Backspace

Юки понял еще годы назад, после своей первой провальной книги и ставшей бестселлером второй, что большинству людей не нужны любовные истории: они никогда не любили. Они хотели иллюзию, что-то, во что могли уцепиться в повседневной монотонности их скучных браков и унылой жизни. Он не считал себя романистом, скорее сказочником. И пока избитый сюжет – мальчик встречает девочку – не устареет, он будет популярен, а общественность будет пребывать в постоянной дымке розового прокаина. Его работы находившие народное признание, сам Юки считал отвратительной чушью, удаляя романы после их публикации. Он открывал копию на своем ноутбуке и просто жал на «backspace», пока строчки слов не исчезали. И тогда ему становилось если не хорошо, то немного легче. Теперь, семь лет, и десятью бестселлерами спустя, он больше ничего не удалял из памяти компьютера, просто заталкивал туда поглубже. Он чувствовал физическое давление написанных слов и пустых речей, просачивающихся через поры, стекающихся к самой груди, пока они не заполняли собой его легкие, так что Юки с трудом мог вздохнуть. Это было настолько неправильно, что все написанные им строчки находили отклик в его сердце, насколько бы шаблонны они не были. Дни и недели напролет Юки считал это признаком того, что он теряет хватку, скатываясь до уровня глупого, наивного первокурсника, который проводит все время в компьютерном классе, нажав клавишу «Л», и пытается придумать, как начать роман, который бы мог изменить лицо современной Японии. Затем он понял, что излишне усложняет ситуацию, и у всего в его жизни, что катится к черту, существует одна простая логическая причина. *** Шуичи смотрел на Юки широко распахнутыми, умоляющими глазами. – Почему все мои вещи в прихожей? Юки закурил и ответил: – Ты уходишь. Главным недостатком постоянных угроз было то, что со временем они перестают действовать. Юки вспомнил первое время их совместной… как бы это не называлось: при малейшем намеке на то, что Шуичи придется уйти, он начинал громко рыдать и умолять позволить ему остаться, пока Юки не ставил его перед фактом: либо он затыкается, либо уходит. А наступившая тишина после хоть и была короткой, но передышкой, наполненной спокойствием и счастьем. И когда Юки проходил мимо на кухню взять пива, кофе или там зажигалку, его взгляд цеплялся за Шуичи, сгорбившегося над клавиатурой, в подключенных к ней огромных наушниках. А иногда, когда Юки останавливался в дверях своего кабинета, он мог наблюдать, как разочарование проступает сквозь сосредоточенные черты Шуичи, когда тот стирал и переписывал, переписывал и зачеркивал строчки песни, и, наконец, озарившееся мягким удовлетворением лицо, когда он все же оставил большую часть своих наработок, и изменив только восьмую ноту в конце. Без всякой на то причины, Юки нравилось наблюдать за игрой Шуичи на синтезаторе: когда он подбирал различные мелодии, едва слышно напевая для себя песни, сделавшие его очень известным и любимым среди глупых японских девочек. Глупых девочек, которые пищат под музыку Шуичи и покупают книги Юки, восхищаясь ими обоими. Юки смотрел на руки Шуичи: одна была в кармане, ее большой палец держался за петлю на ремне, а другой рукой тот поднимал один из своих компакт–дисков, сложенных с остальными вещами в фойе. – Все еще пишешь? – спросил он. В голосе Шуичи совсем не было паники, будто перспектива стать бездомным его вовсе не пугала. – Ты уходишь, – хмуро повторил Юки. Возможно, мальчишка теряет слух? Это было бы не удивительно, со всеми этими нелепыми компакт–дисками Nittle Grasper, что он крутил на безбожных децибелах, и его концертами с тремя сотнями вопящих фанаток. Шуичи состроил гримасу, подозрительно напоминающую закатывание глаз. И шутя ответил: – Верно–верно. Уже ухожу. Зевнул. После провел рукой по своим светлым волосам, отпихнул пару неоновых розовых Конверс влево и, сонно щурясь, обошел Юки. – Ты не расслышал, что я сказал? – шокировано спросил тот. Происходило что-то очень неправильное. Шуичи пробирался через свои вещи, все еще позевывая, ответил: – Да-да-да, и тебя тоже с днем Святого Валентина. Фыркнув, Юки вернулся обратно в свой кабинет, хлопнув без того почти закрой дверью. Он открыл свою последнюю попытку потребительской чуши на странице шестнадцать, где остановился утром, прямо перед тем, как почувствовал гнетущее присутствие всей сущности Шуичи и непреодолимую потребность сразу и немедленно сделать так, чтобы мелкий придурок освободил помещение. Даже несмотря на то, что его вообще не было дома. После двадцати минут бесплодных попыток написать хотя бы строчку, не было ни одного звука за дверью, и Юки сдавшись, выглянул, чтобы обнаружить по прежнему сложенные вещи Шуичи в прихожей. *** Немея от ярости, Юки понял, что все было тщетно. Хотелось просто заорать. После пятнадцати минут без какого либо сдвига он с отвращением отодвинулся от своего компьютера, проклиная его создателей, их матерей, и саму землю, по которой они ходили своими грязными ногами, и направился на кухню, чтобы найти что-то большое и острое, с помощью чего мог уничтожить языческую бессмертную тварь, засевшую в его кабинете. Не в силах совладать с болезненным любопытством Юки, стараясь как можно тише ступать, двинулся дальше по коридору и заглянул в спальню. Сперва он услышал техно Шуичи, приглушенное настолько, что едва мог различить звуки мелодии. К тому времени, когда глаза Юки привыкли к темноте, песня уже замолчала, плавно переходя в следующий трек. Раздался легкий вздох с кровати, Шуичи спал завернувшись в одеяло. Его выбеленные волосы выглядывали из-под материи, а обувь и одежда были разбросаны на его половине – и с каких это пор у Шуичи появилась собственная сторона на кровати? – как попало, вывернутые наизнанку. Даже смотреть на это было противно. Юки знал, что должен сделать: разбудить мальчишку и выставить его вон. Срок сдачи рукописи уже на носу, а Шуичи был тем человеческим фактором, который мешал ему творить. Юки стоял словно застывший, не отводя глаз от Шуичи. Если он все просчитал верно, то теоретически он мог столкнуть Шуичи с кровати, что одновременно разбудит этого идиота и послужит идеальной моральной компенсацией. Юки был более чем убежден, что писательский дар чудесным образом вернется к нему после этого. Но потом вдруг, без каких либо на то причин, он почувствовал себя настолько уставшим, выжатым как лимон. Он посмотрел мутным взглядом на часы, которые показывали семь вечера – тут следует заметить, что в последний раз, когда он смотрел на часы, тоже было семь вечера, только это было вчера. Юки помнит как писал как остервенелый, но он не может вспомнить, когда в последний раз видел Шуичи. Он точно должен быть, подумал Юки, борясь с сонливостью, разум будто патокой залило. Где-то между множеством чашек и тарелок, заполненной наполовину пепельницей, хотя Юки уверен, что выкурил по крайней мере три пачки в этот раз. Как долго он писал? В какой-то момент окна в кабинете оказались открыты, невиданным образом в комнате оказались толстовки с провокационными надписями «BOY TOY» и «SEXY PRETTY», которые несомненно могли принадлежать только Шуичи. Юки потер лицо и снова удивился, как же Шуичи удалось проникнуть в его жизнь так глубоко. Мальчишка был подобен раковой опухоли: молниеносно распространяющейся и бесконечно заразной. Однажды Юки проснется и обнаружит голову Шуичи, растущую из его руки, которая только и будет говорить о новом сингле или о том, как сильно он любит Юки – и ничто из этого не вызывало восторга у Эйри. Часть его все еще не могла смириться с тем, что прошло уже два года с тех пор, когда он обнаружил розоволосого придурка у себя на пороге, который смотрел на него хмуро своими большими глазами. Шуичи был серьезно намерен попасть внутрь, и выглядел по-настоящему глупо. Часть Юки по-прежнему отказывалась верить, что дебил с розовыми волосами, который за это время сменил четыре различных стиля прически, дважды перекрашивал волосы, сносил восемь пар кроссовок, и был подобен шести биллионам коробок с клубничным Pocky – все еще жил в его доме. Шуичи, думал рассеянно Юки, было... много. Этот огромный, ходячий, говорящий, раздражающий клубок всегда рядом: дома, на телевидении и в прессе – сверкающий в ярком свете софитов, сексуальный и все такой же мальчишка. Что бы подумали все эти фанаты Bad Luck, Юки ухмыльнулся, если бы увидели, что их кумир и любовник из грез похож на мерзкую гусеницу: завернутый в одеяло, волосы торчат во все стороны, красное лицо и слюни текут на подушку Юки. Никаких кожаных плащей, макияжа и блеска для губ, или кожаных ремней – просто Шиндо Шуичи в старых шортах и футболке с Nittle Grasper, расслабленный и доступный. С другой стороны они, наверное, подумали бы, что это сексуально, по-домашнему возбуждающе. Очень возбуждающе, подумал Юки, когда Шуичи перевернулся. Волосы упали ему на лицо, и фиалковые глаза, моргнув, медленно открылись. «Чертов Шуичи», – была последняя мысль Юки перед тем, как он сбросил тапочки и расстегнул рубашку, скидывая ту в свободное от остальной одежды пространство. – Юки? – спросил Шуичи, хриплым со сна голосом. Юки застонал от недовольства, он был слишком уставшим, чтобы ругаться и пытаться выставить Шуичи из своего дома, или кровати, отодвинул простыни в сторону и зевнул как Шуичи, по-кошачьи: сладко, медленно – с удовольствием. – Двигайся, – грубо бросил Юки, но вышло скорее сонно, чем грозно. Он не стал стаскивать штаны, просто накинул на себя простынь, планируя уснуть, как только его голова коснется подушки. Шуичи пристроился на его груди и пробормотал: – Ты закончил? Юки вздохнул и забросил руку на живот Шиндо – мальчишка все еще был рядом только потому, что он этого захотел – по привычке успокоил себя Юки, медленно погружаясь в сон, убаюкиваемый теплый дыханием рядом. Он все еще чувствовал груз тех слов, которые пытался вытравить из своей груди, как будто они были чем-то материальным, как пачка обычной бумаги – настоящие, опасно реальные. Как же наивен он был в те годы в колледже, и еще раньше. Его юность была совсем недавно, как не зажившая рана на теле. Но сейчас все было по-другому – с любопытством подумал Юки – теперь все вокруг было золотым и округлым, теплым и розоватым, как волосы Шуичи, когда они впервые встретились. Музы обладают властью делать ложь похожей на истину, а истины подобными влечению, или истину – фундаментом бытия – правда, в прозе. Юки вспомнил, что вычитал у Гесиода или Геродота, известного греческого философа. Правда, казалось, была вопросом перспективы, и розового прокаина. Постоянные инъекции на протяжение многих лет, должно быть он просочился через кожу кончиков пальцев, через сердце в мозги Юки. Его сердце выдало один-два переполненных удовольствием тяжелых ударов, прежде чем Юки приказал ему немедленно прекратить. – Юки? – снова позвал его Шуичи, сонный и сладкий в его объятиях. – Что? – спросил Юки, прикрыв глаза. – С днем Святого Валентина, теперь по-настоящему – пробормотал мальчишка медленно. Он теснее прижался к Юки, теплый и угловатый, сплошные локти и колени. – Ты закончил свою историю? – Заткнись, – отозвался Юки. – Пройдут годы, прежде чем это случится. Шуичи пробормотал что-то, похоже, соглашаясь, и Юки погрузился в глубокий сон без кошмаров.