Медвежья душа

Не ходи, тебя руками сшили Из людских одежд людской иглой. Медведей охотники убили, Возвращайся, маленький, домой. (Владимир Луговской – «Медведь») Андерссену снятся белые медведи: они обступают его плотным кольцом, а он не может сойти с места, точно попал в капкан, их пасти широко раскрыты и из них несет мертвечиной, свежим сырым мясом, человеческим мясом. Они подходят все ближе, Андрессен пытается закрыть лицо руками, и видит, что они превратились в медвежьи лапы. Он кричит, просыпается от этого крика, на секунду, где-то между сном и явью, Андерссену кажется, что он слышит вместо собственного голоса раскатистый медвежий рев. * * * Юджин Мортон не красавец, и определенно не тип Андерссена – если только у того вообще есть тип, всех мужчин, с которыми он оказывался в одной постели, можно пересчитать по пальцам руки – но он ни капли не похож на Елену, он – полная ее противоположность, а большего Андрессену сейчас и не надо. Забрав стакан из рук Мортона, Андерссен придвигается к нему ближе, и спрашивает, не хочет ли тот подняться наверх вдвоем, потому, что у них обоих сейчас наверняка есть свободное время; усмехнувшись в ответ, но не отодвинувшись, Мортон спрашивает, почему Андерссену пришло в голову такое сказать, и тот шепчет ему в ухо: полицейская интуиция, кольцо на большом пальце, твои каблуки, то как ты, черт возьми, смотришь на чуть ли не каждого мужика в этом городе, выбирай. Мортон не выбирает, он только смеется и поворачивается всем телом к Андерссену, тому становится на пару секунд плевать, что Елена может вернуться в любой момент, или кто-нибудь зайдет с улицы, увидит их, он хватает Мортона за плечо и тянет к себе, ближе, как медведь тянет к себе пойманную нерпу, чтобы вцепиться зубами в след от собственных когтей. Мортон охотно подается вперед и тихо говорит: ты прав, лучше пойти ко мне. Они так и не раздеваются. Андерссен захлопывает дверь, Мортон расстегивает его ширинку обхватывает пальцами его член, водит рукой вверх-вниз, вытягивается во весь рост, чтобы поцеловать Андерссена в губы, но тот уже не хочет целоваться, только трахаться; он толкает Мортона на кровать, наваливается на него всей тяжестью, и тот охотно вскидывается ему навстречу. * * * Мортон никогда не видел белых медведей на воле; целую вечность назад отец – до того, как они рассорились раз и навсегда – водил его в зоопарк, но сидевший там на искусственной льдине белый медведь, казался ненастоящим, он был похож на потертую плюшевую игрушку, черт знает сколько лет провалявшуюся на чердаке. В окрестностях Фортитьюда – если верить брошюрам для туристов, а Мортон им верит – белых медведей больше, чем людей в самом городе. Ночами, если ему не спится, Мортон слышит их рык, будто каждый вечер они подходят все ближе. Шериф Андерссен ничуть не лучше медведя, временами он похож на зверя в человеческой коже, но Мортона это вполне устраивает, ему пойдет на пользу необязывающая связь, неплохой секс, не предполагающий прологов и эпилогов, свиданий, разговоров, сближения, такие вещи хорошо прочищают голову. Андерссен, скорее всего, убийца, но он не псих, и не станет пытаться избавиться от Мортона, а тот точно не позволит своим яйцам перевесить голову, тем более, что Андерссен не настолько хорош в постели, чтобы можно было позабыть обо всем на свете; Мортону нужно забыть только о том, что от него ушел, к кому-нибудь, кто не ночует на работе – возможно, просто к кому-нибудь моложе – мужчина, с которым он планировал прожить вместе всю оставшуюся жизнь, и такой как Андерссен, убийца или нет, отлично подойдет, чтобы прогнать ненужные мысли. Даже лучше, если он убийца – эту мысль Мортон не позволяет себе довести до завершения, она слишком тревожна, неправильна, как полицейский он не должен думать о таком – Мортон всегда хотел подойти к краю ближе, заглянуть в бездну по-настоящему, увидеть то, что может посмотреть на него из глубины в ответ. * * * Андерссену снятся медведи, и, проснувшись, он почти готов увидеть в зеркале звериную морду вместо своего отражения. Вот правда, которую хочет вытащить из-под его кожи Мортон: Андерссен не знает, не помнит, виновен он или нет, иногда он чувствует себя потерявшимся среди льдов, он открывает глаза, и не может вспомнить, как попал туда, где находится. Он нащупывает у себя в волосах седую прядь, на ощупь она кажется Андерссену похожей на звериную шерсть. Елена называла его «своим медведем», вот в чем беда. Он забудет Елену, насколько можно забыть того, кого видишь чуть ли не каждый день, и все опять будет хорошо. * * * С Мортоном все проще и лучше. Никаких свиданий, никаких интимных разговоров. Они не пытаются найти что-то новое, открыть для себя неизведанное, они просто занимаются сексом, когда находится свободное время. Мортон кусает Андерссена, когда тот склоняется ближе, чтобы его поцеловать, иногда – до синяков впивается в плечи пальцами, стонет как раненное животное, бьется как пойманная добыча в лапах медведя, и Андерссен шепчет ему на ухо: если бы только ты любил меня, это спасло бы мою душу. Он тут же понимает, что эти слова похожи на признание в убийстве, и зажимает себе рот ладонью, царапая лицо медвежьими когтями. * * * Белые медведи стоят в пищевой цепи выше человека, Андерссен помнит это со школы: человеку нечего делать там, где водятся белые медведи, если только он не хочет стать добычей. Дыхание Андерссена пахнет кровью, человеческой кровью, потрохами из съеденного трупа, и однажды Мортон это заметит, тогда уже не нужны будут никакие доказательства или улики, вина станет очевидной. Но пока что Андерссен прячет запах, скрывает свои острые медвежьи зубы во рту. Он целует Мортона, оглаживая его шею или гладкий, беззащитно обнаженный затылок, легко прикусывает кожу у ключиц, стараясь быть нежным, а Мортон цепляется за его плечи обеими руками, выгибаясь, насаживаясь на его член. Закрыв глаза, Андерссен старается не думать о медведях, он глубоко вдыхает теплый, человеческий запах Мортона. А потом, когда они заканчивают, Мортон улыбается и спрашивает: неужели ты действительно хотел бы, чтобы я тебя полюбил? Андерссен хочет усмехнуться в ответ, но чувствует затаившийся в глотке рык и боится выпустить его наружу. * * * Андерссен смотрит на свою руку, и видит, что на большом пальце вырос медвежий коготь – настоящий, ему не кажется, он острый и длинный, и черный. Это пугает до смерти, Андерссен понимает: никто не должен увидеть коготь, иначе станет ясно, что именно он – убийца. Схватив нож, не позволяя себе задуматься или начать сомневаться, он загоняет острие под коготь, резким движением срывает его, и тот падает на стол – обычным человеческим ногтем. Но Андерссен видел правду. Ему даже не больно. Он заклеивает палец пластырем, прижимает его с силой, но рана даже не саднит, он отрезал от себя часть медведя. Он сможет избавиться от медведя и Мортон ему поможет, хочет того или нет. * * * Мортон просыпается среди ночи от резкого щелчка наручников над своим ухом, свет уличных фонарей, смешивающийся с лунным, заливает комнату, и Мортон отчетливо видит Андерссена, раздетого догола, а потом вздрагивает вздрагивает всем телом, когда понимает, что Андерссен приковал его к кровати – ведь если все предположения и расчеты ошибочны, тот может оказаться достаточно глуп или безумен, чтобы убить его. Андерссен улыбается, подносит палец к губам, а потом шепчет: я хочу сделать тебе подарок, ты хороший человек, даже если сам об этом не знаешь, и хороший полицейский, мне жаль, что ты никогда меня не полюбишь. Звать на помощь опасно, нельзя делать ничего, что может спровоцировать агрессию – Мортон мысленно повторяет как молитву, снова, и снова, и снова, только бы не позволить себе впасть в панику: возможно, все еще не так уж плохо, Андерссен еще не пытается причинить ему вред, возможно, это все игра или дурацкая шутка, или Андерссен оставит его прикованным к кровати и убежит, покинет город – хотя что-то внутри него говорит: нет, это не игра, он сумасшедший, и ты сам пришел в его ловушку, сел в капкан. У Андерссена в руках что-то блестящее, кажется, что-то острое – Мортон щурится, пытаясь разглядеть, но не может, слишком темно и на нем нет очков – и отступает на пару шагов, он показывает лезвие, как фокусник, готовящийся к фокусу с исчезновением, а потом проводит им по груди, между сосков, Мортон видит проступающую кровь, та выглядит черной, она ползет по коже, медленно, как трещина по льду, а Андерссен улыбается – его тон становится мягче, нежнее, это страшнее звериного рыка – и говорит: я знаю, ты здесь мерзнешь, а у белых медведей красивые шкуры и очень теплые, тебя такая укроет от любых холодов. Андерссен прочерчивает глубокую линию под ключицами и, подцепив край кожи ножом, начинает свежевать себя; он тяжело дышит, потом – замирает, и произносит, пугающе тихо для человека, раздевающегося до мяса: я подарю тебе медвежью шкуру, я подарю тебе свою медвежью шкуру.