Блю Кюрасао

События этого вечера Рин прокручивает в голове как в замедленной съемке: вот Нагиса втаскивает огромные пакеты с продуктами и вещает про «лучшую Иватоби-пати во всем мире», вот Рей жалуется, что на новогодние каникулы задали слишком много — «Рин-сан, у меня нет времени совершенствовать баттерфляй!», — вот Макото рассказывает о жизни в Токио, говорит, что они виделись с Соске и Кисуми, и тот постоянно спрашивал о Рине. Вот Хару молча готовит праздничный ужин. Рин сверлит взглядом его спину, смотрит, как капелька пота стекает по шее — Хару рассеянно утирает ее тыльной стороной ладони, — Рин все никак не может перестать таращиться и надеется, что тот не обернется. Хару поводит плечами — и не оборачивается. Телефон сигналит раз, другой, Рин наконец отмирает и достает аппарат — смски от Го похожи на тычки пальцем между лопаток: «Мы с Ханой-чан уже в отеле, скоро пойдем в онсен, передавай всем привет!», «Ах да, онии-чан, не забудь прислать фотографии!», «Я надеюсь, вы с Харукой-семпаем не подеретесь (^ U ^)b», ну кто ее спрашивал вообще? Рин вздыхает, смотрит на Рея с Нагисой, расставляющих посуду и приборы на стол, и снова поворачивается к Хару. Они не виделись уже достаточное количество времени, Рин еле выкроил неделю, чтобы приехать в Японию повидаться с семьей и друзьями. По Хару он соскучился больше всего. — Смотрите, что у нас есть! — звучит у него над ухом, ему вторит жалобное «Нагиса-кун, ты все разольешь!!», и Рин оборачивается. Переваривает увиденное, еле сдерживается, чтобы не заорать. «Асахи», «Золотое сакэ», «Блю Кюрасао»?! Рин не может определиться с эмоциями, то ли восхищаться Нагисой — где он это достал? — то ли сердиться. Не для того он договаривался с тренером и клятвенно обещал тренироваться, чтобы Нагиса — из всех людей! — организовывал алкогольную вечеринку у Хару дома. Тренеру Рин, конечно, не соврал: он действительно собирается наведаться в Самедзуку, посмотреть, как справляются его бывшие кохаи, посоревноваться с Хару. Судя по тому, как перекатываются мышцы у того под футболкой, Хару не терял времени даром, но он все еще худой — наверняка питался одной рыбой, смеется Рин. Лопатки у него все такие же острые, он все так же держит одну руку на поясе, когда готовит, и эти маленькие детали преломляются, отпечатываются в мозгу Рина красивыми кадрами. Потом они пьют. Играют в бутылочку на желания. Обсуждают учебу Рина в Австралии. Пьют еще, и Нагиса начинает рассказывать страшные истории. Рин толком не вслушивается — Хару сидит, прижавшись к нему так близко, что если бросить взгляд ниже, можно увидеть ключицы в вырезе футболки. Адекватный видеоряд воспоминаний ненадолго обрывается — примерно на моменте, когда Макото с виноватой улыбкой просит Рина позаботиться об остальных, говорит что-то про близнецов, за которыми должен присмотреть, а Рин почему-то чувствует себя не в своей тарелке. По мнению Рина, Макото — единственный, кто выглядит трезвым и адекватным, — бежит с тонущего корабля удивительно не вовремя. — Извини, что так вышло, я обязательно приду проведать вас утром, — говорит тот, быстро закрывает за собой дверь, и Рин даже не успевает возразить. Из-за спины слышится заливистый смех Нагисы, смешивается с возмущенными возгласами Рея, и Рин тяжело вздыхает — в висках стучит, будь здоров. Деток пора укладывать спать. — Рин-чан, мы тут сами разберемся, иди к Хару-чану, он тебя уже заждался! — слышит он, как через подушку, и камера дает сбой.

***

Рин не помнит, как оказывается в комнате Хару, не понимает, зачем Хару толкает его, зачем усаживает на кровать, садится рядом близко-близко. — Рин. — Хару? Хару молчит. — Хару? — повторяет Рин, — Я не умею читать твои мысли, поэтому, может, скажешь что-нибудь? — Мы должны поцеловаться, — заявляет тот, и Рину кажется, что это все — один очень странный сон. — Хару, погоди, — он пытается собраться с мыслями и улавливает запах моря — серьезно, почему от Хару пахнет морем даже сейчас? — и чего-то сладкого, видимо, коктейлей, которые им намешал Нагиса. Это очень отвлекает. — Рин, у меня во рту такой странный привкус, очень вкусный, — точно, коктейли, — он пока не выветрился, давай. Давай поцелуемся. — Послушай. Подожди. Я, — Рин для достоверности показывает на себя пальцем, — пьян. Ты, — палец упирается в грудь Хару, — тоже. Вообще в стельку. — И? — тот берет его руку в свои, подносит к лицу и трется щекой — мягко. Кожа у него теплая и гладкая, и Рину очень хочется подтянуть Хару к себе и целовать до изнеможения. Он сглатывает, во рту сухо-сухо, и говорить получается с трудом. Иногда Рину страшно от того, что тот с ним делает одним своим существованием. — Ты утром не вспомнишь о том, что мы делали, и я буду козлом отпущения. — А что ты хочешь со мной делать? — Хару, кажется, пытается улыбнуться, но не контролирует мышцы лица. Кто-нибудь, пристрелите его, а? — Это ты мне скажи! — Нет, ты. — Блин, Хару, серьезно? — Ладно, — Хару придвигается еще ближе, Рин чувствует его ребра через тонкую ткань футболки, — Я покажу тебе зрелище, которое ты еще не видел. Эту фразу он шепчет Рину в губы, и видит Бог, Рин бы сдался, если бы не внезапное осознание. Пьяный Хару домогается его, используя его же, Рина, фразы, как пикап-лайн. Расскажи он это кому-нибудь — не поверят. — Почему ты смеешься? — Потому что я не так представлял себе это, — выдавливает Рин, не в силах сдерживать смех. Хару с обиженным видом откидывается на кровать. — Ладно, ладно, извини. — Рин смотрит на тонкую полоску белой кожи, оголившуюся, когда Хару лег на спину, и отчаянно пытается найти в себе силы отвернуться, сбежать в ванную, уйти спать в другую комнату. — Я просто думаю, что сейчас не лучшее время, чтобы делать то, что ты предлагаешь. — Время есть всегда, — бодро отвечает Хару и тянет его за рукав. Взгляд у него расфокусированный, глаза нереально красивые, светящиеся желанием, Рин мешкается секунду-другую, и думает: «Пошло все к черту». В самом деле, взрослые уже люди. На вкус Хару действительно как «Блю Кюрасао», Рин не может оторваться — вкусно. Он кусает его губы до крови, проводит языком, слизывая металлический привкус. Вплетает руку в его волосы и тянет на себя, и Хару тихо, еле слышно стонет. Рин наваливается всем телом, словно хочет вплавиться в него — руки Хару упираются в плечи, Рину кажется, что он дрожит. — Это щекотно. И ты тяжелый. — Хару хмурится и фыркает. Рин смеется ему в шею, шарит руками под футболкой, оглаживая ребра. — Отказываться поздно, — выдыхает он. Он кусает Хару за шею, за ключицу, тот откидывает голову назад и вскрикивает — видимо, стукнулся о стенку кровати. Рин смеется, в голове легко и пусто, и больше не стучит в висках. — Рин, — Хару вдруг резко застывает под ним, больно дергает за кончики волос, привлекая внимание. — Погоди. — Если ты сейчас скажешь, что хочешь принять ванну, я ударю тебя, честно. Хару смотрит на него, как на идиота. — Я только что слышал грохот внизу. Вдруг это была любимая бабушкина ваза, нам надо проверить, — он пытается подняться, попутно спихивая с себя Рина, но спотыкается, падает и обмякает в его руках. — Как все кружится... — Ну что ты будешь делать-то, а... Жди, я сам проверю. — Рин отцепляет Хару от своей футболки — тот долго ворчит и не хочет отпускать, «ты меня бросаешь», «что ты за человек такой», «хотя бы принеси воды», — и направляется вниз, мысленно взывая ко всем богам. Конечно, это не бабушкина ваза. Спустившись, он застает Рея и Нагису, спящих в обнимку на широком футоне, Нагиса спокойно сопит, облапив Рея как панда. Рядом с ними разбросаны осколки от случайно задетых бутылок из-под «Асахи», а на полу расплывается грязное пятно. Рин борется с желанием разбудить поганцев и послать убираться самим, но все же отправляется на кухню за совком. Когда он возвращается, Хару ожидаемо спит. Грудная клетка ровно вздымается в такт дыханию, волосы разметались по подушке, а футболка еще немного сползла, кокетливо обнажив одно плечо — завораживающе. Рин вздыхает безысходно-вымученно, залезает на кровать, притискивает Хару к себе — в его руках тот выглядит хрупким и милым — и накрывает их обоих одеялом. — «Блю Кюрасао» с привкусом скумбрии, значит? — шепчет Рин и проваливается в сон. Продолжить они всегда успеют — в конце концов, взрослые же люди.