Симметрия

Идеально чистый потолок. А, нет. Какое-то пятно, раздражающее своим присутствием. Оно мешает, мозолит глаза, выводит из себя, нарушает её мнимое спокойствие. Как камешек, который бросили в тихий пруд. От него идут круги, знаете, частые, гладкие… Какая глупость. Но уберите же это пятно, как оно там оказалось? Неподвижный взгляд вверх. Не выдавать своего настроения, иначе кто-то подсмотрит, обнаружит. Нельзя. Даже не шевелиться. Может, никого нет? Молчание висит в комнате, сжавшись в тёмный комок, опустилось пятном на потолок. Она осторожно мизинцем осторожно ощупывает прохладный гладкий пол. Хлопковая ткань просторной туники сулит свободу движений, но только бы не довериться этому ложному ощущению. Приподнимает ладонь над поверхностью пола, и чувство странной свободы и бесшабашности захватывает, хотя она сделала всего лишь лёгкое шевеление. Через некоторое время, чутко прислушиваясь к любым звукам и их полному отсутствию, переводит будто бы застывшие глаза с потолка на стены, тоже белые. На целый сантиметр поднимает тяжёлую голову. То, что живёт в ней, кажется, потеряло бдительность. *** Огни зала и вспышки фотокамер ослепляют, дезориентируют. Девушка старается не делать лишних движений, только улыбается, говорит со всеми этими людьми, похожими один на другого, беззаботные и довольные на вид. Но со своими демонами внутри, скрытыми грехами и скелетами, скалящимися из предназначенных им шкафов. Где-то в затылке рождается инстинктивный, звериный страх, ведь и она тоже одна из них. И её секрет гораздо страшнее, собственный скелет предостерегающе трещит рёбрами и клацает челюстью. И она улыбается, ярко, задорно, изгоняя ужас из глаз, и люди раздвигают губы, видя это молодое, не слишком красивое, но аристократическое и открытое, притягивающее лицо. Им невдомёк, что как раз в эту минуту за прекрасной маской происходит жестокая борьба с собой и сознанием, битва за сохранение видимости. Даже если тебя слепят проклятые вспышки, ты никак не можешь сориентироваться, а в определённые моменты зала совершенно неожиданно преломляется под странным, несуществующим углом, плывёт, тонет в человеческих голосах, мыслях и глазах. Кто-то зовёт по имени? О, улыбнись, будь элегантной и искусной актрисой, придай голосу вежливой, но скрытой иронии, подлей сарказма и остроты в слова. Свяжи слова во фразы, непринуждённо и легко, тебе ничего это не стоит. Пространство пока сохраняет свои истинные формы, не пытается выкинуть злую шутку. Но доверять нельзя, будь ты полностью уверена в том, что видишь и слышишь. Улыбайся – к тебе идут. Здравствуйте, неправда ли, чудесный вечер? *** Боязливое прикосновение к стенам, тверды ли они? Сколько им довелось увидеть, услышать, ощутить непосредственно на себе. Вот та памятная царапина. Как же болели пальцы… Надо быть аккуратнее, это было резкое движение, больше она не повторит глупой ошибки, потому что не имеет права, как ни страшно признавать. Полы белой бесформенной туники задевают кожу, и это бесит. Остановиться и подышать носом. Вдох. Выдох. Спокойная, как вода, тихая, как… О Боже, это пятно на потолке! Хриплый звук вырвался в опутанный молчанием воздух. Вот бы добраться до этого пятнышка и уничтожить, как она на это смотрит? Однако не получится пролезть по стене, иначе пальцы будут болеть гораздо, гораздо дольше, чем в прошлый раз. Мы учимся на ошибках, разве нет? А если ты сам – ошибка? Всего лишь сбой, который имел последствия, какой-то… побочный эффект? Фи, как грубо, как сухо. Дыхание с шумом вырывается из лёгких, застревает в горле, бьётся где-то внутри. И стены начинают сужаться, давить на виски, сгибаться, утрачивать надёжную твёрдость. Начинается. *** Девушка грациозно проходит между группками гостей, не забывая одарить каждого улыбкой или изысканно-насмешливой шуткой. Стараясь не запутаться в подоле длинного цветастого платья, не задохнуться в жарких, мощных тисках колье. Каждый локон красновато-рыжих волос обязан лежать идеально. И это не перфекционизм, а всего лишь аккуратность, пусть точные движения белых рук немного, совсем чуть-чуть, нервные, а зрачки расширяются от страха. Она заходит в уборную, останавливается у раковины и смотрит в большое и широкое, горизонтально расположенное зеркало. И без того острые скулы приобрели ещё более резкие формы, бледность распространяется по лицу, будто белая краска. Дрожащие руки сами тянутся открывать клатч и выудить маленький пузырёк с успокоительным, хотя уверенность, что оно поможет уменьшается с каждой минутой. Но кто сказал, что нельзя выдержать? Просто представь белый, чистый потолок. Или лист бумаги. Или… Странно, как так вышло, что она не заметила, когда зеркальная поверхность матово подёрнулась, как вода? И где-то глубоко, на самом её дне, ступает по гладкому полу фигура в просторной хлопковой тунике. *** Раз, два, три, четыре. Остановиться и подумать, но о чём? Сейчас главное – посчитать, вспомнить таблицу умножения, квадратные корни – да что угодно, лишь бы отвлечься, обмануть. Интересно, кого? Своё собственное дыхание или сдавленное горло? Туманящееся сознание? Наверное, лучше лечь на пол. Пять, шесть, семь. Маленькое, совсем крошечное пятно нарушает концентрацию, и девушка с остервенением принимается затирать его с белой поверхности стены. И молчание злобно хихикает где-то под потолком, недосягаемое и от того издевательски торжествующее. А её с детства учили не обращать внимания на насмешки, ведь это недостойно, так по-детски неразумно, это делает слабее. Лучше гордо молчать. Восемь, девять. О, а самое лучшее знаете что? Вообще молчать всегда, идти, подняв голову, гордо улыбаться и не теряться в неожиданных ситуациях. Гадкий след всё не оттирался, о Боже, за что это всё? В случае проигрыша или позорной ошибки не реветь и не плеваться, а выставить победителя дураком. И не сдаваться, никогда не сдаваться… Десять. Она прижалась лбом к шершавой поверхности стены. *** Ей пора идти на сцену, сегодня девушка поёт для узкого круга слушателей в триста человек. Во рту мерзкий травяной вкус успокоительного, но на него можно не обращать внимания. Стараясь прогнать видение белого потолка, светящееся под веками, с открытой улыбкой и большими грустными глазами девушка идёт на сцену, изящная, высоко несущая голову. Все эти люди пришли послушать её голос, поаплодировать песням, смысла которых не понимают. Но кому, как не ей не привыкать к бесконечной фальши и чистой формальности этих вечеров? Вспышки в который раз ослепили, и в широко открытых глазах отразился их блеск. Раз, два, три, четыре. Спой для меня, девочка, у тебя такой милый голосок. Пять, шесть, семь. Не уходи, куда же ты? Постой, ты ведь не спела. Восемь, девять. Ты упала? Не ушиблась? Десять. Женская фигура в цветастом платье в пол, покачнувшись, падает, как подкошенная. В полной тишине прозвучал глухой стук, а через секунду вибрирующее молчание расправляет крылья и слетает с потолка, растворяется в шуме. Кто-то рвётся в первые ряды посмотреть на дёргающееся тело, на полубезумные глаза, аристократически бледное лицо, искажающееся в беззвучных криках, послушать сбивчивое дыхание и хрипы. Ужасный вкус во рту, стук в висках. Как хочется кричать, но ни звука… Дышать становится всё труднее, а белая хлопковая ткань на лице пахнет лавандой. Зачем её душить? Крики сотрясают стены, выкрашенные белой краской, расползшейся по ним, как бледность по лицу. Ногти с противным скрежетом медленно, раз за разом, в каком-то жутком ритме скребут стены. Изгнать из себя это нечто, выбросить, выдохнуть, как сгусток пламени. Удар, отзывающийся звоном в голове, ещё и ещё, затылком же об эти неумолимо ровные стены! Ещё один рык, устрашающе перекошенное лицо обращено в непонятную точку, девушка начинает биться в конвульсиях, будто рыба, выброшенная на лёд. Ты споёшь для меня? Будь умницей, я хочу песенку про янки. Ну, давай, не стесняйся. Звон разбитой бутылки и громкие крики матери, заставляющие и отца, и дочку вздрогнуть. Никаких воспоминаний, забудь, это было давно, ненависть угасла. Удар о пол и круги перед глазами. Громкий хохот молчания над головой. Умереть, прежде чем закончится день. Она давно уже умерла, ещё когда она проснулась утром, то уже знала об этом. Удар и крик. *** Солнечный день, такой тёплый, и ветерок треплет рыжие волосы, посвистывает в ушах. Как хорошо на крыше: видно весь город, чувствуешь, будто возвышаешься над всем, созерцаешь, как бог. А она сегодня надела белое платье, своё любимое, с полупрозрачными рукавами. Это праздничная прогулка, следует одеваться соответствующе. Как свободно ветер гуляет меж распростёртых рук, летает среди волос и путается в юбке платья. Пора? Шажок, ещё шажок вдоль карниза. Как жаль, что у неё так хорошо развит вестибулярный аппарат, о, весьма. Ну, что же, можно падать вниз, но сегодня ей придётся взлететь вверх, на крыльях ветра. Маленький шажок. Как спокойно. Она пошатнулась, изогнулась и упала. Белоснежной искрой понеслась, ощущая себя пылинкой, пёрышком. Солнце ярко блестело на ткани платья. Очевидцы утверждали, что видели падающего ангела. Флоренс была свободна.