***
Этот день начался в семь утра, когда холодная реальность разорвала мои сны. В квартире было ещё темно, поэтому я потеплее завернулась в одеяло и довольно скоро снова оказалась вырвана из реальности. Во второй раз все же пришлось встать с кровати, пойти на кухню и сделать крепкий кофе. Было запланировано несколько дел перед отъездом, поэтому необходимо было прийти в более или менее адекватное состояние как можно скорее. Около часу дня я вышла из дома и направилась к магазину, где собиралась купить что-нибудь в дорогу. На ступеньках перед входом в универсам сидел пьяный мужчина, который, путаясь в словах, попытался попросить у меня несколько рублей. Сказав ему, что я разменяю купюру и тогда смогу дать ему сколько-нибудь, я зашла в магазин. Но, когда я купила все нужное и вышла из него, мужчины уже не было. Впрочем, это не особо меня расстроило, и я твёрдым шагом направилась в сторону самого любимого места в этом городе. Мне хотелось попрощаться с ним, побродить последний раз по знакомым тропкам, увидеть последний раз знакомый пейзаж. Этот парк был и не парком вовсе, но я никогда не стану называть его иначе. Я знала, что снова оказаться среди таких родных деревьев будет настоящей пыткой, однако мне было это необходимо. Все самые лучшие моменты моей жизни произошли именно здесь: здесь мы с ней гуляли, держась за руки, здесь мы сидели на берегу, и я обнимала её за плечи, здесь мы впервые поговорили о моих чувствах, здесь я впервые поцеловала её. Не знаю, наверно, это и не было поцелуем. Уверена, её целовали по-настоящему и это было прекрасно, а я… Я не знаю, я просто не умею. Теперь я не делаю из этого серьезной проблемы, но всё же, это вполне естественное желание − поцеловать человека, которого любишь. Я включила музыку и пошла по каменной дороге, по которой обычно всегда гуляют женщины с колясками. Собственно, то, что я ожидала, произошло почти сразу. Вот мы идем с ней по этой дорожке, рядом, улыбаемся друг другу, я качу коляску, в которой сидит её маленькая сестра. Я крепко держу ручку, но иногда она, будто боясь, что коляска свернёт куда-то не туда, тоже её придерживает. Когда её рука случайно касается моей, у меня внутри всё переворачивается, всё обрывается, но я только улыбаюсь еще шире. Я по-настоящему счастлива. Только с ней я по-настоящему счастлива. Я иду дальше, и воображение продолжает рисовать события нашей последней совместной прогулки. Оно не понимает, что каждый шаг дается мне с огромным трудом, что я будто умираю и возрождаюсь каждую секунду. Возрождаюсь, чтобы снова увидеть её, пусть и в своих мыслях. Вот здесь мы свернули в другую часть парка. Она напялила шапочку сестры, которую та постоянно сдёргивала с головы, и стала выглядеть очень забавно. Она взглянула на меня, всеми силами пытаясь сохранить серьёзное выражение лица. Я не могла не улыбаться. Я сняла шапку с её головы и вернула ребёнку. Ей не нужны никакие шапочки, пусть и такие милые, она и без них самая красивая. В середине земляной дороги я сворачиваю к реке. Тут мы проходили поздней осенью и ранней весной, держась за руки и неся всякую чепуху. Дурачились и улыбались. Она − от шуток, я − от осознания собственного счастья. А теперь я иду здесь одна и судорожно сжимаю ладонью лишь воздух. Смотрю так глупо и пытаюсь понять, почему она не рядом, почему не берёт меня за руку, почему всё не может быть, как раньше: без разборок, без выяснений, без холода во взгляде и без разговоров «на отвяжись». Но я не отступаюсь от своей мысли: человек не обязан быть рядом, лишь потому что ты его любишь. Твои чувства − это только твои проблемы. Помню, что полгода назад, зимой, я сходила с ума в прямом смысле. Я не могла нормально дышать, когда она не разговаривала со мной, я не могла думать ни о чём и ни о ком другом. Мои внутренности совершали адские кувырки, когда она проходила рядом. Однажды, когда мы были в ссоре, я сидела на столе и смотрела в телефон, решая там тесты или что-то вроде этого. Она зашла в помещение и села позади меня. Близко, очень близко. Я чувствовала её присутствие каждой клеточкой. А потом… потом она придвинулась к моей спине и положила голову на плечо. Всё, оставались считанные секунды, чтобы я взорвалась от сильнейшего внутреннего напряжения. Огромных, просто титанических усилий мне стоило этого не сделать. Я сдержалась, но нет таких слов, которые бы смогли описать мои ощущения, когда она, Боже мой, была так рядом. Мы шли домой вместе. Я прошла мимо того участка реки, где летом, в июне, мы сидели на плотах из бревен и где я, собрав всё возможное самообладание, сказала, что хочу поцеловать её. Это было ошибкой, потому что если бы я знала, что после этого все наши отношения стремительно пойдут под откос, то… не знаю. Я бы сделала это иначе. Я бы вложила в это всё, что у меня копилось внутри долгое время. Но тогда я боялась, я не знала, что делать. Но я спросила. И она сказала: «Давай». Просто сказала «давай». Это значило, что у неё тоже были ко мне чувства. Может быть, не те, что у меня, но тем не менее. Я совершенно не представляла, что творится в её голове. Я знала, кого она любила. Но, может, и ко мне у неё была любовь? Просто она боялась это признать, это было бы словно навесить какой-то ярлык. Может, она запуталась, не понимая, что происходит и почему в её жизни два человека. Может, было чувство вины, что она будто мечется между двумя, не находясь в честности ни с одним. Теперь не имеет смысла тешить себя какими-то надеждами, потому что она сделала свой выбор. Но, о, если бы только я знала, что у меня есть хоть один шанс… Я была в замешательстве, я неотступно ощущала вину перед ним, перед ней, поэтому, может, и правильно, что шансов не было. Рассуждать об этом я могу бесконечно и в итоге все равно не приду ни к чему, кроме как: я люблю её и только её; я бы хотела быть с ней, но, если это случится, я все испорчу, из-за опять же пресловутого чувства вины. Жизнь глупо подшутила надо мной, заставив бесповоротно впервые полюбить именно её, такую, каких очень немного, заставив меня принять столько всего и наделать столько ошибок. Но я нисколько не жалею именно об этом: если бы не она, я бы не поняла, что такое любить. Любить невероятного человека. Пусть и не иметь возможности каких-либо отношений, пусть и постоянно ссорится и молчать неделями, пусть и безумно ревновать, но если я видела её глаза, чувствовала её ладонь в своей… Оно того стоило. Я не могу сказать, что это было без взаимности: были такие моменты, когда я чувствовала такое напряжение, которого не могло бы быть, если бы она также не… «какое-то чувство«… меня. Я не знаю, была ли у неё бешеная аритмия, как у меня, когда мы просто были рядом. И это было прекрасно. До тех пор, пока это не заканчивалось. Словно с её уходом гасла лампочка, освещающая мою жизнь. Наконец ноги принесли меня к тому месту, где в октябре мы провели один из самых лучших вечеров моей жизни: сидя на земле, смотря на реку и на темное вечернее небо. Тогда я черта с два если не была самым счастливым человеком на этой планете. Когда я обнимала её, то понимала, чего хочу больше всего. Я стояла и смотрела на реку, и ком подступал к горлу, Я не хотела плакать, но слезы сами текли по моим щекам, и приходилось отправлять рукав толстовки на их устранение. Вот оно, живое доказательство того, что воспоминания − одна из самых тяжелых вещей на свете. Хорошие воспоминания. Я поспешила уйти, чтобы не вызвать что-то серьёзнее, чем слезы. Еще было дерево. На нем мы сидели одним майским утром, глядя на реку и друг на друга. Дерево номер 1043. Последняя станция моего поезда памяти. Я бросила последний взгляд на реку около церкви и постаралась больше не оглядываться.***
День тянулся медленно, я успела послушать грустные песни по нескольку раз, довольно долго пролежать под одеялом и переделать еще несколько бессмысленных дел такого плана. Она обещала прийти на вокзал. Я не знаю, хотелось ли мне этого. Видеть её там, на платформе. Я не знала, буду ли плакать. А будет ли она? Я никогда никого не провожала, такого родного и любимого. Меня тоже никто. Волоча сумки к машине, я думала только о том, как тяжело будет их тащить, когда приедем. Когда я подъезжала к железнодорожному вокзалу, она позвонила. Она была там и просила перезвонить, когда я тоже буду на вокзале. Сумки были вытащены из машины, подняты на платформу, и тогда я набрала её номер. Она была около другой лестницы, мы пошли друг другу навстречу. Мельком взглянув на экран телефона, я отметила, что до поезда оставались считанные минуты, поэтому постаралась поскорее отыскать её среди людей, идущих мне навстречу. Вот она. Такая знакомая фигура, такие знакомые светлые волосы, коричневые кожаные ботинки. Она не узнала меня, поэтому когда я сама шагнула ей навстречу, перекрывая дорогу, на её лице отразилась целая гамма эмоций. Она плакала. Представляете? Я судорожно пыталась прийти в себя. Обняла её. Господи, казалось не было ничего, и такие родные плечи снова со мной. Мы пошли по направлению к моему вагону. Она сплела свои пальцы с моими. Как давно это было в последний раз? Кажется, прошло больше двух месяцев. Я сжала её руку и боковым зрением следила за её лицом. Она начала плакать. Пришлось остановиться, чтобы снова обнять её. Я запустила руку в её волосы. Боже, какое приятное ощущение. Твой самый любимый человек рядом. Я безумно ревновала её все время, что мы не виделись, но стоило этому человечку оказаться рядом и уткнуться мне в плечо… Я была готова на всё, лишь бы она никогда не плакала. Но она плакала, потому что я уезжала. Из-за меня. Надо же… Помню, когда мне было не так много лет (девять или десять), я навзрыд плакала, потому что мужчины и женщины из Америки, к которым я успела привязаться за пару дней, уезжали к себе на родину. Но чтобы больше… Нет, я не помню такого. А тут… Я попросила её не плакать, и мы снова пошли, снова взявшись за руки. Я не знаю, почему всё прекрасное длится так недолго. Ужасная несправедливость. Мы подошли к нужному вагону, она обхватила меня за талию, я её − за плечи. «Мы будто едем вместе», − сказала я. И я так хотела, чтобы это было правдой, хотела сесть с ней в этот поезд и уехать в Питер. Хотела жить с ней в одной квартире во время учёбы, как когда-то мы со смехом планировали, а она сказала: «Нет уж, если бы мы жили вместе, то точно бы не занимались учёбой». После этих слов я очень долго рисовала в своих мыслях эту нереальную жизнь и улыбалась… Когда подошла моя очередь заходить в вагон, я попросила её подождать, пока я занесу сумки. Спустя две минуты я снова оказалась на улице и взглянула на время: оставалось минут десять или даже меньше. Мы подошли к железным перилам у края платформы. Она встала напротив меня. Она снова плакала, пока ждала меня. Я заглянула ей в лицо, в покрасневшие от слёз глаза. «Не плачь». Боже, как же глупо. Я теряю свою любовь, оставляю её в этом городе. Я должна просить у неё прощения, я сама должна плакать навзрыд, а не говорить ей этого. Слишком глупо, в моём стиле. Я обняла её, уткнулась в волосы. Потом она что-то сказала, я снова посмотрела на неё. Я держала её за талию одной рукой. Потом я взяла её руки в свои и долго смотрела на них. Как это безумно здорово, как это безумно тяжело. Ладони были холодными. Я сказала, что так не должно быть, ведь руки всегда были холодными у меня, а её ладони были тёплыми, и она грела ими мои. «Последние недели они всегда холодные», − ответила она и опустила взгляд. Я что-то говорила, что-то совершенно бессмысленное и не к месту. Я сказала, что если бы мы были парой, то были бы самой грустной парой здесь. Потом она обняла меня и заплакала. Я чувствовала это всем телом, мне было невероятно тяжело, хотелось сделать хотя бы что-нибудь, чтобы успокоить этого беззащитного человека в моих руках. Но я не могла. Она оторвалась от меня, и я заправила её выбившуюся прядь за ухо. Это было впервые, но это было жутко приятно и жутко больно одновременно. «Ты приедешь совсем другой», − произнесла она. Я сказала, что это не так, хотя сама прекрасно понимала правдивость этого суждения. Мы больше никогда не будем прежними. Меня позвали в поезд. Я ошарашенно сказала, что иду, и ухватилась за её плечи. Вот он какой, этот момент. Сердце разбивается на тысячи мельчайших кусков. Я поцеловала её в щеку, потом ещё один раз, снова обняла. А затем… она ответно поцеловала меня в щеку. В левую. Впервые за все время, что мы были знакомы, она поцеловала меня. Сама. Я обняла её еще раз, взяла её руку. Она некрепко ухватила её. «Пока», — сказала я и пошла к вагону, ещё ощущая кончики её пальцев, такие холодные. Я встала к окну и посмотрела на неё. Она также увидела меня. И всё… я тоже заплакала. Слёзы сами полились из глаз, и никакие мои усилия не могли их остановить. «Неужели это всё?» − лихорадочно думала я. Я достала телефон, до отправления оставалось две минуты. «Люблю тебя» − отправить. «Не плачь» − отправить. «Я уезжаю не навсегда» − отправить. Я отвернулась. Ну и глупость. Как обычно, ещё одна глупость в моём стиле. Я повернула голову, она смотрела в экран телефона. Прочитала. Я зашла в коридор тамбура, затем снова вернулась к окну, вытерла слёзы кулаком. Поезд пошатнулся и двинулся в путь. Я недоуменно подняла руки: неужели так быстро, это конец? Мы стали набирать скорость, я позволила себе поднять на неё глаза и не отрываясь смотреть. А она… она не смотрела. Она поднесла руку к лицу и отвернулась. Она плакала. Я пыталась заглянуть за стекло, чтобы подольше видеть её фигуру. Вся боль прошла сквозь меня, и я по-настоящему зарыдала. Она там, она осталась здесь. Она, самая лучшая, самая красивая, даже с красными от слёз глазами. Я не имела понятия, что это может быть так тяжело. Но это было так. Я смотрела вслед вокзалу, вслед людям, вслед родному городу, вслед своему разбитому сердцу… Немногим позднее мне пришла от неё смс: «С любимыми не расставайтесь». Я не ответила. Я поняла. Тысяча мыслей в голове и ни одной правильной. Я уезжаю. Что станет с нами дальше, неизвестно. Одно понятно ― отношений не будет, как и не могло быть. Но что до общения? Что до её взглядов? А до моих? Я боюсь всего. В погоне за чем-то я еду налегке, мое сердце осталось в её руках. Что с ним делать, решать ей. А надо ли что-то делать? Пока поезд монотонно стучит колесами и несет меня вперед, она лежит в своей комнате, и я не знаю, что в её мыслях…***
В старом холодном вагоне Я еду лишь телом и самую малость. А там, на знакомом перроне, Осталась душа и сердце осталось.***
Я помню холодные руки, холодный вокзал. А здесь только лампочка и жёлтые фонари. Мне кажется, самым правильным будет сказать: Thank you for the memories.