Утопия

Это был важный момент. Момент свершения чьих-то судеб. Если бы раньше кто-либо сказал Канде, что он полностью пойдет на поводу у Шпенделя, он бы не поверил, быть может, даже избил бы того человека немножко, чуть-чуть. А сейчас он был другим человеком. За эти полгода, что прошли в Черном Легионе, когда его преследовали полиция, ФСБ и прочие серьезные люди в черных костюмах, он был не так одинок, как во время войны. Рядом был Аллен, Лави, Линали и Жина. Канда не помнит свою семью, поэтому для него трудно представить, что это вообще такое. Но он не может сам себе врать в том плане, что эти люди стали не просто близкими друзьями, но и чем-то большим, теми людьми, которых ему никогда не хотелось бы потерять. Он изменился. Но Канда не понимает, в какую именно сторону он изменился, и хорошо ли это вообще? Почему он стал совершенно другим человеком? Почему не смог отстоять свое старое мнение о мире? Не слишком ли сильно на него действовали разговоры с другими людьми, объятия и поцелуи Аллена? Разве он не был более холоден и безразличен ко всему? Юу не знает, он слепо следует командам Уолкера. Он предпочитает не задумываться, иначе можно слишком многое о себе узнать и понять о других, слишком малое изменить. «Голые войны сходят с ума, Почернели старинные храмы. Увязла в сугробах эта пора, И не дают даже воды краны». Канда помнит, когда Аллен еще два года назад на свой страх и риск зачитывал ему это стихотворение собственного сочинения. Все, что было в нем дрожало: пальцы, голос, руки, ноги; даже глаза испуганно подергивались, бровь то высоко возвышалась над глазом, то в непримиримом жесте отчаяния опускались вниз, когда он сам на себя злился из-за своей пугливости. Это был крик по давно ушедшим событиям — по той войне, что отобрала всех близких и родственников. Уолкер осознал себя как личность, когда была уже середина войны. Люди тогда уже не понимали, почему воюют, по какой причине сражаются, зачем убивают себе подобных. Они были стадом напуганных баранов, что мчались вперед, не смотря по сторонам, руша все на своей пути. Животные. Во второй строчке он подчеркивал упадок моральных ценностей. «Наше тело — это храм для нашего духа». У тех людей не было ничего святого, ничего духовного, возвышенного, что было бы важнее убийства. Они не выбирали свой жизненный путь. Как раньше рождались для того, чтобы продолжать свой род, заводя детей, семью, работая на двух работах, чтобы целое лето провести в деревне, на даче. Тогда, во время войны, точно так же рождались, чтобы убивать. И нельзя винить поколение Аллена и Канды в том, что они так просто согласились противостоять действующей власти. Они выросли в бесконечной войне, которую нельзя просто так остановить, потому что это их жизнь. Об этом вся третья строчка. В четвертой Аллен просто вспоминает момент из своего детства, когда была война, на улице стояла зима и вся вода в кранах замерзла. Ему думалось, что это последнее, что с ним случится в жизни перед смертью. Так он думал каждый Божий день. Когда Канда наконец осознал смысл этого четверостишия, он продолжил размышлять на эту тему, стараясь как можно больше узнать о себе и своих сверстниках. Уолкер с самого начала понимал весь смысл своих четырех строк, но безумно боялся, что все его окружение воспримет его неправильно и посчитает психом и полным придурком. Поэтому он пошел на отчаянный шаг — пойти к самому страшному человеку из своего окружения, которого он знал, а именно к Канде, чтобы, набравшись мужества, попытаться донести мысль. Юу не понял. Его безразличие отпугнуло Шпенделя, и он не стал больше пытаться показывать кому-либо, что чувствует на самом деле и что хочет донести до других. Он закрылся под толстой скорлупой лицемерия, лжи, тупости, фальшивых улыбок, идиотских шуток и нелогичного поведения. Он всем своим нутром кричал, что есть мочи: «Смотри! Смотри! Я нормальный! Я смешной и комичный, немного тупой, но неплохой друг! Пожалуйста, окажи мне поддержку...», но никто не слышал. Юу видел. Отчетливо видел и пытался понять причину, мотив. Но получал пощечину за пощечиной в виде шуток и издевок. От него отмахивались, как от надоедливого комара. Но Канда не был животным. Он мог спокойно размышлять, оценивать ситуацию, логически продумывать какие-либо действия. Но Аллен оставался загадкой. Ему пришлось потратить на Уолкера целых два с половиной года, чтобы разгадать великую тайну, которую так бережно хранил в своем сердце Мояши. Ему надо было стать ближе со Шпенделем, но каждый раз расстояние между ними было слишком велико, чтобы узнать столь интересующего Канду человека. Ближе. Еще ближе. Невыносимо близко, но надо преодолеть еще несколько миллиметров, чтобы раскрыть эту тайну. Чужое горячее дыхание чувствуется на шее, руки крепко обнимают за плечи, и жаром проносится прикосновение пресса к спине по всему телу. Еще ближе. Совсем чуть-чуть. Это надо, это нужно. Юу ходит по лезвию ножа. Он так же быстро угасает, как и воспламеняется вновь. Черта, за которой его ждет совершенно другая жизнь была преодолена всего одним шагом вперед и желанием не отпускать обжигающую кожу руку. Что он делает? Сейчас. Прямо в этот момент. Канда и Аллен договорились о встрече на крыше дома в три часа дня с Линали и Лави. Мечник даже и не думал, что Уолкер задумал нечто настолько масштабное. Вообще, было бы странно предполагать, что Мояши способен на нечто подобное, если его совершенно не знать. Но Юу даже воодушевился такой решительностью со стороны Шпенделя. Итак, ровно в три часа дня на крышу слетелись не только стаи птиц, но и Линали с Лави. Аллен мирно поприветствовал их, считая неуместным улыбаться после того, как Канда простил и действительно принял его таким, какой он есть. - Аллен, зачем ты нас вызвал в такое место и в такое время? Что-то случилось? - спокойно спросила Линали, поправляя свои два хвостика. Канда одновременно от воодушевления и волнения схватил Уолкера за руку, отчего все удивились, криво и неумело, но действительно искренне улыбнулся. Да, показывать свои эмоции для Канды было чем-то запредельно странным, особенно если они были позитивными. Все присутствующие напряглись. Но Линали, настаивая на своем, все еще ожидала ответа. Аллен, с детским озорством метнув на Юу свой взгляд, тоже ухмыльнулся и спросил крайне простодушным голосом: - Не хочешь мне помочь в том, чтобы уничтожить Графа? Линали впала в ступор, после чего задумалась, задала интересующий ее вопрос: - Ты с ума сошел? Лави, он точно вменяем? - Эй, не обижай моего друга! - быстро среагировал Книгочей, после чего прикусил язык и сам подумал, что это слишком... просто невозможно. - Аллен, прости, но я не думаю, что мы можем справиться с Графом на данный момент. - У нас есть план, - вступил в разговор Канда тяжелым и уверенным голосом. - Какой? - приподняла бровь Линали, выжидая ответа. Все, кроме Канды, напряглись, когда Уолкер неожиданно широко улыбнулся, выражая насмешку, нетерпение и неприкрытое озорство. *** В полуосвещенном помещении стояли несколько огромных капсул с какой-то жидкостью. Это были совершенно разные вещества: от серо-буро-малиновый субстанции до чернеющей и отдающей гнилью какой-то материей. Роад бессмысленно плыла в серной кислоте, почти уже не поддаваясь окислительной реакции. Ее кожа была цела, она даже дышала. В кислоте. Ее тело полностью адаптировалось к такой окружающей среде. Она была без сознания, но продолжала плакать. Комуи, чье лицо осветилось зеленным отблеском, приблизился к ней с интересом разглядывая, как безмятежно плывет в кислоте чужое безразличное тело маленькой девочки. Уголки его губ приподнялись вверх, Комуи широко улыбнулся, а после расхохотался, да так сильно, что его голос был слышен на всем этаже. Он вытер выступившие от смеха слезы, с силой прижался руками к большой пробирке, в которой происходил масштабный эксперимент, давя на стекло ладонями. В любой момент все могло не выдержать и лопнуть, облиться прямо на него. Он бы сам растворился на веки вечные в этой кислоте. Но это было не важно для Комуи. Это его не волновало. Он с трепетом разглядывал чужое тело сквозь стекло, словно через линзу своего микроскопа, непрерывно шепча охрипшим от волнения голосом: - О-о, кого мне привезли сюда? Чье тело так быстро адаптировалось к окружающей среде? Как ты прекрасна, Роад, когда твое миленькое личико не омрачено злобой и горем. Когда ты так поэтично живешь в том, что обычного человека в момент убило бы. Ты моя маленькая прелесть. Ты моя путевка в новую жизнь, которой я воспользовался. Мне всегда хотелось спросить: было ли тебе так приятно убивать тех ученых, как мне убеждать тебя, что именно они в этом виноваты? По его телу прошлась легкая дрожь, а дыхание слегка сбилось. - Мое маленькое творение. Моя вторая ошибка. Он широко улыбнулся, проведя щекой по стеклу. Он чувствовал, как его тело предательски возбудилось. - Мне бы хотелось создать Утопию для меня и сестренки. Но эти чертовы твари во время войны в двухтысячных убили ее. А я оживил. Я же хороший братик, который занимается наукой. Умный братик. Нельзя, чтобы вокруг были люди, иначе они могут ее снова убить. А потом меня. Мне не нравятся люди, поэтому я и хочу создать Утопию. Так умирает гораздо больше людей. Ненужный мусор. Неожиданно Роад открыла глаза и с совершенно беспомощным выражением лица произнесла, еле шевеля губами: - Мусор здесь только ты. Комуи закрыл свой рот, внимательно оглядывая пришедшую в себя девочку. Улыбнулся, прищурив глаза. - Я могу управлять собой в отличие от маленькой девочки, которая еле ориентируется в пространстве, которая не может управлять собой. Ты моя ошибка. Хотя, Кросс тоже хорош, позволил тебе гулять по базе. Правда он не знал о твоих проблемах. - Проблемы есть только у тебя, потому что жизнь наказывает таких, как ты. Комуи рассмеялся, развернувшись на сто восемьдесят градусов, уходя. - Мне все равно. Я хочу Утопию, значит, она будет. *** Есть одна вещь, о которой не было сказано ранее. Жина месяца два назад умерла, попав под шальную пулю. Никто не застрахован от смерти. Для Канды было большей неожиданностью даже не сама смерть Жины, а то, что она для него что-либо значила. Он горевал по этой утрате. Она вечно была рядом с ними, стараясь влиться в компанию, в некоторых моментах он был с ней даже близок. Она открылась ему и честно призналась в том, что на самом деле восхищается им, а не любит, что она хотела бы быть такой же, как он — честной с самой собой. Чтобы она смогла перестать бегать за другими ребятами во время прогулки, когда у всех был хотя бы скейтборд, велосипед, а у нее только две ноги, чтобы уйти из той квартиры, в которой живет ее старая и безумная бабка, съевшая однажды от злости попугая. Ей хотелось, чтобы люди поняли, что статус стервы она сама себе не ставила, и на самом деле, быть может, если бы кто-либо захотел с ней хоть чуть-чуть стать ближе, то он бы узнал, что она не такая. Что ее мнение на многие вещи не совпадают с мнением большинства. Но она не умела быть Кандой, возможно, Жина была бесхребетной, нерешительной, но в глубине души ей очень сильно хотелось стать такой же решительной и непоколебимой, как Юу. Канда заплакал, когда узнал о ее кончине. Он действительно изменился за полгода. Повзрослел?