Looking at you

Чонин успевает выкурить шесть сигарет и прикончить два огромных стакана колы перед тем, как чувствует его появление. Сехун переступает порог бара и громко смеется: весело и так заразительно, что челюсть сводит от одного желания хотя бы улыбнуться в ответ. Вслед за смехом раздается фырканье, он обнимает за плечи неловко жмущегося рядом паренька, который что-то лепечет и часто моргает. Чонин даже издалека видит, как покраснели у того щеки, а Сехун выглядит расслабленным и довольным, одетый в рваные светло-голубые джинсы и просторную футболку, практически свисающую с костлявого плеча. Пристально смотрит на парнишку из-под угольно-черных ресниц, тянет губы в ухмылке и стирает ее одним быстрым движением собственного языка. Облизывается, как кот, не переставая смотреть в глаза напротив, чем смущает еще больше. Чонин хмурится, изо всех сил пытаясь придушить в себе желание вжать голову в плечи и свернуться в клубок, успокаивающе вцепившись пальцами в бока. Руки неприятно колет ниже локтя, будто на них обрушилась куча крошечных иголок, шея покрывается крупными мурашками, а плечи словно заливает невидимым бетоном, который грузно давит. Воздух в легких наполняется чем-то густым, вязким и тяжелым; чем-то, ощущающимся на кончике языка и вибрирующем на подушечках пальцев. Он трясет головой, в попытке сбросить с себя наваждение, и с трудом вспоминает, как это — дышать. У Сехуна это выходит непроизвольно — действовать так на людей; электризовать воздух, чтобы все вокруг трещало и искрилось, а еще создавать хренову тучу проблем, но Чонин не видел его несколько месяцев и совсем отвык, поэтому не задумывается, рефлекторно дергаясь рукой к пистолету, надежно спрятанном в наплечной кобуре. — Нейтральная территория, — тихо кашляет Кёнсу за стойкой, нарезая длинным ножом лайм для Маргариты. Чужой голос резко возвращает к реальности, Чонина неприятно передергивает. Он пару раз заторможенно моргает, глядя на Кёнсу, который смотрит на него в ответ. Тот совсем невысокий и выглядит по ту сторону стойки забавно, а еще у него отвратительный вкус на коктейли. — Помню, — мрачно отзывается Ким, одним выражением лица демонстрируя, в каких местах и позах он видел эту самую территорию, но в открытую дерзить не решается, поэтому молча убирает руки от пистолета, упираясь ладонями в лакированное дерево. — Все в норме. — Тогда даже думать забудь вытаскивать эту железную хреновину в моем баре, — Кёнсу щурится и облизывает пальцы, испачканные соком лайма. — Я не специально. За целый день он дико задолбался, потому что уже в час позвонил Чунмён и истерично сообщил, что вывихнул лодыжку. Чонину пришлось взять всю его работу на себя, и это было действительно утомительно, потому что занимается Чунмён вудуистской хренотенью, из-за которой у Чонина под ногтями до сих пор осталась намертво въевшаяся кровь. Сейчас его голова гудит, появление Сехуна заставило трещать ее по швам и опасаться, что кое-чьи мозги придется вымывать сегодня с пола, а еще Кёнсу следует захлопнуть варежку и дать Киму хотя бы спокойно вздохнуть, но он никогда не умел вовремя заткнуться. — Значит, ты пришел за Сехуном. — Ну конечно, почему бы не спросить это, когда он пришел и наверняка все слышит? — скалится Ким. Попытка переломать Кёнсу все кости взглядом оборачивается провалом, и он устало вздыхает. Хочется спать или вусмерть нахлестаться, но ни то, ни другое, в ближайшее время ему не светит. — Тебя долго не было, я подумал, что ты просто заскочил проведать меня, — Кёнсу жмет плечами. Чонин безразлично кивает, потому что ему, в большей степени, плевать, что он там думал. — Это все из-за той девицы, да? — тихо бормочет До. Чонин моргает и придвигается ближе, сам того не замечая. — Ты знаешь? — Все знают, город-то маленький. Он кивает в ответ, пристально глядя на свои ногти. Засохшая кровь мозолит глаза. — Сильно он ее? — спрашивает Кёнсу еще тише, практически шепотом. — Едва не выпустил бедняге кишки. Чудо, что девчонка вообще осталась жива. До присвистывает, засыпая в шейкер колотый лед. — Ну, он леопард, с ними такое бывает, — после чего легко ведет плечом и безразлично поджимает губы. Чонин замирает и смотрит на него так пристально, что глаза практически начинает щипать. С ними такое бывает. Его беда в том, что он прекрасно все знает, но услышанное неприятно задевает и Киму не нравится. Кёнсу вопросительно поднимает брови на реакцию, но Чонин молча качает головой и отворачивается. Он крепко зажмуривается и проводит так несколько секунд, задержав дыхание, после чего открывает глаза. Сехун отыскивается за одним из столиков, все еще прилипший к незнакомому Чонину мальчишке. Тот ниже его ростом, что не удивительно - Сехун высоченный, и явно человек — слишком уж простой и двигается неуклюже. Сехун всегда выдает себя по-кошачьи мягкой походкой, с гордо выпрямленной спиной, и взглядом, который обещает разделать тебя на части, если не отвернешься через пять секунд. Люди так не двигаются, и уж точно не расчленяют кого-то глазами, и какого черта Чонин опять все это знает, ну какого черта. — И как это? — спрашивает Кёнсу, которому явно наскучили десять секунд тишины. Чонин оборачивается и измученно улыбается. — Что? — Знать, что придется убить того, с кем совсем недавно трахался и собирался жить долго и счастливо. Ему кажется, что лучше бы тот размял о его голову свой шейкер, чем говорил эти слова вот так, в лоб. Лучше бы переломал ему все ребра нахрен или засунул миксер в глотку. Боже, да что угодно, только бы сделал вид, будто не понял, зачем он пришел. — Долго и счастливо все равно бы не получилось, — после долгой паузы все-таки отмирает Ким, а самому хочется дать Кёнсу в морду, да так, чтобы тот потом отплевывался собственными зубами. Потому что не стоит задавать ему такие вопросы. Не сейчас, когда он так умотался, и вообще никогда, потому что это никого не касается, кроме него и Сехуна. — На вопрос не ответил, — хмыкает До, сам не зная, на каком остром лезвии он балансирует. — Я еще никого не убил. В следующий момент Чонин чувствует, как маленькие волоски на шее резко встают дыбом, а кожу на предплечьях будто пытаются заживо содрать. Воздух в легких не находит выхода и он хватается пальцами за коричневую поверхность стойки. Высокий стул опасно кренится назад, и он судорожно открывает рот, пытаясь выдохнуть, после чего вскакивает на ноги, выхватывает пистолет и быстро оборачивается, наводя прицел. — Ого, — Сехун немного удивленно улыбается по ту сторону Браунинга, засунув руки в карманы. — Давно не виделись. Сердце Чонина бьется в груди так быстро, что ему становится страшно, как бы то не проломило грудную клетку и не ускакало к чертям собачьим. Выдохнуть удается не сразу и с трудом, после чего он срывается на судорожные вдохи. — Еще бы столько же не видеться. Он не опускает оружие, но на лице Сехуна не дергается ни один мускул. Он все еще улыбается и едва заметно склоняет голову набок, ни на секунду не отводя глаз. Чонина этот взгляд всегда пугал до усрачки, но сейчас не производит совершенно никакого эффекта, потому что у него в руке, вообще-то, пистолет. Сехун практически хохочет на это, насмехается прямо ему в лицо, после чего опускает глаза. Киму вдруг чудится, что он слышит, как двигается стрелка часов, повешенных в центре зала, потому что вокруг него застыло вообще всё, и собственная кровь в венах, кажется, тоже. Посетители замерли за своими столиками, словно кто-то нажал на "стоп", ибо не каждый день увидишь, как на нейтральной территории махают пистолетом. Чонину даже на секунду становится стыдно за это, но Сехун не дает опомниться, потому что снова смотрит, и вокруг черного зрачка на секунду вспыхивает ярко-рыжий ободок, выделяющийся на коричневой радужке. Сехун играется. — Врешь ты до сих пор хреново. — Чонин, убери пистолет, — слышится со стороны, и все вокруг снова оживает. Посетители бара начинают дышать, "стоп" отвисает, все перешептываются и шуршат одеждой, а Кёнсу за стойкой, скорее всего, скоро наделает в штаны. Ким не видит его, но точно знает, что тот перепугался. — Да все окей, — не очень успокаивающе тянет Сехун в его сторону, но от Чонина не отворачивается. — Это же просто пистолет, — и добавляет, обращаясь уже к Киму. — С таким же успехом ты мог кинуть в меня упаковку зубочисток, приятель. Чонина коробит и едва не крючит во все стороны от такого обращения, но еще больше злит. — В нем серебро, приятель. Если я выстрелю, башка разлетится так, что ничем уже не залечишь даже ты. — Вау, — Сехун бы присвистнул, если бы умел. Он снова тянет губы в улыбке и это уже не очень нормально как минимум, потому что он выглядит радостным, когда ему обещают разнести на части черепушку. — Ты подготовился к нашей встрече. Это приятно. — Заткнись. В ответ он практически игриво ухмыляется, а у Чонина мышцы от напряжения так сводит, что он уже нихрена не чувствует. Рука начинает затекать. Еще немного и она начнет предательски дрожать, потому что долго держать пистолет на весу довольно сложно. У него в магазине тринадцать патронов и каждый из них он собирается использовать по назначению, а не мазать из-за онемевшей конечности. — Выйдем? — в конце концов сдается он, медленно опуская пистолет. Ему эта идея охренеть как не нравится, но если он все-таки промажет, то может попасть в одного из посетителей, а это же, мать ее, нейтральная территория. За это ему надерет задницу не только офигенный бойфрэнд Кёнсу, которого все так боятся. Сехун щурит глаза. — За тобой — хоть на край света. Чонин хмурится и запихивает все язвительные ответы обратно в горло, машет головой в сторону двери, но пистолет не убирает. — Давай, вперед. Тот не спорит и идет первым, покачивая бедрами, будто шагает по чертовому подиуму. Чонин всегда был слегка параноиком и редко пускал Сехуна за спину даже когда они были вместе и вроде как должны были друг другу доверять. Не подставляй спину тому, кто может одним пальцем ее сломать — это правило спасало его задницу не один раз. На улице давно темно и очень свежо. Чонин глубоко вдыхает, понимая, как же в баре было душно. Пара тускло светящих фонарей выглядят на дороге одиноко, а Сехун легкомысленно потягивается, демонстрируя выглядывающие тазовые косточки, которые слишком низко сидящие джинсы совсем не скрывают. Он довольно щурится, пробуя воздух на вкус. — Весной пахнет. Чонин прослеживает взглядом, как косточки скрываются за белой тканью футболки, когда Сехун выпрямляется, и ему кажется, что никакой он нафиг не леопард, а обычный домашний кот. Он едва не усмехается этой мысли, а затем поднимает глаза и тогда становится реально не до смеха, потому что Сехун стоит слишком близко, и с ним, кажется, с секунды на секунду случится вся эта хрень с кожей и дыханием. К этому нужно привыкнуть, помнит он, а еще, сколько они не виделись, три месяца? Четыре? За это время он едва не забыл очертания его лица, а теперь тот рядом, на расстоянии меньше вытянутой руки, и выглядит таким знакомым, таким внезапно родным, потому что совсем не поменялся. У Сехуна, кажется, даже волосы остались той же длины, а Ким уже два раза стригся. Чонин смотрит на него, восстанавливая все крошечные детали, которые едва не вымылись из памяти, и от всех этих «знакомо» у него начинает кружиться голова. Хочется закашлять и гулко постучать по груди кулаком, потому что внутри происходит что-то совсем незапланированное. Кажется, его нервная система и как минимум одна половина мозга только что спутались в один плотный комок, который хрен чем разъединишь. Он громко сглатывает и ему становится тошно от самого себя. Какой же он идиот. Идиот, идиот, идиот… — Скоро будет совсем тепло. В прошлом году мы собирались на озеро в это время, помнишь? — Никуда мы не собирались, ты терпеть не можешь воду, — отмахивается он. — Зато люблю знать, что ты еще что-то обо мне помнишь. Мелкие детали всегда такие интимные, — мурлычет Сехун. Чонин отчаянно пытается не вспоминать ощущение его вибрирующего горла под подушечками пальцев. — Мы не виделись несколько месяцев, а не десять лет. — Ну и что? Он закатывает глаза и вспоминает о пистолете. Браунинг лежит в ладони тяжеленным ошметком металла, который он неохотно прячет в кобуру. — Где ты был? — Сехун перекатывается с пятки на носок и обратно, а смотрит так любопытно и пристально, что даже не моргает. Это, наверное, одна из самых раздражающих его привычек. Люди так не смотрят. — Уезжал, — неохотно раздается в ответ. Ким прячет руки в карманах джинсов, пытаясь взашей подогнать себя к тому, зачем он пришел. Сехун, наверное, тоже давно догадался, раз уж даже Кёнсу это смог. — Куда? — В… — он тут же обрывает себя на полуслове и раздражается. — Какая разница? Я пришел не для того, чтобы трепаться. Сехун поднимает брови. — А для чего? Чонин делает глубокий вдох. — Мне тебя… — и замолкает. Сказать это внезапно не получается. Слова застревают в глотке, и он чувствует себя полным ничтожеством, потому что представлял все совсем не так. Глупо было надеяться, что рядом с Сехуном можно остаться равнодушным, но именно этим он все время и занимался. — Ну? — подгоняет Сехун, которому, кажется, действительно интересно. Чонин кусает губы и ему хочется обреченно засмеяться. — Твою мать, не думал, что будет так сложно это сделать. — Просто скажи самое главное, — Сехун говорит это почти заботливо и жмет плечами, а Киму хочется задушить себя прямо на месте. Он медленно выпускает воздух из лёгких, сжимая спрятанные в карманах ладони, открывает рот и не издаёт ни звука. Пробует еще раз, но снова не выходит. Ему так отчаянно не хочется говорить это вслух, будто все станет реальным только в ту самую секунду, когда слова сорвутся с губ. — Сехун, — все-таки зовет он, цепляясь за звук собственного голоса. Он так давно не звал его по имени, что осознание этого промежутка времени причиняет практически физическую боль. Сехун в ответ смотрит так, будто не было всего дерьма, которое между ними произошло. Будто у них все в порядке. — Не тяни. Чонин сжимает кулаки так крепко, что суставы хрустят. — Я должен тебя убить. Это самое главное. Ким задерживает дыхание и сам не понимает: у него отказали легкие или это из-за страха. Он боится, и это даже не из-за Сехуна, который умеет быть реально неуравновешенным, да и пистолет у него все еще есть. Самое страшное здесь только то, что по его лицу можно понять, как он к этому всему относится. — Я знаю, — Сехун засовывает руки в карманы, повторяя чониновскую позу, улыбается и пинает камешки, валяющиеся под ногами. Улыбается. Чонину кажется, что он слышит, как в его висках пульсирует кровь. Ветер ерошит волосы на затылке, и он вжимает шею в плечи, прикрывая нежную кожу. — Та девушка… — он осекается, на секунду замолкая, но буквально заставляет себя продолжить. — Та девушка, которую ты чуть не прикончил… это ее брат. Это он тебя заказал. Он реально крутой мужик, не стоило так с ней поступать. Сехун усмехается практически довольно. — Эта стерва меня раздражала. — Эта стерва приведет тебя к смерти. В ответ он жмет плечами. — Умереть от твоих рук — не самое худшее, что со мной могло произойти. Я даже немного рад, — он продолжает пинать камешки. — А ты, должно быть, сильно на меня обиделся, раз согласился. Чонин буквально чувствует, как его взгляд тяжелеет, а в груди начинает клокотать от гнева. Ему отчаянно хочется вцепиться Сехуну в глотку и ткнуть лицом прямо в бетонные ступени, превращая белую кожу в кровавое месиво. Хочется хорошенько пнуть и орать так, чтобы у того заложило уши. Потому что это он сейчас должен злиться и избивать его до полусмерти. Какого хрена, он не должен быть «немного рад», Чонин собирается его убить. — Ты мог не приходить только из-за этого. Ким сжимает челюсти и до крови прикусывает нижнюю губу. Она тут же начинает ныть, а в воздухе появляется соленый запах, на который Сехун мгновенно вскидывает подбородок. Чонин смотрит на него и не может понять, кого он сейчас видит: паренька, в которого был влюблен, или хищную тварину, сидящую внутри него. — Я даю тебе время до утра, — произносит он, стараясь как можно незаметнее провести языком по внутренней стороне губы. Сехуна это всегда возбуждало, и он не знает, как тот сейчас отреагирует. — Вот поэтому я пришел. Можешь считать это данью нашей… дружбе. Сехун смеется, но веселья в этом мало. — Дружбе, — медленно повторяет он, пропитывая каждый звук ядом. Пальцы зажимают низ футболки, поглаживая строчной шов, и он издевательски хмыкает. — Хреновый из тебя друг, Чонин. Тот молчит в ответ и не возражает, потому что действительно хреновый. Самый хреновый, какого только можно найти. Сехун наблюдает за его лицом, а потом придвигается немного ближе. Чонину хочется свалить от него на противоположное полушарие Земли, но вместо этого он стоит и смотрит на его ключицы. — Знаю. Прости. В последнем слове слишком много сожалений и чувства вины, но этого все равно недостаточно. Нос забивает запах свежих зеленых яблок и черт знает, почему от Сехуна всегда так пахнет. Он ведь хищник — от того, кто может тебя сожрать, не должно пахнуть яблоками. Чонин стоит, медленно вспоминая, как это — когда Сехун рядом, и мурашки ползут уже не от какой-то мистической хрени, а от чужого присутствия. Он вдыхает и закрывает глаза, и ему вдруг совсем не страшно даже повернуться к нему спиной. Если тот захочет его убить, то пожалуйста. — Уезжай куда-нибудь, ладно? Чтобы я тебя не нашёл, — выдыхает он. — Звучит практически заботливо, — уголки губ Сехуна подрагивают. Он открывает глаза и взгляд становится жестким. — Я серьезно, — но потом смягчается. — Пожалуйста. Сехун в какой раз за вечер улыбается, на этот, кажется, искренне. — Правда убьешь меня, если найдешь? — он говорит это почти насмешливо, но прекрасно знает, что тот сможет это сделать, если действительно захочет. — Да. Чонин по-детски заламывает пальцы, а Сехун мягко прикасается и выпрямляет их. Он ласково щурится и наклоняется, прижимаясь губами к чужой скуле, а потом тихо, практически шепотом бормочет, щекоча дыханием чониновскую кожу: — Я буду прямо у тебя под носом.