Святые грешники

      За дюжиной масок – лицо. За семью замками – душа.       Лицо давно уродливо, испещрено невидимыми следами лицемерных улыбок, похотливым пытливым взглядом и отпечатками чужих губ. А вообще, конечно, приятный молодой человек. Может не красавчик, но девчонки периодически сходят с ума. Скорее от материального положения и социального статуса, нежели от пресловутого богатого внутреннего мира. Да какой там мир, так, мирок. Пытливый ум, смекалка и задатки оратора не в счет, скорее приятный бонус от природы-матери. В мирке загнанная душа. Тлеет, словно уголек. Ни дать ни взять – Дориан Грей нашего времени. Не герой, конечно, не герой.       За спиной номер двадцать четыре и сотни глаз, следящие за каждым движением. Среди них – её. Следят за всеми, но не за ним. Окинуть взглядом тот самый сектор, чтобы удостовериться – пришла не к нему. Удостовериться и приложить усилие, чтобы проглотить злость.       Лезвия коньков рассекают лед, осыпающегося мелкой крошкой. Так и она, разбила его лед, оставив микроскопические осколки. Не занозы – не достать. Сидят где-то внутри, далеко, глубоко. Даже не гниют, изредка покалывают, воскрешая невесть какую ревность. Ведь она следит, сидя на трибунах, не за ним. За тем вон, холеным и воспитанным придурком под девятым номером. Тонкие пальчики сжимаются. Не за него.       Он не влюбленный мальчишка и бегать за ней собачонкой не станет. Время придет - сама приползет. Остается только ждать, чувствуя холодок в грудной клетке. «Снежная королева, блять».       Но на Кая Кисляк не тянет.       Яна, конечно, святоша. Светлый лик, чистый наивный взгляд. Возмущенно надутые губки и руки сложенные на груди. - Чего тебе? - Ничего, мимо шел, думаю, дай поздороваюсь. - Ну, здоровайся и иди куда шел. - Фу, как грубо, Яночка. Боишься, Костер увидит тебя со мной, обидится и будет плакать? - Ха-ха, твое чувство юмора низкопробно. - Как и твой вкус на парней. - Напомню, ты был моим парнем, следовательно, что? - Ошибочка. Не я был твоим парнем. Ты была моей девушкой. Разницу улавливаешь? - Да пошел ты. - Уже иду. Костру привет передавай. Пламенный. - Обязательно.       У Иньярриту сука-любовь. Любовь. Высокопарная херня. «Наверно, не любовь, но таки согласен. Сука. Ироничная наглая сука».       Не зря же тот девятый, как и этот двадцать четвертый – крайний нападающий. Кисляк и не подумал бы никогда в жизни, что с Костровым может быть приведен под общий знаменатель. У их общего знаменателя иномарочка и институт, папуля-начальник и телячьи глазки. Только получается перевернутая дробь. Этот общий знаменатель успел побывать под ними. Под крайними нападающими.       Неправильная дробь.       Только вот Кисляк собрался стать нападающим, а крайний...       Жизнь – театр? Получите – распишитесь. Не забудьте взять на представление накрахмаленный платок, дабы утереть скупую слезу. И Станиславский пусть воскреснет, непременно с «Верю!».       Андрей хочет сыграть, пожалуй, свою лучшую роль.