* * *
Дин смотрит, как Сэм поворачивается спиной и уходит, и его ослепительная улыбка, фирменная улыбка Дина Винчестера, гаснет. Младший братец вырос и у него теперь другая семья. Не Джон, не Дин, даже не Мери, а Джессика. Сладкая смазливая блондиночка Джессика, ради которой Сэм окончательно отринул прошлое. Дин представляет, как сейчас брат примет душ и завалится к ней в кровать, под теплый девичий бок, и стискивает зубы до ломоты в челюстях. Никто не знает, увидятся ли они еще раз, потому что уже завтра Дин может не справиться в одиночку, и станет еще одним номерным трупом. Это, если повезет. А если не повезет, то послезавтра другой охотник будет ловить очередной неупокоенный призрак. А Сэм так ничего и не узнает, потому что будет вести размеренную жизнь дипломированного юриста. Ну, пусть не завтра, а через месяц или год. На самом деле это ничего не меняет. Меняют минуты, пока Сэм не закрыл за собой дверь, оставляя старшего брата в прошлом, и еще может вернуться к Импале и сказать: К черту все, Дин, давай просто найдем папу. Но он не возвращается и не говорит. Дин трогает машину с места, заезжает за угол и останавливается. Перед глазами темно. Снаружи темно. В душе темно. Дин думает, что ему нужна пара минут, чтобы придти в себя, что он просто устал, что сейчас все будет в порядке, и он поедет дальше. На самом деле темнота происходит от горечи и безысходности. Впервые в жизни Дин остался в абсолютном одиночестве, и это выбивает из колеи куда сильнее, чем все остальное. И - да, он ревнует. Но он сам всего этого не понимает. Пара минут превращается в десять, потом в пятнадцать. Темнота все никак не отступает, и Дин ощущает смутное беспокойство по этому поводу. Это где-то на уровне инстинктов, которые отец пестовал в нем с самого детства. В них обоих. Неуловимые знаки, изменения реальности, позволяющие чувствовать присутствие нечисти еще до того, как она проявится. Как будто в воздухе появляется что-то такое... как будто тьма сгущается. Как будто мало Дину внутренней тьмы из-за Сэма. Сэм... Если он прав, то брат сейчас не завалится к Джессике под теплый бок, а будет беспокоиться до тех пор, пока не обретет уверенность, что все в порядке. Даже, если он позабыл некоторые вещи на сознательном уровне, чутье охотника, разбуженное недавним делом, не даст ему спокойно заснуть. И еще одно... Они никогда не обсуждали это вслух, даже между собой, но оба знали, что между ними существует некая незримая связь, позволяющая мальчикам-Винчестерам если не читать мысли, то чувствовать друг друга. Что-то вроде эмпатии, но на более высоком уровне. На уровне крови, может быть. В детстве Дин вегда знал, когда брат голоден, устал или боится. Потом, на первых совместных охотах они очень быстро научились понимать друг друга по одному взгляду, по одному вздоху, по неуловимому движению спины. И постепенно так срослись с этой способностью, что она не отключалась даже во время отдыха. И даже, когда Сэм уехал. Узы немного стерлись, но не исчезли до конца и мгновенно восстановились, стоило им только снова взяться за дело. Вот и сейчас Дин чувствует, что происходит что-то не то. Затылком. Душой. Он не заводит Импалу и не возвращается, потому что добежать будет быстрее, чем развернуться и доехать. Он просто выскакивает из машины и бежит назад, к дому Сэма. И тут же его ощущение чего-то не того возврастает многократно. В окнах бьются сполохи оранжевого света, как будто не лампа горит, а... Узнавание, точно такое же, как у младшего брата, приходит мгновенно. Он уже видел это однажды, в Лоуренсе, в ту ночь, когда погибла их мама. Дин потратил довольно много времени, чтобы забыть, но на самом-то деле такие вещи не забываются никогда. А тут еще и отец вышел на след нечисти, принесшей Винчестерам тридцать три несчастья, и пропал. И некоторые знаки, указывавшие на присутствие сверхъестественного. И разве он действительно поверил, что все закончится вот так просто? Из дома доносятся глухие вскрики и рев стихии, но Дин может узнать голос брата из сонма тысяч других, звучащих одновременно. Оно здесь, понимает он, и оно добралось до Сэмми. Дин действует быстрее, чем думает. Раз - распахнуть первую дверь, едва не сорвав с петель. Два - вихрем взбежать по лестнице, ощущая жар и слыша треск нарастающего пламени. Три - высадить вторую дверь и ворваться внутрь. Дин выхватывает картинку одним быстрым взглядом: Джессика на потолке, Сэм на кровати, и огонь вокруг. - Сэм! - Нет! Нет! - Скорее, надо убираться отсюда! Дин хватает брата и рывками выволакивает из комнаты. Сэм не сопротивляется. Впрочем, они еще пару дней назад выяснили, что Дин в лучшей форме. К тому же Сэм, кажется, в шоке. Слишком быстро все происходит, слишком жестко. В тот момент, когда они выскакивают на улицу, гудящее пламя поглощает кусок пространства, совсем недавно бывший счастливым почти семейным гнездышком. И Джессику вместе с ним. И нормальную жизнь Сэма тоже. И Дин снова чудом успел в последний момент. Пожарные, полиция и парамедики появляются так быстро, как будто дежурили в соседнем квартале. Толпа любопытствующих обывателей похожа на стаю стервятников, слетевшихся на запах свежих трупов. Играя роль одного из них, Дин на самом деле слушает разговоры. Возможно, кто-то что-то видел или слышал - что-нибудь странное, которое станет еще одной зацепкой. Но в толпе вполголоса гудят о том, что спать с сигаретой опасно, что, кажется, бедная девочка погибла, а парень, кажется, успел выскочить, или даже два парня, но никто не видел, куда они делись, как будто в воздухе растворились, но полиция их, конечно, найдет и допросит. А вот этого Дину хочется меньше всего. Им пора дело делать, а не показания давать. Тем более, что копы с ними точно не станут миндальничать. Дин вывинчивается из толпы и возвращается к Импале. На черных боках играет отблеск мигалок, а Сэм стоит над открытым багажником и ковыряется в обрезе. За прошедшие годы братишка совсем страх потерял. Дин набирает в легкие воздуха побольше и открывает рот, чтобы его отрезвить, но в этот момент Сэм поворачивает голову, и от его взгляда Дин давится первым же словом. На него смотрит Сэм-охотник, потрясенный, но готовый действовать. Что же... с отчетом можно и подождать. Несколько секунд братья смотрят друг на друга, и у каждого в голове бьется одна мысль - на двоих. Сэм бросает обрез в багажник и произносит: - Пора делать дело.* * *
Первые часы после пожара Сэм держит себя в руках. Запах гари лезет в ноздри, и он старается дышать пореже, но потом легкие начинают гореть от недостатка кислорода, он делает глубокий вдох и тут же об этом жалеет. Волной подкатывает тошнота, и приходится прилагать усилия, чтобы не выблевать ту единственную печенинку, которую он успел съесть. Дымом пропитались волосы, одежда и, кажется, все тело. Сэму кажется, что от этого запаха он не избавится уже никогда. Так же, как и от чувства вины. Держаться ему помогает ярость. Стоя с обрезом в руках, он думает, что будет гнать тварь, убившую двух самых дорогих ему людей, пока не загонит в угол и не пристрелит собственными руками. Или пока сам не сдохнет от изнеможения, но это вряд ли, потому что, если придется ползти на последнем дыхании и из последних сил, он поползет. Мрачная решимость отгоняет сон и голод, бурлит внутри, как адский котел. И если Дин сейчас скажет хоть слово поперек, Сэм врежет ему так, что мало не покажется. Но Дин молчит, даже не лыбится в своей обычной манере. И это не от душевной чуткости, просто узы, связывающие братьев, четко позволяют ему чувствовать пределы допустимого. Сэм знает, потому что сам ощущает то же самое. Несколько лет разлуки ничего не значат. Единственно, сейчас гнев притупляет эмоции, и Сэм не понимает, насколько сильно растерян брат. А у того по лицу фиг прочтешь. Потом он держится за обыденность. Дин привозит его в мотель, в котором остановился. Достает из холодильника две бутылки пива, которые они выпивают в полном молчании. А потом еще по одной. И только после этого Дин говорит: - ОК, Сэмми, тебе нужно поспать... - Я Сэм! - привычно рычит он, но брат заканчивает, как будто и вовсе не слышал: - ...но сначала помыться. А утром все обсудим. - Нечего обсуждать, Дин. Давай просто поймаем эту тварь и прикончим. - Хорошо, как скажешь. Они смотрят друг на друга, и оба понимают, что ловить и приканчивать будут не прямо сейчас, а, значит, Дин прав. Нужно смыть с себя этот мерзкий запах и поспать. Отшвырнув бутылку в мусорную корзину, Сэм начинает раздеваться резкими нервными движениями. Куртка летит на пол. Шнурки на ботинках затягиваются в узел, и Сэм перерезает их одним взмахом ножа. Когда он расстегивает джинсы, кнопка отлетает и закатывает под кровать с глухим звяканьем. Только оставшись в одном белье, он вдруг понимает, что эта кучка грязной одежды - единственное, что уцелело у него после пожара. Плевать. Несколько минут решили всю его дальнейшую жизнь, и отсутствие в ней чистых шмоток - не та проблема, о которой стоит беспокоиться. Сэм идет в ванную, открывает воду и избавляется от остатков одежды. Немного подумав, он садится на холодное дно и обхватывает колени руками. Тело тут же начинает бить в жестком ознобе, но Сэм этого не замечает. Как и того, что озноб не проходит, даже когда ванна наполняется до краев, а от воды поднимается пар. Ему слишком хреново. Он не знает, сколько сидит вот так, глядя в одну точку и не думая ни о чем. Иногда он закрывает глаза, и тогда ему кажется, что ничего не было, что он вернулся домой, сейчас помоется и вернется в постель к Джессике, как и собирался. Губы трогает нежная полуулыбка, но потом Сэм открывает глаза, и реальность вбивает его обратно в кошмар. Джессики больше нет и ничего больше нет. Есть ванна в дешевом мотеле, гарь, как будто обвалакивающая его жирной пеленой, и боль, которая, кажется, усиливается с каждым вдохом. На несколько секунд Сэм снова перестает дышать и зажмуривается. Прозрачные капли стекают по лицу, но он не замечает. А если бы и заметил, то не знал бы - это пот или слезы? Сэм сползает по краю ванны и ложится на дно. В тот момент, когда он готов вдохнуть воду, снова все меняется. Его выдергивают на поверхность, и голова взрывается болью, но на этот раз от сильного удара в челюсть. Сэм широко распахивает глаза и видит Дина. Его лицо искажено, а губы шевелятся. Рука занесена для нового удара, но безвольно падает, когда их взгляды встречаются. Потом сквозь набат бьющейся крови протискиваются звуки: -...свихнулся, Сэмми?! Не смей сдаваться! Ради мамы, ради Джесс! Кажется, Дин потерял над собой контроль, потому что в его голосе звучит настолько откровенный страх, что Сэм приходит в себя мгновенно. Тоже от страха - за брата. От иррационального страха за старшего брата, которого однажды он уже покинул. Если он сделает это снова, то с Дином тоже случится что-нибудь плохое. И тогда Сэму точно только и останется, что последовать за своими любимыми. - Я в порядке, Дин. В порядке. Просто... Что "просто" он не знает, и поэтому фраза повисает в воздухе. Дин отпускает его и выходит, с силой хлопая дверью. Только сейчас до Сэма доходит, что он забыл закрыться, и что Дину, наверное, тоже сейчас не сладко. Теперь у них один кошмар на двоих, и никто им не поможет, кроме них самих. Чувство вины распускается колючим цветком где-то глубоко внутри. Снова он накосячил. Сэм хочет позвать брата обратно, но не решается. Глупо - и желание, и то, что не посмел. Пофиг на самом деле. Но, пока он колеблется, Дин возвращается сам, протягивает ему очередную бутылку и садится на пол, упираясь спиной в край ванны. Сэм видит обтрепанный ворот футболки и мягкий светлый пушок на шее над ним, и его пронзает острый приступ любви к брату. Дин рядом. Все будет хорошо, потому что Дин рядом. Дальше какое-то время Сэм держится за эту мысль. - Сэм... - пауза в три глотка пива, - Давай ты просто помоешься, и мы поспим. Без всяких этих твоих... Звучит непривычно тихо и устало. - Хорошо. Прости... Они допивают в молчании, потом Дин, не оборачиваясь, забирает у Сэма пустую бутылку и ставит на пол. Сэм ждет, когда брат уйдет, но Дин вдруг резко разворачивается и садится на колени - к нему лицом. Есть в этом что-то, что случалось между ними крайне редко, какая-то особая близость, может быть, когда не нужны слова, когда они способны читать друг друга напрямую. И Сэм вдруг понимает, насколько же сильно он скучал по брату все это время, и что с Джессикой у него было только слабое подобие такого взаимопонимая. Она не знала, кто он, и он вынужден был прятаться. А Дин знает всю его подноготную, с ним можно не притворяться. Они впиваются друг в друга взглядами, впитывают сейчас чувства друг друга, из разрозненных частей снова превращаясь в единое целое. Вздохнув, Дин накрывает рукой ладонь брата, лежащую на бортике. От его прикосновения Сэм вздрагивает, но в тот же момент понимает, что озноб, трясший его все это время, отступил, как будто от Дина идут целительные токи, и только они и способны унять нервное возбуждение. Затекшие мышцы расслабляются, и их начинает колоть тысячами иголочек. Совершенно неосознаваемо Сэм вцепляется в руку старшего брата, переплетая пальцы. Как будто ему снова девять, и он боится того, что в шкафу. Как будто Дин - единственный, кто может его защитить. Не отец, а именно Дин, потому что отец всегда отсутствовал, а брат всегда был рядом. И плевать, что он давно перерос и страх темноты, и брата. - Ох, Сэмми... Дин берет мыло и начинает водить по коже. Сэму кажется, что в этом тоже есть какое-то волшебство, потому что запах гари, преследовавший его последние два часа, тут же вытесняется цветочным ароматом. Пенка имеет сероватый оттенок от грязи, и Сэму кажется, что жирная пленка копоти, наконец, начинает растворятся. Дин ведет выше по руке и добирается до плеча и шеи. Там, где касалась его рука, мышцы больше не колет и это чертовски приятно. Сэм закрывает глаза, немного расслабляется и отдается плавным круговым движениям. Ему больше не мерещится ванная в их с Джессикой доме. Мысли отсутствуют, как класс. Нет ничего, он как будто превратился в амебу, живущую только существующим моментом. Иногда в этом нет ничего плохого. Но потом он слишком расслабляется, и с ужасом чувствует, как от аккуратных прикосновений пах начинает наливаться тяжестью. Страх сковывает его на несколько долгих секунд, но потом ощущение неправильности исчезает. Это не то, что кажется, а инстинкт тела, близко столкнувшегося с неизбежностью смерти. Какой-то извращенный инстинкт самосохранения, когда тело стремится оставить после себя хоть что-нибудь и побуждает его к древнейшему первому. И плевать, что рядом не любимая женщина, а брат. Это не имеет значения, когда цензорные фильтры отключаются вместе с мозгом. Ничего не имеет значения на самом деле, только нежные поглаживания, вызывающие новую волну озноба - на этот раз не от нервного напряжения, а от сексуального. Сэм снова зажмуривается и пытается расслабиться. Но сенсорные системы усиливаются восприятие, и он чувствует, как Дин наклоняется к его уху, не прекращая сводящих с ума движений. Его дыхание настолько горячее, что сушит кожу. - Полегчало? - шепотом осведомляется Дин, и Сэм полузадушенно выдыхает: - Дааа... - Отлично. Значит, дальше справишься сам. И все. Нет больше пальцев на плечах, нет обжигающей близости. Кусок мыла скользит между грудью и бедрами и больно ударает напряженную плоть. Сэм не может сдержаться и охает. Рядом неощущаемый больше Дин издает маленький смешок. Когда Сэм смотрит в его сторону, брата уже нет. Дальше Сэм держится за воздух.* * *
В комнате Дин стягивает с себя промокшую от горячего пара футболку. Берет из холодильник очередную бутылку пива и залпом отхлебывает половину. Потом тяжело садится на край кровати и снова смеется - на этот раз в его смехе слышна истерика, но ему все равно. Сейчас он один, а значит, можно немного отпустить свившиеся в пружину нервы. Он цедит мелкими глотками, но все уходит как будто в никуда. Кровь кипит от избытка от адреналина, и он выжигает алкоголь почти мгновенно. Сдавшись, Дин откапывает в сумке бутылку виски, делает несколько глотков прямо из горла и только тогда чувствует облегчение. К тому моменту, как из ванной появляется Сэм, ему совсем хорошо. Сэм растерянно стоит посреди комнаты и смотрит на источающую запах дыма кучу одежды. Это все, что у него осталось от прошлой жизни, понимает Дин. А ему остался только Сэм - голый, ощутимо выбитый из колеи и от этого совсем беззащитный. С длинной челки капает вода и стекает по груди тонкими прерывистыми струйками. Дискретными. Дин не уверен, что точно понимает значение этого слова, но оно идеально подходит к тому, что он видит. И еще видит, что Сэм завернулся в полотенце, но оно слишком узкое и заканчивается сильно выше середины бедер. Видит застарелые шрамы - раны, оставившие их, он сам зашивал. И вдруг понимает, что младший братец уже совсем не малыш. Виски, победившее адреналин, шепчет ему в мозг: чертовски хорош, да? Дин бросает ему бутылку, и Сэм ловит - скупым отточенным движением, выдающим армейскую выучку. Но в следующий момент эффет пропадает, когда он делает крупный глоток и давится, и кашляет с таким видом, словно решил таки поблевать. На глазах высупают слезы. - Что это? - сипит Сэм и недоуменно смотрит на Дина. - Виски. - Дииин... Дииин издает очередной смешок. Не привык братишка к крепкому алкоголю. - Иногда полезно. Даже тебе. Сэм медлит, но потом делает еще глоток, и еще... и еще. И не кашляет, хотя на лице все та же готовность расстаться с выпитым, не сходя с места. И только потом его, кажется, отпускает по-настоящему. Стирается затравленное выражение с лица. Бутылка летит обратно к Дину, а Сэм берется за полотенце. И замирает. Взгляд снова устремляется к грязной куче на полу, а потом к брату. Это все - что у него осталось. - Дин... ты не мог бы... И замолкает, оставляя ему право догадаться самому, что именно он не мог бы. Но Дин не понимает. Сначала. А потом пьет, и тут до него, наконец, доходит. Дин возмущен, раздосадован и смущен одновременно. Это уж как-то слишком, даже для мальчиков-Винчестеров, отличающихся нездоровой привязанностью друг к другу. - Боже, Сэм... Нет! Ничего, ночь так переживаешь, - и добавляет ехидно, - Не будь девчонкой! Но лучше бы был. Потому что тело Дина реагирует на близость смерти точно так же, как у брата, хотя он об этом и не подозревает. Не будь Сэма, он снял бы официанточку в первом попавшемся баре и оттягивался всю ночь. Хотя просто поспать - мысль тоже неплохая. Вон и Сэмми уже повело от выпитого. Сэм делает несколько шагов, и его шатает, тяжело садится рядом с братом, и их обнаженные плечи соприкосаются. И тут Дин понимает, что у них есть еще одна проблема. Последее время Дин катается по стране один. Сэм уехал, отец пропал, девки на ночь. Дин выбирает самые дешевые мотели и номер с одной кроватью. Как и сейчас, вот только сейчас их снова двое. А дешевизна обеспечила не только тараканов и вид из окна на каменную стену, но и отсутствие хоть чего-нибудь, что сошло бы за второе спальное место. Сэм подхватывает его мысль, и они говорят синхронно: - Посплю на полу. Кажется, узы снова крепко их оплели, соединив в единое целое. Дин отбирает у брата бутылку и мягко отвечает: - Нет. Сэмми... я посплю на полу. Тебе нужно отдохнуть. Ему и правда нужно отдохнуть. Виски добивает его куда быстрей, чем тренированного в этом деле Дина. Да и отвык уже младший братец от походных условий, а Дину все равно. Допивают в молчании. На самом деле оба они слишком устали, и уже середина ночи, и слишком много потрясений, и много всего другого. Сэм находит пустой пакет и запихивает в него грязную одежду. Видимо, завтра они никуда не двинутся, пока Дин все это не постирает и не высушит, или пока не принесет новое. Дин Винчестер - терминатор-мамочка. Он насыпает у двери и под окном линию соли, идет в ванную, а когда возвращается, то Сэм уже лежит под одеялом, и полотенце валяется рядом на стуле. Он укрылся почти с головой и свернулся в защитную позу, и по этим двум факторам Дин делает вывод, что брату опять хреново. И надеется, что он таки не станет ночью блевать. Дин гасит свет и ложится на пол, подтянув под голову сумку и укрываясь курткой. Лежать жестко и неудобно, и Дин надеется, что виски сделает свое дело и выключит его в самом ближайшем будущем. - Спокойной ночи, Сэмми. - Спокойной ночи, Дин. И... спасибо тебе. Дин лежит, слушает ровное дыхание брата, и сна у него нет ни в одном глазу. Пространство вокруг него медленно вращается, а перед глазами все вспыхивают и вспыхивают огненные всполохи. Что же это за тварь такая, думает Дин. Куда подевался отец, думает Дин. Лишь бы Сэмми не сорвался и не наделал глупостей, думает Дин. Пора делать дело, думает Дин. В нос лезет запах пожара из пакета со шмотками Сэма, и он одновременно горчащий и сладкий. Дин натягивает куртку на голову, чтобы спрятаться от него, но запах виски от его собственного дыхания еще хуже. Дин скидывает куртку и переворачивается на спину. Теперь ноздри щекочет тонкий цветочный аромат. Дин не может сообразить, откуда здесь цветы, но потом вспоминает: Сэм на дне ванны, голый и дрожащий, несмотря на обжигающую воду. Напряженный так, что вот-вот мышцы скрутит судорога. Оказавшийся вдруг беззащитным перед сверхъестественным, несмотря на весь охотничий опыт, и оттого растерянный. Потерянный. И Дин гладит, гладит, гладит его кожу цветочным мылом, пальцами, ладонями, как в детстве, стремясь хоть немного унять дрожь и боль, хоть немного расслабить и привести в чувство. И сейчас он лежит на полу рядом с постелью брата, как преданный пес, готовый защитить его даже ценой собственной жизни. Горло порвать любому, кто покусится на его безопасность. Верный пес при малыше Сэмми, и это правильно. Все на своих местах. Все так, как и должно быть. Дин удовлетворенно улыбается своим мыслям и вращающемуся вокруг них пространству. В следующий момент, когда он осознает реальность, что-то не так. Сэм там, наверху, дышит слишком поверхностно и неровно, как будто воздуха ему не хватает. Это тревожит, царапает сознание изнутри и заставляет инстинкты Дина встать на дыбы. Он поворачивается к кровати и сам почти перестает дышать, прислушиваясь к брату. В следующую секунду его прошибает холодным потом, потому что Сэм стонет и отчетливо произносит: - Нет... не надо... пожалуйста... Ему и раньше снились кошмары, в детстве, особенно после нападения штриги, и Дин тогда ночами напролет сидел в его постели и держал за руку. Пока он был там, Сэм спал спокойно, и со временем Дин стал считать такие ночные караулы своей обязанностью. Он перестал это делать, когда Сэм стал подростком, но все равно просыпался от каждого его шороха. Просыпался и пялился в темноту, охраняя и чувствуя себя полным идиотом. Но факт оставался фактом - Сэм спал спокойно. Кто стерег его сон в Стэнфорде? Джессика? И что он должен делать сейчас, когда Сэм даже не подросток, а взрослый мужчина - сильнее и выше самого Дина? Некоторое время Дин лежит просто так. Пространство больше не вращается и вообще ничего не происходит. А потом Сэм ворочается, и с края падает его рука, едва не смазав Дину по лицу. Дин загоняет мат обратно в горло и только втягивает воздух через сжатые зубы. На стенах пляшут тени от уличных фонарей и делают руку Сэма похожей на руку призрака. Дин тянет к ней ладонь, чтобы убедиться, что все не так, что Сэм настоящий, чтобы, как в детстве, отогнать его кошмар одним прикосновением. Но и для собственного успокоения тоже, хотя сам Дин этого не понимает. Тянется и тут же отдергивает пальцы нервным движением. Они уже взрослые. Им это уже не нужно. - Давай, Сэмми, вернись. Это всего лишь кошмар, - шепчет он в темноту, не очень-то надеясь на ответ, но ответ внезапно следует сразу за его призывом. - Нет! - кричит Сэм уже в полный голос, и Дин подскакивает с пола, как пружина. В неверном свете лицо брата кажется таким же нереальным, призрачным, как и его рука. Дин смотрит на него широко распахнутыми глазами. Длинная челка слиплась от выступившего на лбу пота. Глазные яблоки бешено двигаются под закрытыми веками. Ресницы намокли от слез и слиплись в острые стрелы. Из полууоткрытых губ вырывается хриплое дыхание. Сэм сбросил одеяло и пальцами царапает себе горло, как будто хочет сделать извращенную трахеотомию голыми руками. Дин хватает их и с силой отводит в стороны. В голове мелькает мысль, а не заехать ли Сэму в морду, чтобы проснулся, и Дин коротко смеется. Еще немного, и у него по-настоящему начнется истерика. - Сэмми, проснись, - говорит он как можно спокойнее, но голос предательски срывается, - Тише, Сэмми, это всего лишь кошмар. Нет реакции. Сэм задыхается и снова кричит. И Дин не выдерживает. - Сэм! Сэмми! Он зовет брата, уже не стараясь сдерживаться, и тормошит его, и понимает, что еще немного, и он сам начнет орать. Но Сэм открывает глаза и все заканчивается, наконец. - Дин? Ох, Дииин... - Все хорошо, Сэмми, я здесь... с тобой... - Дин, мне снилось... - Тшш... это неважно. Все уже закончилось. - Правда? - Конечно, Сэмми. - И Джесс... но ведь она умерла... он убил ее. Это мне не приснилось, да, Дин? Дин не знает, что ответить, кроме правды, поэтому он говорит: - Боюсь, что да. Сэм цепляется за его руки, как за последнюю соломинку, с которой он только и может не потонуть в кошмарной действительности. Его глаза наполняются жидким стеклом, и оно стекает к вискам тяжелыми прозрачными каплями. Следя за их движением, Дин физически ощущает, как боль брата входит в его тело и разрывает его. Сердце заходится в бешенном стуке и хочет вырваться. Бутылка виски пуста и поэтому мгновенной анестезии тоже не получится, но Дин и не уверен, что существует мгновенная анестезия для их уз. Добивая, Сэм шепчет: - Ты только... не покидай меня больше... Дин... Как будто это он все бросил и укатил навстречу нормальной жизни. Как будто он отказался от отца и брата. Как будто он во всем виноват. Но Дин знает, что виноват. Он не выполнил обязательство, не досмотрел за Сэмми, и с ним случилась беда. - Никогда больше. Дин отнимает у брата свои руки и быстро раздевается. Сэм следит за ним воспаленным взглядом. Все формальности их существования слезают, как шелуха, - мягкими тончайшими пластами. На самом деле сейчас нет ничего важнее, кроме того, чтобы не было больше так больно. Они оба нуждаются в защите - каждый от собственных кошмаров. И эту защиту друг для друга могут дать только они сами. Все остальное - мусор на задворках Вселенной. Дин ложится рядом и накрывает их обоих одеялом. Кровать слишком узкая для двух взрослых парней, но они этого не замечают. Не замечают обнаженности не только тел, но и чувств, и мыслей. Не замечают двусмысленности происходящего. Как будто они снова маленькие, а отец уехал, а за окном бродит голодное чудовище, и у мальчиков-Винчестеров нет никого, кроме них самих. Дин прижимает к себе дрожащего Сэма, осторожно гладит его за ухом, перебирает длинные слипшиеся пряди, стирает соль с висков. Брат кладет руку ему на грудь и сжимает плечо, и тогда Дин накрывает его ладонь своей и переплетает пальцы. Их тела идеально подходят друг другу - изгиб в изгиб, выступ в выступ. Они созданы по одному лекалу - друг для друга. Сэму никогда не было так спокойно с Джессикой, потому что он защищал ее, а Дин - его защита, его сторожевой пес. Дину никогда не было так хорошо ни с одной женщиной, потому что постоянно приходилось притворяться, а с Сэмом - можно нет. Сейчас их время слабости, но и силы тоже. Они напитываются силой друг от друга. Сэм согревается об жар брата и перестает дрожать. - Спи, Сэмми, больше ничего плохого не случится. - Потому что ты здесь? - Потому что я здесь. Так близко. Так остро и больно. Так отчаянно. Через несколько минут оба они затихают.* * *
Но Сэм на самом деле не спит. Даже рядом с Дином он никак не может придти в себя. Стоит только закрыть глаза, и под веками сразу начинают развертываться картинки: вот он входит в дом и ничего плохого не ощущает, вот берет печенье, идет в спальню и видит, что Джессики в ней нет, но снова ничего плохого не ощущает, вот ложится, закрыв глаза, а Джессика прямо перед ним, на потолке, но он все равно ничего плохого не ощущает. Почему? У него нет ответа на этот вопрос. Калейдоскоп вертится дальше. Джессика на потолке, и на ее рубашке появляется кровавое пятно. Джессика на потолке, и она вспыхивает, и сгорает до тла почти мгновенно. Искаженное лицо Дина. Отблески маячков. Обрез в его руках. Резкий запах гари не дает дышать. И крики: - Отец пропал, Сэмми. - Ты вернешься к понедельнику? - Отвези меня домой. - Я верный. - Нет. - Джессика! - Нет! - Надо убираться отсюда! - Нет-нет-нет! - Ты виноват... Ты виноват, шепчет Джессика с потолка, и Сэм знает, что это правда. Он не знает, почему. На это почему у него тоже нет ответа. Ты виноват - шепот звучит, как крик, застилая все остальные звуки. И Сэма скручивает в узел от боли. Огонь опаляет кожу. Сердце готово вырваться из груди и умереть вместе с той, кому оно принадлежало. Сэм стонет, и в этот момент реальность проявляется, как волшебная переводная картинка. Он понимает, где он и когда он, но уже не может остановиться. Волна отчаянья накрывает его с головой, и это жуткий прилив кошмара, против которого он бессилен. Горло рвут рыдания, сдерживать которые он уже не может. И слезы, жгущие глаза, - не может. Горе сильнее его, сильнее всех установок, которые давал отец. Сэму кажется, что, если сейчас он не выплеснет его, то умрет. Чтобы хоть немного успокоиться, он делает глубокий вдох, но вместо выдоха получается крик. Дин пробуждается мгновенно. Да и едва ли он по-настоящему спал. Брат обнимает его еще крепче, хотя, кажется, это уже невозможно, и шепчет, шепчет, шепчет прямо в ухо горячечным бредом, несет всякую чушь: - Тише, Сэмми, тихо. Все хорошо, все закончилось, я с тобой. Больше ничего плохого не будет. Не кричи, Сэмми, не бойся, ты в безопасности. Хочешь, я тебе сказку расскажу? Про маму. Хочешь, колыбельную спою? Как мама пела. Хочешь достану эту сволочь и прикончу? Только успокойся, Сэмми, тихо, тихо, тихо. Хочешь, наизнанку вывернусь? Все будет хорошо, Сэмми, все будет... Он почти не слышит. Отдельные слова, смысл которых ускользает. Упоминание о маме делает еще хуже, Сэм кричит: - Мама! - впервые в жизни, и потом привычное, - Дин! Дин! Дин! Так у них было с детства. Когда становилось плохо, он звал не маму и не отца, а старшего брата. Дин всегда рядом. Только Дин сможет его защитить. Дин - вся его жизнь на самом деле. - Я здесь, Сэмми. Его несет по волнам боли, по кошмарному приливу прямо в океан истерики. Рыдание, которое он так долго сдерживал, рвется из него, рвет его. Сэм бьется в тисках, не понимая, что это Дин, это руки Дина обнимают его и не дают соскользнуть в бездну. Глаза начинает жечь, как будто они истекают не слезами, а расплавленным огнем. Огонь. Снова. Сэм теряет себя во всем этом безумии и перестает понимать, что происходит. А происходит то, что Дин тоже теряется перед лицом столь сильного и неприкрытого горя. Он забывает про то, что они взрослые, что они охотники и вообще крутые ребята. Он видит, как Сэма буквально выворачивает от безысходности, и готов вывернуться сам, только чтобы прекратить эту агонию. Они укрыты темнотой, тьмой не ночи, а эмоционального шока. И Дин делает то, чего никогда не сделал бы при свете дня - начинает губами собирать слезы брата с его висков и глаз. Легкими быстрыми едва ощутимыми прикосновениями забирает себе не только соль, но и частички боли. Когда-то давно, еще в детстве, мальчики-Винчестеры решили, каждый для себя, что нет ничего, что они не могли бы сделать друг для друга. Нет ничего неправильного. Они никогда не говорили об этом, но решение, одно на двоих, принятое порознь, все равно было. Поэтому Дин все таки смирился с решением брата ехать в Стэнфорд. Поэтому Сэм все таки помчался с ним на поиски отца. Сначала Сэм ощущает, как исчезает жжение в глазах, и только потом понимает, что это Дин. Что-то он делает такое, от чего становится легче. Сэм отрывается от его плеча и поднимает голову, чтобы посмотреть, и тут же прикосновение приходится ему в губы. Он видит, что Дин зажмурился, и не останавливается, как будто не чувствует. А, может быть, и в самом деле не чувствует, потому что весь занят сейчас только одним - привести младшего брата в чувство. Тело реагирует так же, как тогда в ванной - голыми инстинктами, без участия сознания. Но сейчас Сэм не может этого скрыть, потому что они оба обнажены, и вжались друг в друга, как будто вросли, и не разорвешь. Дин целует его, и в этом нет ни капли страсти, ни капли похоти, и поэтому это не кажется неправильным. Дыхания не хватает, и губы Сэма приоткрыты, и припухли оттого, что он кусал их, пока еще пытался справиться сам. И вдруг легкое касание превращается уже в полноценный поцелуй, и Сэм отвечает, и сам не понимает, как это получилось. Ему просто нужно хоть что-то, чтобы преодолеть прилив истерики. Губы Дина шершавые и прохладные, и все еще пахнут виски. Может быть, это виски? Они ни слова не говорят друг другу. Просто целуются, как подростки, в первый раз легшие в одну кровать. Рваный ритм так похож на сигнал о помощи, который Сэм целует морзянкой. Он приправлен солью и горечью, и это только усиливает нереальность происходящего. От паха снова поднимается волна возбуждения, и еще Сэм чувствует, что Дин тоже на взводе. На десятый или, может быть, сотый раз легкость исчезает, и они целуются уже по-настоящему - впиваясь друг в друга, разделяя дыхание, вкладывая жизненную силу. У Сэма стоит так, что больно, и больше всего сейчас он молится о том, чтобы Дин не останавливался, чтобы это не прекратилось. Потому что боль отступает. Потому что отчаянье стирается из души. Потому что у него поднялась температура, а Дин рядом кажется таким прохладным, и это - как спасение. Потому что ему нужно хоть что-то, чтобы заполнить пустоту в сердце, а кто, кроме брата, может быть так близок? Потому что... еще множество причин, о которых Сэм не хочет думать, а хочет просто отдаться происходящему. Просто отдаться. Поэтому он отвечает на поцелуй - не думая. Когда Дин открывает, наконец, глаза, в них нет ни страха, ни удивления. Они не похожи на зеркала, подернутые дымом того, что все пофиг, как это бывает обычно. Они плавятся нежностью и беспокойством. Сэм хочет попросить его дальше, но Дин едва заметно двигает головой в отрицательном жесте, приподнимается на локте и снова накрывает его рот своим. И Сэм тут же понимает, что это правильно, потому что любое слово может нарушить ту нереальную близость, которая возникла между ними. Это похоже на сумасшествие. Проклятье, это и есть сумасшествие, помрачение рассудка. Сэм прижимается к бедру Дина безнадежно стоящим членом и трется об него, совершает мелкие рефлекторные движения, не замечая этого. Чтобы было удобнее, он закидывает ногу выше и коленом чувствует, что Дин тоже пришел в боевую готовность. Тянет руку вниз, проезжая брату по груди и животу, и дотрагивается. Дин резко вздрагивает. Сэм думает, что сделал что-то совсем не то... но ведь он и сделал что-то совсем не то... и что сейчас Дин сбросит его с кровати одним ударом и будет долго орать. Но вместо этого Дин выскальзывает из его тисков, чтобы повернуться лицом, и приникает к Сэму всем телом. Губы снова сталкиваются в поцелуе. Дин зарывается пальцами в длинные волосы на его затылке и прижимает к себе сильней. Теперь они двигаются синхронно, все ускоряя темп и превращаясь в бешенное животное о двух спинах. Возбуждение затопляет разум, оставляя одни голые животные инстинкты. Плевать и на разницу пола, и на разницу крови, им нужно это обоим. Сэм чувствует, как другой рукой Дин мнет стомые мышцы на его загривке, и это приносит невероятное облегчение. В темноте слышно только рваное дыхание. Джессика была единственной у Сэма, но, занимаясь с ней любовью, он никогда не расслаблялся полностью. Никогда не отдавался полностью. Всегда контролировал окружающую действительность хотя бы самой малой частичкой разума. Сейчас, с Дином, все не так. Дин - единственный, кому он доверяет, и с кем можно ни о чем не думать, можно расслабиться, можно не притворяться. Сэм закрывает глаза и полностью растворяется в ощущениях. Он не знает, что делает с ним брат, что становится так хорошо, и отодвигается ужас, бежит и прячется. Он не знает, делает ли с ним Дин вообще что-нибудь, или это его собственное воображение строит защитную раковину и укрывает его, как жемчужину. Так похоже на объятия Дина, в которых Сэм и чувствует себя драгоценной жемчужиной. Плевать на все остальное, потому что сейчас во всем мире остались только они - друг для друга. Они кончают одновременно. Не удивительно. Сэм стонет низким гортанным звуком. На несколько секунд Дин перестает дышать и только вздрагивает в его руках, а потом расслабляется так, что Сэму кажется, будто он потерял сознание. Разум тут же начинает атаковать паника, но Дин открывает глаза и улыбается - скользящей полуулыбкой. Паника сменяется истомой. Сэм, наконец, может расслабиться. Завтра его будет терзать чувство вины за то, что он позволил себе на короткое время забыть о Джессике, но это будет завтра. Сейчас он чувствует только, как отпускает напряжение - мышцы, нервы, сердце, чувства. Сейчас ему все равно, потому что нужно было хоть что-то, что заставило бы его переключиться, иначе к утру он был бы уже невменяем. Что-то, настолько же сильное. Что-то, что мог дать только тот, кто понимает, каково это - терять близких, составляющих смысл жизни. Теперь Дин - его смысл жизни. Дин и месть. Время отходняка проходит, и надо подниматься и идти в душ, а потом снова преодолевать неловкость, и им обоим этого не хочется. Они оба вымотались до предела. Дин тянется рукой на пол и нашаривает свою футболку. Потом ее придется выбросить, но это не самая большая потеря в жизни. Сэм чувствует, как брат осторожно вытирает его, уже где-то на грани яви и сна. Ему больше не холодно и удивительно спокойно. Не холодно. Не страшно. Начался отлив забвения. Почти проваливаясь в забытье, он слышит шепот Дина: - Полегчало? Где-то Сэм это уже слышал. И точно знает, что будет дальше. И все равно выдыхает прямо Дину в шею: - Дааа... Напрягается, потому что думает, что Дин сейчас спихнет его на пол и скажет, что настала его очередь пожертвовать постель. Но вместо этого Дин обнимает его, натягивает одеяло повыше, закрывая их обоих едва ли не до макушек, и снова шепчет: - Спи, Сэмми. - И тебе, - невпопад отвечает Сэм. И до утра ему не снятся кошмары.* * *
Дин все таки спихивает его, но это происходит при свете дня, когда близость рассеялась вместе с рассветными сумерками, и они снова становятся братьями, а не любовниками. Все ночное кажется мороком, обманкой, наведенной фейри или еще какой хитрой нечистью. Время слабости закончено для них обоих, поэтому Сэм просыпается оттого, что его кости больно стукаются об пол. Дин сидит на кровати, скрестив ноги, и наблюдает, как младший братец вскакивает, и на его лице отражается вся гамма чувств от обиды до ярости. - Дин! Какого хрена? Дин смеется в ответ. - Подъем, Саманта. Пора делать дело! Сэм тянет на себя одеяло и закутывается в него. Его глаза немного припухли со сна. Несмотря на свой рост, он все равно выглядит подростком. - Прямо так и побежал, - вяло огрызается он, но Дину и этого достаточно. Он специально провоцирует брата, чтобы тот не замыкался. Что угодно, лишь бы Сэм не ушел в себя и не начал угрызаться. Чувство вины - это у мальчиков-Винчестеров семейное, Дин по себе знает. Он легко соскакивает с кровати и идет в ванную, по пути зашвыривая грязную футболку в мусорное ведро. Сэм кидает ему в спину: - Придурок. - Сучонок, - тут же отвечает Дин и расплывается в улыбке. Это у них как пароль-отзыв, означающий, что все в порядке. Когда он возвращается, Сэм все еще в одеяле - сидит на краю кровати, нахохлившись и глядя на брата щенячьим взглядом. В этот момент Дин остро понимает, как сильно замыкает их друг на друге. Они оба, как ядра двойного светила, чьи орбиты вращаются порознь и вместе одновременно. Не станет одного, и другой сгорит в одночасье. Так и должно быть. - Надо тебе что-нибудь раздобыть, а то всех тварей распугаешь. Своим оружием. Сэм Винчестер и его... - Дин! Сэм прерывает его ассоциации возмущенным возгласом и улыбается. Слабо, смущенно, но улыбается, и это успокаивает Дина лучше любых слов. Все у них будет хорошо. Все у них будет...Июнь-Июль 2011