уж его-то старший ребенок непременно затмит собой Мерлина. Так что замуж Кендру брали не за красивые глаза: она должна была не только разбавить кровь, но и, по всем расчетам, произвести на свет истинного первенца. Недаром же он, Персиваль, до пятидесяти с лишним лет блюл себя: ни с кем, ни разу, ни-ни, чуть ли не на бантик завязал. Так что он сделал все от себя зависящее, а вот она, индианка немытая, подкачала и оказанное ей высокое доверие не оправдала. Кендра, обычно спокойная и невозмутимая, как статуя языческого бога, была в шоке. Как минимум три поколения скорбных духом? Да еще и легенда? Даже нет, не так, пересказ легенды? Слышал звон, да и только? Один брякнул, второй поверил, а виновата она? Да даже немытые — по мнению Персиваля — индейцы знали: должна совпасть масса условий, чтобы получился ребенок с определенными качествами. Шаманы учитывали все: положение звезд, время года, время суток, возраст и происхождение родителей, чуть ли ни цвет волос и глаз и даже сторону света, на которую обращено изголовье брачного ложа. Обозленная, она в нелицеприятных выражениях высказала мужу все, что думает о нем и его бесноватых предках, и, развернувшись, уже хотела выйти из комнаты, как вдруг в дверях заметила сыновей. Что именно слышали мальчишки, привлеченные криками родителей, разбираться не было ни сил, ни желания, а позже стало не до того: буквально через несколько дней с Арианой случилась трагедия. Колдующую в саду девочку заметили маглы, сыновья местного приходского священника. Тезисы о волшбе в них были вбиты крепко-накрепко, поэтому и разобраться с маленькой ведьмой они решили кардинально: забить камнями насмерть. На крики выбежал Персиваль и… В общем, хоронить было уже некого: закрытые гробы и горстка пепла. Кто убил мальчиков, муж или дочь, Кендра не знала. Вину Персиваль взял на себя, что, по мнению Кендры, — и Батильда была с ней полностью согласна, — было более чем справедливо. Ведь именно он должен был позаботиться о маглоотталкивающих чарах вокруг дома и сада. Персивалю дали пожизненное. Перед отправкой в Азкабан ему было разрешено свидание с одним членом семьи, и он выбрал старшего сына. О чем они разговаривали с отцом, Альбус так никогда и не рассказал матери. После суда Кендра, схватив детей в охапку, переехала в Годрикову Впадину: оставаться в Нагорье, где в нее тыкали пальцем и шушукались за спиной, было невозможно. Да и Ариана так и не сумела оправиться. Со дня трагедии колдовать девочка отказывалась, но магия, бурлящая в ней, никуда не делась и требовала выхода. Ребенок стал жить по определенному циклу: накопление силы, приступ ярости и выброс. Казалось, смена обстановки и окружения могли как-то поспособствовать улучшению ее состояния, но не сложилось. Максимум, что могла сделать в данных обстоятельствах Кендра, так это воспользоваться опытом родственников мужа и запереть дочь в комнате с минимумом вещей.***
После того разговора, Батильда с Кендрой поддерживали достаточно теплые отношения. Во всяком случае, именно Бэгшот отпаивала соседку успокоительными зельями после каждого выброса Арианы. Приступы у девочки становились все сильнее, и Кендра уже всерьез подумывала о том, чтобы поместить ее в Мунго, но не успела. Ариана убила ее в очередном припадке. Сыновья, не желавшие огласки, выдали смерть матери за несчастный случай. Якобы произнесенное Кендрой заклинание сработало неверно. В день похорон Батильду била крупная дрожь, она с трудом смогла не лишиться чувств прямо на кладбище. Ей было безумно жаль Кендру, но еще больше она волновалась за детей, оставшихся сиротами. Бедный Альбус! Никто в столь юном возрасте не готов к подобной ответственности. Да, он уже совершеннолетний и как раз окончил Хогвартс, и блестяще окончил, но все равно… Кстати, Гризельда в составе министерской комиссии принимала экзамены у Альбуса. И что странно: на СОВах он произвел на нее впечатление только своим умом и начитанностью. Увы, развела тогда руками Зельда, магически лишь середнячок, и без видимых перспектив, ведь СОВы сдают уже после четырнадцатилетия. А вот на ТРИТОНах вся комиссия была поражена силой и гибкостью магии Альбуса. Особенно на экзамене по трансфигурации. Казалось, его магический резерв удвоился. Небо и земля. И разумных объяснений этому Мэрчбэнкс не видела. Тогда же, буквально через несколько дней с Батильдой связалась старшая — действительно, старшая, все-таки девятнадцать лет разницы! — сестра и умолила ее принять на лето ее внука, Геллерта. Его выгнали из Дурмстранга с волчьим билетом. Официально — за организацию некоего тайного клуба, «Общества мечтателей», и использование темной магии, что, учитывая репутацию школы, было просто смешно. Неофициально — за содомию. Батильда только тяжело вздохнула. Мерлин, в какое противоречивое время они живут! Взять тех же маглов. Гризельда, часто бывавшая в обычном мире, рассказывала, что почтенные отцы семейств, презрительно отворачивающиеся от античных статуй(4), тайком зачитываются книгами де Сада и фон Захер-Мазоха и не брезгуют посещать опиумные салоны и бордели, где можно воплотить в жизнь любые, даже самые извращенные фантазии. Молодым же людям гораздо сложнее: уложить в постель «приличную девушку» можно только через свадьбу. А если учесть, что в магическом мире большинство семей приходятся друг другу родственниками, то и задача из разряда потенциально проблематичных. Если даже подходящая девушка и отыщется, то с помолвки до свадьбы пройдет несколько лет. Для начала жених должен получить образование, устроиться в жизни и начать зарабатывать. Раньше двадцати трех лет семью могут создать лишь отпрыски богатых фамилий. При этом определенные потребности у мальчиков появляются достаточно рано. Тем более в волшебном мире, где всегда практиковали совместное обучение подростков. Перед глазами постоянно маячит «запретный плод». Кажется, вот он, только руку протяни. А нельзя! И что же им делать? Посещать бордели и доступных женщин? Посреди учебного года? Практически невозможно. Да и возраст такой, что многие побрезгуют: в юношеские романтические представления о возвышенной любви потаскухи не укладываются. А если вдруг укладываются, то остаются там очень и очень надолго. А инстинкты подавлять — себе дороже. Вон у маглов: кто стихи начинает писать, кто травится или пускает себе пулю в лоб, кто участвует в революционных движениях или же убегает на войну. Вот и получается, что кроме примитивной игры в «спасение утопающих дело рук самих утопающих» остаются лишь однополые отношения с однокурсниками. Батильда, много лет проработавшая в школе, видела подростков, прошедших через подобное. Мало кто заходил дальше щекочущих нервы поцелуев, большинство воспринимали все это как непристойную игру. Именно, игру. Мальчики вовсе не считали себя гомосексуалистами. Они вырастали, женились, заводили детей и даже не вспоминали о школьных безумствах. Разве что иногда. Краснея от смущения. Все это она и попыталась донести до сестры. В любом случае, они решили: чтобы пресечь волну слухов и сплетен, Геллерта с континента нужно срочно убирать. И дом Батильды был идеальным местом для временного пристанища: она, ученая дама и старая дева, превосходно подходила на роль дуэньи. Вместе с Геллертом ее дом, казалось, наполнился свежим ветром, настолько он был блестящ во всем: внешность, ум, характер. Он довольно быстро сошелся с двоюродной бабкой и ее окружением, в том числе с Гризельдой. Вечерами он с неподдельным удовольствием пил с пожилыми людьми чай, дискутируя на различные темы. Тем не менее, Батильда переживала: мальчику необходимо общаться с ровесниками. Поразмыслив, она познакомила внука с Альбусом Дамблдором. Юноши сразу же подружились. Они целыми днями проводили за разговорами, а ночами Батильда постоянно просыпалась от стучащих в стекло сов: это Геллерт и Альбус обменивались записками. Казалось, жизнь налаживается. Но… Однажды в ее спальню ворвался Геллерт. Он был в настоящей панике. Просил, чтобы ему немедленно организовали портал домой, плакал и кричал: – Он меня ненавидит! Он меня никогда не простит! Батильда не первый раз видела подростковую истерику. Залепив внуку животворящую пощечину, она усадила его на стул, напоила водой и потребовала коротко и внятно объяснить, что произошло. По мере того, как он вводил ее в курс дела, Батильда чувствовала, как волосы на ее голове встают дыбом и начинают шевелиться. В общем, дуэнья из нее вышла препаршивая. Геллерт признался Батильде в истинной природе своих отношений с Альбусом, в которых соединилось все: дружба, уважение и желание(5). Сказать, что она была шокирована, — ничего не сказать. Ее даже не радовало, что в своем потрясении она была не одинока: Аберфорт тоже был не в восторге. Он обвинил Альбуса в том, что тот, потакая своим мелким низменным страстишкам, — именно в таких выражениях он отозвался о великой любви брата! — манкирует обязанностями главы семьи, кормильца и опекуна. И если он не оставит свои глупости, то он, Аберфорт, бросит школу, заберет Ариану и переедет. А уж если его кто-нибудь спросит о причине подобного решения, то ему скрывать нечего: брат-содомит, да еще и с манией величия, строит планы по захвату мира. Бррр… Батильда затрясла головой: что он строит?! Дальше все напоминало театр абсурда. С горящими фанатичным огнем глазами Геллерт произнес пафосную речь о деградации магического мира, вымирании волшебников и об их с Альбусом планах по выходу из столь затяжного кризиса. Основная идея состояла в объединении волшебного и магловского миров. Естественно, учитывая общий уровень развития и многочисленность маглов, война или военный переворот дело бы не решили. Все бы закончилось тотальным уничтожением всех открывшихся маглам волшебников. Поэтому план двух юных наполеонов был прост, как мычание: в рамках отдельно взятого государства маглам внушается идея о сверхчеловеке, которого можно создать путем очищения мира от низших, грязных рас. Маглы в стремлении достичь поставленной цели развязывают кровопролитную войну и существенно сокращают свою численность. После волшебники предъявляют победителям этого «сверхчеловека». Подойдет любой новорожденный ребенок-маг. А дальше все просто. Ребенок объявляется мессией, его мирно и бескровно продвигают во власть и слияние двух миров происходит естественным образом. В результате маги образовывают правящий класс, а маглы попадают в подчинение. Выяснилось, что подобные разговоры в доме Дамблдоров на протяжении лета велись постоянно. Братья спорили, Геллерт, естественно, принимал сторону Альбуса. Обстановка накалялась, и неделю назад произошел взрыв. Выслушав очередное выступление Аберфорта на тему «властелинов мира», Геллерт вспылил и нелицеприятно отозвался и о нем, и об Ариане, назвав их пиявками на теле их великого брата. Кто из них троих первым выхватил палочку, Геллерт не помнил, как не мог вспомнить и того, как Ариана оказалась на линии огня и чье проклятье в конечном итоге попало в девочку. Какое-то время все трое стояли над телом Арианы, а потом побледневший Альбус поднял глаза на брата и Геллерта и сказал: – Я ее верну. А вы мне поможете. После чего бросился в бывшую спальню матери и вскоре вернулся со старыми потрепанными тетрадями, сшитыми из листов грубой бумаги, и небольшим кожаным барабаном. Он расчистил гостиную, уничтожив одним движением палочки мешавшую ему мебель, и принялся покрывать деревянный пол вокруг тела неизвестными знаками. Какими именно Геллерт сказать не мог: это определенно были не руны. Батильда схватилась за сердце. – Вы пытались воскресить девочку? Провели некромантический ритуал племени Кендры? – Я говорил ему, что не получится, бабушка, — словно в бреду, повторял Геллерт. — Я говорил… Только с помощью Даров Смерти… И, тем не менее, ритуал они провели. В процессе подготовки Альбус, видимо, находясь не в себе и пытаясь собраться с мыслями, захлебываясь, вываливал на брата и друга семейные тайны. Оказалось, что тетради он нашел еще ребенком. Что разбирался в них сам. Что его семья никогда не брезговала ритуалами, в том числе и кровными. Что это именно отец смог увеличить магическую силу Альбуса: во время последнего свидания перед Азкабаном они провели рунный ритуал, суть которого заключалась в том, что после смерти Персиваля его силы перейдут старшему сыну. А умер он, когда Альбус был на шестом курсе. Поэтому и практические результаты СОВ и ТРИТОНов так сильно отличались. Закончив ритуальный круг, он протянул Аберфорту барабан и, задав ему ритм, — просто отстучал его ладонью по полу, — велел бить, не останавливаясь ни на секунду. Сам же, встав на колени, начал речитативом произносить заклинание на неизвестном языке. А Геллерт, взяв своего друга за руки, не давал ему лишиться чувств до окончания ритуала. Как ни странно, умертвие они подняли. Бездыханная девочка, неподвижно лежащая на полу, вдруг широко раскрыла глаза и обвела ими стоящих над ней подростков. Потом она встала, и на вопрос заикающегося Аберфорта о самочувствии заявила, что ей значительно лучше. Альбус был в восторге. Ему казалось, он смог все исправить, вернуть душу сестры, и все теперь будет хорошо. Они сопроводили Ариану в ее комнату и заперли. На следующий день они осторожно заглянули к ней и обнаружили, что она неподвижно сидит на стуле и немигающим взглядом смотрит на стену. Услышав скрип двери, Ариана повернула голову и уставилась на визитеров. Аберфорт и Геллерт отшатнулись. Альбус тихо подошел к ней и дотронулся до плеча: кожа ее была холодной, потемнела и неприятно пахла. На ней появились пятна. Он поднес к ее рту зеркальце — оно не запотело. Несмотря на все это, Ариана утверждала, что полностью здорова. Несколько дней она ходила по дому под напряженными взглядами Аберфорта и Геллерта, отвечала на вопросы, если ей их задавали, и с жадностью ела все, что ей готовил и приносил Альбус. На четвертый день изменения в ней стали видны невооруженным взглядом. Она напоминала разлагающегося покойника: связно не говорила, с трудом передвигалась, медленно переставляя негнущиеся ноги. Запах стал невыносимым. Аберфорт с каждым днем мрачнел все сильнее, кричал, что это не его сестра, а лишь инфернал, которого нужно упокоить. Альбус возражал, утверждая, что, если бы это было так, она бы не разговаривала. Геллерт в данном случае был полностью на стороне Аберфорта. В свое время в родительской библиотеке, где помимо всего прочего содержались и труды по некромантии и демонологии, он нашел монографию одного католического священника-сквиба, который, путешествуя по Африке, в одном из племен наблюдал подобный случай. Священник утверждал, что в результате неудачной некромантической попытки в покойника вселился демон. Упокоить новоявленного Лазаря(6) он смог только с помощью обряда экзорцизма. На протяжении почти двадцати часов священник читал молитву в присутствии живого мертвеца, а после того, как тело стало неподвижным, оно было кремировано. Но даже доводы Геллерта на Альбуса не действовали. Он грудью защищал ходящее по дому умертвие. А сегодня кожа на животе живого трупа, набитого непереваренной едой, лопнула и содержимое вывалилось наружу. Геллерт не выдержал, поднял палочку и произнес: «Адеско Файр». Через три дня дежавю: снова закрытый гроб и разрытая могила. На похоронах были только Батильда, Геллерт и Аберфорт с Альбусом. Альбус был мрачен и молчалив. За несколько часов он сказал всего две фразы: брату и Геллерту. «Я все исправлю!» и «Ты пожалеешь!» Бедный внук пытался поговорить с ним, объяснить — без толку. На следующий же день он вернулся в Европу. Но не домой, нет. Он бросился на поиски Даров Смерти: хотел вернуть Ариану, привести ее к Альбусу и заслужить его прощение. Уже через два года он стал обладателем Старшей палочки. Но и только. Следы камня и мантии затерялись в веках.***
Батильда глубоко вздохнула и вошла в кабинет. Там на стене висели вставленные в рамочки газетные вырезки. Она провела по ним рукой, лаская каждую, и остановилась у статьи «Ежедневного пророка» от 6 мая 1945 года: «Дуэль Дамблдора и Гриндевальда: свет побеждает тьму». Дуэль! Название одно! Дамблдор никогда бы не победил Геллерта в честном поединке! В последнем письме внук написал ей: «Бабушка, завтра приезжает Альбус. Хочет спокойно поговорить о прошлом и будущем». Так что она прекрасно представляет себе, как проходил этот разговор. – Альбус! Рад тебя видеть! Проходи! Чаю? – Да, Геллерт, дорогой! Экспеллиармус! Сукин сын! Впрочем, обещание, данное Геллерту, он сдержал. А ведь всю войну Геллерт гонял к нему сов, предупреждая о местах бомбардировок, все защитить пытался… Стемнело. Часы пробили семь. Раздалось два хлопка аппарации, и в дверь постучали. Батильда медленно спустилась по лестнице и открыла входную дверь. На пороге обнаружилась Гризельда, как всегда радостная и оживленная, с взбитыми завитыми кудельками и неизменной огромной сумкой. Рядом с ней стоял седой мужчина с ярко выраженными арабскими чертами лица в хорошем костюме и с посохом в руках. Приглядевшись, Батильда поняла, кто это. – Халид? — удивленно воскликнула она. — Что ты делаешь в Англии? – А ты как думаешь? — сказала Гризельда, не дав спутнику и слова вставить. — Пообщался со звездами, кентавр двуногий. Марс там неестественно яркий или Венера ему подмигнула, но он собрался и — вуаля! Она бодро отодвинула Батильду с прохода, швырнула сумку на небольшой столик, стоящий у двери, и направилась в гостиную. Оглядевшись, она поморщилась, вытащила палочку и двумя взмахами придала комнате более-менее жилой вид. Мужчина усмехнулся и, приветливо кивнув Батильде, посетовал: – Вот за что я не люблю западную цивилизацию, — выразительным взглядом он посмотрел на Гризельду. — Ваши женщины потерялись. Забыли свое место. – Значит, на Альбионе снова появился змееуст? — протянула Батильда, приглашающим жестом указывая на кресло. – Да уж лет одиннадцать как. Надеюсь, в этот раз я успел вовремя. Не то, что сорок лет назад. А ведь какой был способный мальчик, — Халид сокрушенно поцокал языком. — До сих пор не пойму, кто надоумил его разорвать душу? – Значит, все же решил умереть? — хмыкнула Зельда и покачала головой. — Мне не понять. Халид уселся напротив Батильды и Гризельды и улыбнулся. – Так ты и моложе меня, дорогая. Мне этот мир давно опостылел. Кстати, я так рассчитывал на твои связи в министерстве. Вот уж не думал, что ты когда-нибудь уйдешь в отставку. Мне казалось, ты будешь работать до последнего и умрешь на посту, как боевая лошадь. – Я не ушла, меня ушли, — хмыкнула Гризельда. — Две большие разницы, друг мой. И предупреждаю тебя, если ты опять решил легализоваться здесь под своей основной профессией, то умрешь гораздо раньше, чем планируешь. В страстных объятиях дементоров. Мужчина невозмутимо потер подбородок. – Я в курсе поправок, принятых вашим министерством за последние полвека. Впрочем, не страшно. Я же еще и артефактор. И весьма талантливый. Это пока не запрещено. Правда, мне интересно, кто был инициатором подобных идиотских изменений? – Глава Визенгамота, разумеется. Он, знаешь ли, методично искореняет то, чем не брезговал заниматься в юности, — Батильда глубоко вздохнула и перевела взгляд на Гризельду. — Кстати, о Дамблдоре, милая. Я созрела. Приводи свою протеже. Как ее? Скиттер, кажется? _________________ (1) Обсессивно-компульсивное расстройство — психическое расстройство, при котором у больного могут проявляться навязчивые, мешающие и пугающие мысли. Он пытается избавиться от вызванной навязчивыми мыслями тревоги с помощью столь же навязчивых и утомительных действий. (2) Инженю — наивная девушка. Эмансипе — женщина, выступающая за равные права с мужчинами. (3) Kleider, Kueche, Kinder, Kirche — платья, кухня, дети, церковь. Немецкий тезис, описывающий женское счастье. (4) Так и было. Более того, на статуи надевали передники, дабы прикрыть «срам». (5) Имеется в виду древний индийский трактат о любви «Ветка персика». Дословная цитата звучит следующим образом: «Влечение душ порождает дружбу, влечение ума порождает уважение, влечение тела порождает желание. Соединение трех влечений порождает любовь». (6) Лазарь — брат Марфы и Марии, которого воскресил Христос.