Грязнокровка

Раньше я даже и не задумывался о том, каково это - испытывать любовь. Нет, не любовь к родителям - с капелькой страха и уважения к отцу и с нежными приятными чувствами к матери. Нет; то, что я почувствовал сейчас, стало для меня открытием, таким же, каким может гордиться любой маг моего мира. Это открытие произошло совершенно случайно, в библиотеке Хогвартса, куда, признаюсь, я нечасто ходил, но теперь это изменилось... В тот день мне посчастливилось встретить ту грязнокровку с Гриффиндора, которая, никого не замечая, сидела и, аккуратно перелистывая страницы, что-то читала. Она хмурилась и была чем-то заинтригована. Мне показалось это обычным, но тогда что-то изменилось: то ли в её движениях, то ли в моем восприятии. Вдруг она прикусила нижнюю губу и еще больше нахмурила брови. Взяв пергамент и перо, она начала быстро что-то записывать, а я как завороженный наблюдал за Грейнджер, буквально ловя каждый её жест и каждое движение. Я сам не понимал, что творил, и это казалось мне непривычным и приятным. Приятным - именно этого я не испытывал. Тепло разлилось в области груди, а сердце забилось чуть быстрее, чем обычно, но я этого не заметил. Зато замечал, как переливались волосы от света волшебной свечи; как шелестели страницы книг в её руках; как те же самые страницы переворачивались, и она принималась читать новый заголовок, бережно заправив выбившуюся прядь волос за красивое ухо. Я уже не помню, сколько там простоял, но ушел и опомнился только тогда, когда Гермиона аккуратным движением руки закрыла книгу и легко, точно поднимая пушинку, положила её на нужную полку. Тогда я понял. Я влюбился. Влюбился в ту, которую презирал, которую ненавидел, о которой грезил, которую помнил и которую хотел заполучить. Нет, не её тело и даже не её компанию. Я хотел получить хотя бы часть её души, чтобы она хоть немного стала ко мне ближе. Хоть на несколько миллиметров - я бы отдал за это все. Спустя неделю я решил, что должен действовать, иначе я сам кану в воду, и сердце мое выпрыгнет из груди при каждом упоминание о гря... О Грейнджер. Я перестал её обзывать, на что мои сокурсники лишь изгибали бровь, а Блейз, непривычно кряхтя, улыбался. Видно, черт, знал, что я испытываю к ней, но не решался сказать что-нибудь, как и я - признаться. Проходили недели, месяцы, я так и не смог сделать что-либо, скинув все на свою неприязнь к ее факультету и просто жадно разглядывая ее. Ночью мне снилась она, ее прекрасные волосы, улыбка, нежные руки, красивые глаза и то, как мы вместе обедаем за большим столом. Переломный момент настал уже после, когда я проснулся. Но, видел Мерлин, я все-таки был не тем, кого хотела Гермиона, и, как только настал день бала, я ушел на маленький балкон возле большого зала. Это было моим излюбленным местом, и я часто там думал о том, как готов свернуть голову Рону за то, что тот лез к Грейнджер, но оставался в стороне. Боялся? Да. Не решался? Да. Любил? Да. Тут я услышал громкий стук двери и крик моей возлюбленной: - Ты придурок, Рон! - Постой, Гермиона, я все объясню! Она вдруг резко остановилась; ее залитое слезами лицо блестело от света свечей, и она, сморгнув, тихо прошептала: - Не надо мне ничего объяснять, Рон. Все кончено. Она побежала в направлении балкона, на что я отреагировал быстро: спрятался за колонной, услышав уже в конце "Герми-и-иона". Рон ушел, разъяренно пнув камень, а Гермиона, сев на каменный пол, громко заплакала. Я пытался не раскрывать себя, но, к сожалению, она заметила меня. Ее глаза округлились, и она прошептала язвительное: - Сегодня ужасный день: я рассталась со своим парнем и расплакалась перед врагом. Ты рад, да, Драко? Меня как будто током дернуло: я подбежал к ней и крепко обнял, сам не понимая, что я творю. Глаза ее округлились от удивления, а я, ужасно стыдясь и нервничая, стал покрывать поцелуями ее лицо, на что она никак не реагировала. Она застыла словно камень, тщательно наблюдая за мной, а я, тем временем, не отпускал ее из своих рук, поглаживая по спине. Я хотел ее успокоить, и, похоже, у меня получалось. Она перестала плакать, сев рядом со мной и посмотрев на меня раскрасневшимися глазами. Ее вопрос был словно гром среди ясного дня: - Зачем? - Я влюблен в тебя. Эти слова дались мне на удивление легко, но в то же время тяжело, хотя я не мог описать эти чувства точно. - Влюблен? - пролепетала она. - Да. - Но ты же меня ненавидел, ты же был в числе первых, кто хотел убить меня за мою кровь. - И в числе первых, кто был без ума от тебя, - я прошептал виновато. Мы еще долго выясняли отношения, о чем-то говорили, смеялись над всем подряд. Подружились, хотя дружбой это вряд ли можно было назвать. Она согласилась быть со мной, а согласился беречь ее, как зеницу ока. Хотя, если быть честным, она не сразу поверила и открылась мне; но это пройдет, я обещаю, Герми. Впервые я был таким, и таким будет видеть меня лишь один человек. Это ты. Гермиона Грейнджер.