Что общего у?

Однажды Джим задался вопросом: что общего у Морана и письменного стола? Этот животрепещущий вопрос занимал его пытливый ум вот уже две четверти часа, и Джим никак не мог найти на него достойного ответа. Без всякого сомнения, это было плохо. Ибо если Джиму приходил в голову какой-то вопрос, на который он не мог найти ответ менее чем за две четверти часа, то ему ничего не оставалось делать, кроме как искать оный практическим путем. Сколько невинных пострадало в свое время от его страсти к исследованиям — не перечесть! А сколько раз страдал сам Моран — не сказать тем более. Себастьян уже научился распознавать в лице шефа то самое, особенное выражение, которое он приписывал про себя "садистскому энтузиазму". Именно поэтому сегодня, когда Джим ворвался в комнату Себа с лихорадочно блестящими от возбуждения глазами, встрепанной прической и одухотворенной улыбкой на лице, Моран отложил в сторону винтовку, которую любовно полировал последние полтора часа, и внутренне напрягся. Последний раз, когда он имел честь лицезреть у Джима этот самый «энтузиазм», ему пришлось три недели проваляться в постели с простреленным бедром: Джимми хотел узнать, как переносит болевой шок отдельно взятый полковник при отсутствии наркотических веществ. — Пойдем со мной! — воскликнул Джим, схватив Морана под локоть, и потащил куда-то за собой. Тот покорно поплелся следом, мысленно прощаясь с самыми любимыми участками тела и готовясь к худшему. К его удивлению, Джим притащил Морана не в тир и даже не в подвал, а в кабинет, где большую часть пространства занимал старинный письменный стол. Поставил Себа прямо напротив него, строго-настрого наказал не двигаться, после чего сам сел в кресло, положил ногу на ногу, вальяжно откинулся на спинку и не менее десяти минут, не мигая, взирал по очереди то на Себастьяна, то на стол. И обратно. Стоять неподвижно длительное время Себастьян научился в армии. Но последний его караул был более десяти лет назад, поэтому сейчас это было довольно сложно. Тем более что от пристального взгляда темных глаз шефа ему всегда было несколько не по себе. А сейчас Моран вдруг осознал, что чем дольше и внимательнее смотрел на него Джим, тем сложнее ему было оставаться неподвижным. Особенно одной части его тела, за которую он совершенно не мог поручиться. Сказать по чести, была в его жизни парочка моментов, когда упомянутая часть тела шевелиться отказывалась напрочь. Хотя могла бы, черт побери… А сейчас ей было бы лучше и проигнорировать желания своего хозяина! Моран осторожно сглотнул — во рту пересохло, но его жалкие попытки совладать с ситуацией не здорово помогали. Вдруг Джим вскочил — Себу стоило большого труда не вздрогнуть от неожиданности – подбежал к столу, схватил какой-то листок бумаги и ручку, черкнул пару строк, затем подошел с ними к Морану и твердой рукой поставил того в недвусмысленную позу, нагнув над столом. «Ну, по крайней мере, какое-то удовольствие ты сегодня получишь!» — попробовал подбодрить себя Себ. Как вдруг осознал, что вместо ожидаемых еще более недвусмысленных действий, шеф положил на его спину листок и принялся увлеченно что-то писать. Тренированная спина Себастьяна для письма годилась не так хорошо, как стол, но была достаточно тверда, чтобы ручка не рвала бумагу, и умеренно упруга, чтобы рука не уставала. Проведя сей несложный опыт, Джим возрадовался: — Так вот оно что! На них обоих можно писать! После чего бросил ручку и бумагу, хлопнул Морана по не менее упругому заду и убежал в закат. Ему еще нужно было проверить, что общего у Джона Уотсона и куртки со взрывчаткой. А Моран вздохнул и вернулся обратно к полированию любимой винтовки. По крайней мере, это занятие гарантировало ему не только спокойствие, но и вполне физическое удовлетворение. От проделанной работы. А вы что подумали?