nothing's impossible

Вы вскользь упоминаете в разговоре «Микки Милкович» - и собеседник настороженно, по привычке, оглядывается через плечо. «Микки Милкович» - и Йен Галлагер дергает краем рта в бесстрашной кривой усмешке с затаенной нежностью на дне яркой радужки. Микки Милкович знаменит на весь Сауссайд как самый типичный представитель их проебанного поколения. У Микки в детстве не было ни рыбок, ни хомяков, только выводок братьев и сестра, которые наловчились заботиться о себе не хуже него, потому что здесь, в социальной яме Чикаго, ты либо приспосабливаешься к жизни, либо сдыхаешь под забором никому не нужный. Микки не умеет волноваться о ком-то, кроме себя, Микки поломанный и с неровными шрамами изнутри, заросшими как попало: естественный отбор не школьная училка в юбке и прямоугольных очках, у естественного отбора не бывает любимчиков. Да и такие, как Микки, при любом раскладе в ту категорию не попадают. Он говорит: - Галлагер, что ты несешь вообще, какая разница, кого я трахал в твое отсутствие? Он имеет в виду: «я ждал тебя из твоей ебаной армии и дрочил на помятую фотку, словно влюбленная малолетка». Йен перестает хмуриться и поджимать недоверчиво губы, тянет его ближе за майку, и Микки ловит почти чистый кайф от несуществующего прихода, когда жизнь снова становится жизнью, а не унылым существованием. Он говорит: - Галлагер, если тебя найдут со вскрытой глоткой в кровати богатого извращенца, я скажу, что мы не знакомы. Он имеет в виду: «будь осторожнее, я не хочу тусоваться пожизненно за решеткой за убийство какого-нибудь уебка с кучей денег в швейцарском банке». Йен смеется, всегда смеется в ответ, заглядывает в глаза и вкрадчиво молчит, но Микки знает, что его просто распирает от желания спросить, не переживает ли он. Йен не задерживается в клубе дольше положенного, чтобы Микки не пришлось подбирать его из очередной подворотни. Будь Микки законопослушным гражданином Америки, посещающим церковь каждое воскресенье, он бы каялся перед господом, что отыскал для него замену. Но они тут в бога не верят, и Милковичу забить на все это огромный болт, потому что пока рыжая макушка маячит по утрам рядом, можно не беспокоиться о расплате за бесконечный список грехов под его именем в личном деле. Микки даже не подозревал, что ошейник захлестнет его горло удавкой и паникой не из-за сына и истерик Светланы, а из-за пропажи самого Йена, который может оказаться где угодно, хоть в другом штате за херову кучу миль, насколько хватит бензина в машине Игги, - Микки молится, чтобы его обкуренный братец не особо интересовался литрами в бензобаке автомобиля, - и он вызванивает заученный номер, проклиная автоответчик. Упрекающий взгляд жены оптимизма не добавляет совсем, и Микки отчаянно едва не швыряет в нее телефоном. Видимо, в прошлых реинкарнациях он был не безгрешен, раз судьба продолжает щедро отвешивать ему пиздюлей: Микки понятия не имеет, что делать с парнем, у которого в голове откровенно все сбоит. У Микки внутри блядская гражданская война и дилемма: все бросить и никогда не пытаться начать сначала или остаться, потому что Йен Галлагер - лучшая вещь, что могла приключиться с ним. Микки, наверное, все-таки делает выбор. Это похоже на прыжок в ледяную воду: одновременно захватывающе и пугающе до пиздецов. Микки сидит у его постели, уперевшись ладонью в край, упорно смотрит куда-то в сторону, и когда Йен просыпается просто так, а не от нового приступа приглушенных литием галлюцинаций, говорит наконец-то прямо и без подтекстов: - Знаешь, я тут подумал, что стоит тебе сказать. Я люблю тебя, ну и, в смысле, даже если это означает провести ближайшие несколько десятков лет с этой биполярной херней. Йен улыбается впервые за последние дни.