Сцена 1. После спектакля.
Актёры в очередной раз вышли на сцену и раскланялись. Казалось, старое здание уездного театра вот-вот рухнет от грома аплодисментов, как карточный домик, и погребёт под собой и актёров, и зрителей. Уже не первый день приезжая знаменитость, артистка Кручинина, радовала публику своей удивительной, предельно искренней игрой, приводя в экстаз скучающих горожан, но в этот вечер она сама себя превзошла. Казалось, она не играет, а живёт на сцене, и всё происходит здесь и сейчас: встреча с давно потерянным сыном, узнавание, низкие интриги завистников, радость надежды, сила материнской любви и материнского горя. Слушая монолог леди Микельсфильд перед телом мёртвого сына, весь театр рыдал, и даже записные циники утирали слёзы, столько в её словах было правды, боли, запоздалого раскаяния... Не было больше ни театра, ни сцены, ни зрителей, ни уездного города N, была только убитая горем мать. И, вопреки всему, в глубине души жила надежда на чудо, на невозможное. Вот сейчас отворится дверь, и снова войдёт её сын, живой, смеющийся... Господи, помоги! Неожиданно обратил на себя внимание зрителей и молодой актёр, игравший Ричарда Севеджа. Сцена, в которой сын добивается признания матери, возможно, грешила излишним пафосом, но вместе с тем в ней было столько искреннего чувства, что самое чёрствое сердце не могло не откликнуться. Казалось, между матерью и сыном пробегают искры, молнии взглядов, они вели какой-то свой разговор, неведомый посторонним, с лёгкостью читая между строк и слов, сказанного и невысказанного, потаённого. В акнтракте многие смотрели на афишу и качали головами: имя Незнамова мало у кого было на слуху. Когда спектакль окончился, подмостки утопали в цветах, благо время было летнее.Сцена 2. "Честные" артисты.
В то самое время, когда рукоплескал театр и безумствовали зрители, в гримёрной горько плакала артистка Коринкина. Первый любовник Миловзоров стоял рядом и старался, как мог, её успокоить и утешить: он знал по опыту, что затянувшаяся истерика вымотает у него все нервы. Ведь именно его молодая женщина обыкновенно выбирала в качестве козла отпущения, пользуясь тем, что он не рискнёт с ней ссориться: он знал, что не продержится на своём месте долго, если она объявит ему войну. Коринкина продолжала плакать и лишь сердито отталкивала его руку и протянутый стакан с водой. – Это всё вы виноваты! – говорила она сквозь слёзы злым, трагическим шёпотом. – Зачем, зачем вы всё это затеяли? Миловзоров на миг потерял дар речи, а затем начал оправдываться. – Но дорогая, я сделал только то, что вы сами мне велели. Напоил Незнамова, наговорил ему короб сплетен про Кручинину, добился того, что глупый и наивный мальчишка мне поверил. Кто же знал, что так всё обернётся? – Это была всего лишь шутка, невинная шутка! Неудавшийся спектакль, не более того. А теперь нас выгонят с волчьим билетом. Что делать, что делать? – ломала руки Коринкина. – Ну успокойтесь, дорогая! Знаете что, вы поговорите с Нилом Стратонычем, пусть он замолвит за нас слово перед губернатором. Он же так вас любит, так восхищается вашим талантом. – Я уже говорила с ним с утра, но он ничего и слушать не хочет! – с новой силой разрыдалась актриса. – Эта несносная Кручинина совершенно вскружила ему голову. А ведь кто она ему? Неделю назад он даже не подозревал о её существовании, а теперь стоит за неё горой, словно она ему родная дочка. Говорит, будто мы подло поступили. А по-моему, Кручинина ещё благодарить нас должна! Да-да, ведь это благодаря мне она нашла своего сыночка! Если бы не вчерашний вечер, уехала бы она завтра из нашего города, а Незнамов закончил бы свои дни в остроге, не иначе – с его-то характером! Или спился бы, как его дружок Шмага. Вот что, я сейчас же иду к ней... к Кручининой, и буду требовать, чтобы не смели так поступать с честными артистами! – Опомнитесь, дорогая! – всплеснул руками Миловзоров. – Неужели вы думаете, что после всего происшедшего она станет вас слушать, да ещё согласится просить за нас с вами? – А почему же нет? Вспомните, как она заступилась за Незнамова, а ведь он ей был никто. Она вечно благодетельствует людям, даже когда они её об этом не просят. Всё напоказ, для людской похвалы, для славы... А ещё она так замаливает собственные грешки, не иначе. Нету святых на этом свете, здесь каждый для себя старается, а благородство и бескорыстие остались лишь на сцене. Я эту Кручинину насквозь вижу, меня не обманешь. Помните, какой тост она вчера предложила? Выпьем, дескать, за всех тружеников сцены, без различия степеней и талантов. Понимай это так: я, талантливая, предлагаю тост за вас, бездарей. А все уши развесили: ах, какая скромность! И не видят, что всё это только напоказ. Тьфу! Коринкина театральным жестом спрятала лицо за намокшим кружевным платочком и жалобно всхлипнула. А затем внезапно вскочила на ноги и победно улыбнулась. – Так что да, иду к ней прямо сейчас! Попытка – не пытка, спрос – не беда. – Удачи вам, дорогая! – с облегчением вздохнул Миловзоров и отёр пот со лба. Он давно привык к перепадам настроения капризной и своенравной актрисы, но этот вечер утомил его изрядно. А если, не дай Бог, их и правда выгонят? Он не сомневался, что Коринкина рано или поздно найдёт себе влиятельного покровителя. А куда податься ему, незадачливому первому любовнику?Сцена 3. Мать и сын.
Когда наконец схлынул нескончаемый поток восторженных зрителей, Кручинина и Незнамов остались вдвоём за кулисами. Мать и сын. В жизни и на сцене. Бывает же такая ирония судьбы, и чудеса на свете случаются! Молодой человек, который давно уже отчаялся найти мать и не ждал для себя в жизни ничего, кроме вечных насмешек и ударов судьбы, никак не мог поверить такому счастью. Может, всё это снова снится ему или мерещится с похмелья? Нет, не похоже, и ведь даже голова не болит, хотя накануне он изрядно выпил. Приятель и собутыльник Шмага ещё с утра приглашал его отправиться с ним в трактир "Собрание весёлых друзей" и, по его выражению, "как следует спрыснуть такое событие". Но Григорий отказался, он и думать об этом не мог. Вся его жизнь изменилась как по волшебству при встрече с этой удивительной и прекрасной женщиной, которая оказалась его родной матерью. И то, что волновало и радовало его прежде, словно обесценилось, поблёкло, как дешёвая мишура при свете солнца, растаяло, как грим, который актёр смывает с лица после спектакля. Ему теперь, как никогда, хотелось жить и любить, хотелось самому стать хоть немного лучше и чище, в благодарность за это небывалое чудо! – Поздравляю тебя, мой дорогой, – раздался ласковый, мелодичный голос, – ты сегодня играл с большим чувством, и немалая доля аплодисментов выпала на твою долю. Я всегда знала, что у тебя много души! Григорий повернулся к матери, которая смотрела на него с любовью и гордостью. – Спасибо, мама... – Григорий никак не мог привыкнуть спокойно произносить это слово – слово, которое прежде он произносил лишь в мечтах, с надеждой и отчаянием. – Но я не играл, это... другое. Кручинина задумчиво улыбнулась. – Играл, и очень хорошо. Но позволь мне как старой, опытной актрисе дать тебе несколько советов на будущее... С позволения читателей, мы пропустим этот познавательный разговор, который мог бы показаться долгим и занудным человеку, не посвящённому в тайны актёрского мастерства. В любом случае, он не был предназначен для чужих ушей. Скажем только, что Незнамов встретил наконец наставника, у которого он многому мог научиться. А Кручинина твёрдо решила послать сына в Петербург, для дальнейшего обучения, если, конечно, он сам захочет. Поздно вечером Кручинина возвращалась к себе домой, сын её провожал. – Вас там одна артистка дожидается, уже часа полтора будет, – приветствовал Кручинину у входа в гостиницу слуга Иван. – Какая ещё артистка? – нахмурился Незнамов. – Не то Калинкина, не то Коринкина. Да она здесь ждёт, наверху. Позвать её или сказать, что вы не изволите принимать? – Проси. – Мама, неужели ты будешь с ней разговаривать после всего, что они сделали? Не надо, прошу тебя! – Я должна узнать, в чём дело. Наверняка ей что-то от меня нужно, раз она ждала так долго. Григорий сжал кулаки. – Ты не знаешь этих людей, мама! Они на всё способны, на любое злодейство. – Ну что ты, дорогой, – рассмеялась Кручинина, – это просто глупые сплетники и мелкие завистники. Если б ты знал, сколько я таких перевидала на моём актёрском пути! Но если тебе за меня неспокойно, можешь подождать в соседней комнате. Вряд ли этот разговор займёт много времени. Григорий послушно кивнул и вышел вслед за Иваном.Сцена 4. Заступница.
– Добрый вечер. Извините, что вам пришлось так долго ждать, я задержалась в театре. Слушаю вас. Коринкина подняла на неё покрасневшие глаза. Должно быть, она уже не надеялась, что её примут. Она хотела что-то сказать, но вдруг снова разрыдалась, отчаянно и горько. – Ну не плачьте, дорогая! Я могу для вас что-то сделать? Расскажите, что случилось. – Антрепренёр... пожаловался губернатору... вчерашняя история. Нас выгонят из театра. Волчьим... летом... – с трудом разобрала Кручинина меж непрерывных всхлипываний. – Вы хотите, чтобы я поговорила с губернатором и попросила не выгонять вас с Миловзоровым, правильно я поняла? – на всякий случай переспросила она. Коринкина несколько раз утвердительно кивнула. – Хорошо, я завтра же с ним поговорю и сделаю, что могу, обещаю. Ну успокойтесь, не плачьте! Заплаканная женщина внезапно упала на колени и подняла руки в молитвенном жесте. – Бог с вами, что вы делаете, встаньте сейчас же, здесь грязный пол! Ну вот, так-то лучше. Давайте я позову Ивана, он вас проводит. Или вы хотите отдохнуть? – Нет, я в порядке, доброй ночи, – шепнула Коринкина и тенью скользнула в коридор.Сцена 5. Мир – театр, а мы – актёры.
– Так что ей было от тебя нужно, мама? – обеспокоенно спросил Григорий. – Она плакала, просила заступиться, чтобы их с Миловзоровым не выгоняли из театра. Я обещала ей поговорить завтра с губернатором. – Неужели ты будешь за них просить после всего, что они тебе сделали? Я не говорю про себя, но ты же ни в чём не виновата, а они с тобой так подло поступили! – Если я имею возможность без особенного труда избавить кого бы то ни было от неприятности, то я это сделаю, я не могу иначе. Не будем держать на них зла, Гриша. – Но они будут смеяться над тобой! – Может быть, ну и пусть смеются, что нам с тобой до этого? Завтра последний спектакль, а потом мы уезжаем. И помнишь, как сказано в пьесе "Ревизор": "Над кем смеётесь? Над собой смеётесь!" – Кручинина обвела взглядом воображаемый зрительный зал. – "Свиные рыла вместо лиц" – точь-в-точь про них, это верно, – язвительно усмехнулся Незнамов. – Послушай, мой дорогой, – сказала мать, и Григорий поднял выжидательный взгляд. – Я дольше тебя жила на свете, мне нередко встречались злые люди, но хороших людей я видела больше. Как бы то ни было, одно я усвоила твёрдо: мир – театр, а мы – актёры, как сказал Шекспир. Каждому в спектакле жизни выпала определённая роль, и у каждого из нас есть большой простор для импровизации. Выбор всегда за нами. Только помни, что всё возвращается, и хорошее, и дурное. Не стоит злиться на человека за то, что у него неудачная роль или слабое актёрское мастерство. Как бы ни играли другие, даже если они изображают злодеев или безбожно перевирают слова своей роли, всё, что можем мы сами, – это играть в полную силу, правдиво и искренне. И тогда спектакль непременно удастся, вот увидишь! Григорий улыбался, глаза его сияли. – Конечно, мама! – сказал он радостно. – А главное, там будет счастливый конец, непременно!